Песчаные замки - Луанн Райс

— Что ты делаешь?

— Разбиваю валун, — бросил он через плечо, размахивая киркой. — Этот камень изувечил Агнес, и я должен его уничтожить.

— Да ведь это камень, — крикнула Хонор. — Ты не сможешь разбить его в пыль!

Джон даже не ответил, колотя киркой. Мышцы напряглись, взбухли, он бил с ненавистью, высекая искры. Она, ошеломленная, попятилась, не в силах вымолвить ни слова, одновременно растроганная и возмущенная.

Уходя, видела — он не соображает, что делает. Видела обуявшую его ярость, узнавая мужчину, которого всегда любила, а иногда боялась. Повторяется одно и то же, ничего не меняется. Всю дорогу домой слышала бешеные удары, которые не прекращались и даже не утихали. Грохотали всю ночь.

Хонор совсем не спала. Ее тянуло в мастерскую — видно, получила хороший заряд от Джона. И она сдалась. Работала быстро, с упоением. Новая картина вышла необычной, абсолютно не похожей на тонкие изящные морские пейзажи, портреты, написанные для учениц. Но это был крик ее души.

С восходом солнца, когда на темно-синем небе с востока на горизонте появилась розовая полоска, Хонор бросила кисти, измученная, но ликующая. Утренний свет мягко ложился на землю. Она вышла через черный ход в виноградник. Птицы защебетали в ветвях, над волнами прилива закричали чайки.

Хонор шла вдоль каменной стены. С каждым шагом сердце билось все быстрей. Она вздрогнула, увидев, как рыжая лиса вскочила на стену, пробежала несколько шагов и спрыгнула с другой стороны. Поднявшись на вершину холма, посмотрев вниз на берег, Хонор точно знала, что ей предстоит увидеть, и не ошиблась.

Валун исчез.

За одну ночь Джон уничтожил то, что миллион лет назад было создано льдом и огнем — камень, о который разбилась их дочь. Удары наконец прекратились. Он сидел на берегу, глядя, как восходит солнце над тихим проливом. Она пару минут постояла, наблюдая за ним.

Джон был погружен в свои мысли. Неизвестно, в какие, хотя в тот миг ей больше всего на свете хотелось бы это узнать. Он не оглядывался, даже не шевелился.

Попятившись, Хонор молча пошла по густому зеленому винограднику к своим спавшим дочкам.

Глава 11

Для Джона время пошло иначе. В тюрьме были расписаны каждые пятнадцать минут: подъем, завтрак, пересчет по головам, прогулка, сон. Здесь время отмеряют прилив и отлив, восход солнца, перемена погоды, ход луны в небе, Хонор. Ему хотелось, чтобы она пришла и увидела, как он расправляется с камнем. Хотя он боялся ее испугать, и даже сам пугался, набрасываясь на валун в слепой ярости. Мышцы его болели, спину сводили спазмы, плечи горели огнем. Увидев Агнес в больнице, он сразу понял, что должен это сделать. Хонор всегда утверждала, что страсти берут над ним верх, и теперь точно в том убедилась. Ее горе чувствуется остро, живо, она злится, что он безропотно пошел в тюрьму, оставив ее в смятении и сомнениях. Поэтому Джон и сам разозлился — не на нее, а почти на все прочее.

Его обуяла ненависть к камню, из-за которого пострадала Агнес, — все дочки страдали во время его заключения, — и он выместил злобу на валуне. Глядя теперь на мелкую водную рябь, почти смущался при мысли о том, что подумала Хонор.

Мяу!..

Джон оглянулся на белую тощую кошку, неподвижно сидевшую на стене. Глаза, шерстка свидетельствовали о солидном возрасте, и он содрогнулся всем телом, шепнув:

— Сесла!..

Нет, не может быть, думал Джон, медленно приближаясь к ней. Невозможно — это какая-то другая кошка, может быть, из ее потомства. Или преследующий его призрак.

Она снова мяукнула, открыв почти беззубый рот. Старая, очень старая. Он протянул руку. Кошка не подошла, а прыгнула, точно так, как когда-то котенок.

— Сесла…

Реджис всегда называла ее четвертой сестрой Салливан, и Джон думал теперь точно так же, баюкая кошку, которая мурлыкала у него на груди, как будто тихо плача. Она вытянула шею, уткнулась ему в подбородок. У него защипало глаза, он поглаживал ее, вспоминая прожитые в разлуке годы, представляя, как обнимал дочек, и Сесла часто втискивалась в их объятия.

— Прелестная картина.

Оглянувшись, Джон увидел ухмылявшегося Тома.

— Это правда она?

— Твоя старая кошка, — подтвердил Том. — Каждый раз тут сидит, когда я прохожу. Видно, ждет твоего возвращения. Рад тебя видеть, Джон.

