Плещут холодные волны - Анатолий Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В музей заглянула учительница и поинтересовалась:
— Вы родитель или решили просто ознакомиться с нашим музеем?
— К сожалению, не родитель, но с музеем знакомлюсь с большим удовольствием и волнением.
— Что же вас так взволновало?
— Все. Прежде всего, то, что вы, учителя, не даете молодежи забывать о тех, кто сражался на фронтах, добросовестно трудился и трудится на благо Родины.
— Только вот в благодарность за наш труд нам по несколько месяцев не платят зарплату.
Виктор оперся на костыль, внимательно посмотрел на собеседницу и вдруг спросил:
— А знаете ли вы учительницу Лидию Григорьевну Грушеву?
— Да, знаю, она работала последние годы в школе № 12. Это на Первомайке. Теперь, кажется, на пенсии. У нее сын — замечательный хирург.
— А где она живет?
— Я точно не могу сказать, но если вам очень нужно, я сейчас узнаю.
— Если можно, будьте настолько добры.
Она исчезла. Виктор продолжал осмотр. Не прошло и пяти минут, как Наталья Ивановна (так звали учительницу) возвратилась и передала листок с адресом.
— Я вам бесконечно признателен.
— Вам понравился наш музей? Вы тоже выпускник нашей школы?
— Да, конечно.
— И о вас в музее есть какие-нибудь материалы?
— Да, есть, но очень печальные.
Наталья Ивановна посмотрела на Виктора удивленно и растерянно.
— Ну, а что же это за материалы? — продолжала она настаивать.
— Вот этого я вам пока не скажу.
Опираясь на костыль, взяв чемоданчик, Виктор направился к выходу. На улице он постоял, посмотрел на заволжские дали, слегка покрытые утренней дымкой, и подумал: "Что же теперь делать — идти или не идти? А зачем же тогда я ехал? Смогу ли я, находясь совсем близко, не увидеть се?" И сам себе ответил: "Нет. Не смогу".
Он медленно стал спускаться к Советской улице. По обе стороны тут и там раскинулись ларьки, киоски, тонары, лотки.
Было начало мая. В садах буйно цвела вишня. Виктор шел медленно, порой останавливался, ставил чемоданчик, отдыхал. Наконец нашел номер дома, где жила Лида. Сердце учащенно забилось: "Неужели я увижу ее?!" Он робко нажал кнопку звонка. За дверью послышались быстрые шаги. Щелкнул ключ, и перед ним предстала белокурая девчонка лет пятнадцати.
— Вам кого, дедушка?
— Скажи, пожалуйста, милая, здесь ли живет Лидия Григорьевна?
— Здесь. Проходите. Бабушка, это к тебе, — громко позвала девушка и скрылась за дверью своей комнаты.
Прошло немного времени, открылась дверь соседней комнаты и появилась седенькая, невысокая, но довольно стройная пожилая женщина.
— Вы ко мне? — спокойно спросила она.
— Да, Лидия Григорьевна, к вам.
Они долго стояли молча. Он внимательно всматривался в ее лицо, которое теперь было тщательно завуалировано морщинками, ища в нем сходство с той юной семнадцатилетней девочкой. За ними угадывалась она, красивая, такая строгая и подтянутая. Лида не узнавала его совсем. Виктора она помнила невысоким крепышом с кругленькими щечками, пышной шевелюрой. Перед ней же стоял стройный, совершенно седой с небольшой лысиной старик с огромным шрамом на лице и опирался на костыль. Да Лида и не могла ни предположить, ни подумать, что это мог быть он. Ведь она получила его последнее письмо и видела похоронку о гибели его в боях под Харьковом, которую получили родители Виктора. Лида уже давно перестала верить в чудеса, и время постепенно зарубцевало глубокие раны.
Так они и стояли молча.
— Да вы проходите в комнату, — вдруг спохватилась. Лида. — Что же мы стоим? Присаживайтесь. Расскажите, что у вас за вопрос. Вы, наверное, родитель кого-то из моих бывших учеников?
Они прошли в комнату, сели на диван и снова посмотрели друг на друга. Лида вдруг перехватила его взгляд, и он показался ей до боли знакомым. А Виктор подумал: "Узнает или нет?" Она его не узнавала. Видно, справедливы слова песни "...много белой краски у войны", и не только краски, но и способности делать из красавца калеку.
— Нет, видно, не узнаете вы меня. Да ладно, хоть я-то посмотрел на вас и это для меня счастье.
Страшная догадка, словно удар грома, обрушилась на Лиду. Кровь мгновенно отлила от ее лица и она поняла: "Это глаза Виктора, это же он".
— Ви... — не успела до конца произнести слово, привалилась к спинке дивана и потеряла сознание.
Виктор вскочил, позвал внучку Лиды, попросил ее принести воды, полотенце, нашатырный спирт. Не на шутку перепуганная, девочка тут же все принесла. Виктор открыл форточку, откупорил пузырек с нашатырным спиртом и осторожно поднес его к лицу Лиды. Она открыла глаза.
— Как же так, Виктор? Ведь ты же погиб. И мы ездили на могилку.
Затем они сидели весь день и всю ночь. Лида узнала обо всем, что произошло с ее другом юности. А он узнал, как прожила она свою жизнь без него.
— Почему же ты, Виктор, никому не дал весточки о том, что ты жив?
— Во-первых, два года меня выхаживали в госпиталях, во-вторых, когда определили мне инвалидность I группы, я не хотел быть никому обузой. И, в-третьих, я не хотел, чтобы ты была несчастной с таким изуродованным калекой. Я слишком тебя любил. Люблю и сейчас.
Из глаз Лиды брызнули слезы.
— Как же глупо ты решил. Будто любовь — это удел одного человека. Я любила тебя не за красоту твоего лица и осанку, видела в тебе, прежде всего, человека порядочного и честного. Ты был всегда моим идеалом, и никакие опалины войны для меня никогда бы не имели значения.
Виктор молчал. Иногда только перебивал Лиду, произнося: "Я хотел, чтобы ты была счастлива".
— А разве я могла быть счастлива без тебя?!
— Перед выпиской из госпиталя я узнал, что мои родители умерли. Все уверены, что я погиб и похоронен. Зачем напоминать о себе своим уродством? Затем до меня дошли слухи, что ты вышла замуж. Зачем я буду разрушать семью, может быть, счастливую?
Говорили они долго и много. В конце концов Виктор все-таки частично признал свою вину. Лида не скрывала слез и часто принимала успокаивающее лекарство. Виктор клал валидол под язык —