— Это ты постарался. — Сесла по-прежнему прижималась к его груди. Кому было приятней, ему или кошке, неясно. — Ты меня вытащил, вернул домой, жилье приготовил…

— Ну, как ты, в порядке?

Джон кивнул, не в силах вымолвить ни слова от волнения. Еще немного понянчил кошку и опустил в высокую траву на береговом откосе. Она сделала круг и исчезла.

— Действительно, вернулся, — заключил Том. — И первым делом расколотил валун. — Он взглянул на лом и кувалду у стены коттеджа, на пустое место в воде. — Куда он делся?

— Не будем вдаваться в подробности. Просто исчез.

— Меня Хонор прислала.

— Да?

— Беспокоится за тебя. Знаешь, что говорит? «Джон на пределе». По-моему, сказала даже «за пределом».

— Ну…

Том только тряхнул головой, улыбнулся и спрыгнул с откоса. Старые друзья обнялись, Джон рассмеялся, внезапно почувствовав взволнованное ликование. В глаза било солнце, он прищурился, внимательно разглядывая Тома, видя, что он тот же самый, зная, что Том его тоже рассматривает, желая понять, точно так же, как Хонор и Берни, как он пережил тюрьму.

— Хорошо выглядишь, — заключил Том, наконец.

— Врун.

— Серьезно. Выглядишь чертовски лучше, чем при нашей последней встрече.

— В зале свиданий среди других заключенных?

— Угу.

— На свободе все лучше выглядят, — заметил Джон. — По крайней мере вы с Сеслой от меня не шарахнулись.

— А Хонор?

— Когда увидела при дневном свете. Мы прямо тут впервые увиделись после несчастья с Агнес. Вчера она набросилась на меня.

— Вполне заслуженно, — заявил Том.

— Тоже хочешь меня уязвить? — разозлился Джон.

— Ну-ка, успокойся.

— Ладно.

— Берни мне сообщила, что Агнес быстро идет на поправку. Вопрос в том, как ты себя чувствуешь. Поправляешься?

— После чего?

— После тюрьмы.

— Реабилитируюсь, хочешь сказать? — горько рассмеялся Джон.

— Хочу сказать, лежишь без сна, первым делом мечтая снести кому-нибудь голову за то, что попал в тюрьму? Видишь в кошмарных снах, как тебя, невиновного, сажают вместо виновного? Другие милые картины? Вот что я хочу сказать.

— Слушай, со мной все в порядке. Все уже позади.

— Очень хорошо, — прищурился Том. — И поэтому ты уничтожил проклятый валун, который торчал здесь с ледникового периода?

— Это было нетрудно. Он треснул прямо посередине. Я бил в слабые места.

— Не ври. Всю ночь трудился. Ну, пойдем, прогуляемся. Покажу свою последнюю работу по заказу сестры Бернадетты Игнациус. Хочу услышать мнение специалиста.

Джон подхватил с земли футболку, отряхнул от песка, натянул, стараясь не выдавать дрожи. Том, возможно, имеет определенное представление о том, через что он прошел, но, как и другие, по-настоящему не понимает.

Все тело болело от многочасовой борьбы с камнем, но еще сильней — от долгих лет разлуки со всем, что он любит. В иные минуты думал, что не выдержит и умрет от тоски. Никогда он так не жаждал Хонор, как по ночам за решеткой на другой стороне океана. Пожалуй, теперь, когда она с девочками за ближайшим холмом, ему еще тяжелее.

Они с Томом взобрались на берег и по восточному краю виноградника, вдоль стены с другой стороны холма от дома Хонор направились к Голубому гроту. Джон помнил, как приходил сюда с Хонор, целовал ее в темноте. Она всегда здесь дрожала, а он крепко обнимал ее.

В лето перед арестом он помогал Берни с ремонтом, возил в тачке камни, известку, гладко размазывал раствор по стенам мастерком прадеда.

— Что она здесь хочет сделать? — спросил Джон, входя в холодную замшелую пещеру, устроенную его прадедом, и оглядываясь вокруг.

— Кое-что подправить, вставить несколько камней на место. Мы считаем, их выломали какие-то вандалы, — ответил Том.

— Ученицы?

— Кто знает? Судя по граффити, фанатики.

— Я сплю, а сердце мое бодрствует, — прочел Джон.

— Кто это нацарапал? — спросил он и, оглянувшись, увидел, что Том пристально смотрит на него. — Неужели думаешь, будто я?

— Думаю, черт возьми.

— Как я мог это сделать? Прилетал сюда из Ирландии во время ремонта?

Том отрицательно покачал головой.

— Надпись нацарапана в прошлом месяце. Ты уже был на свободе. Кто же еще мог сделать столь бессмысленный поэтический жест?

Оба фыркнули, разрядив напряжение. Том всегда говорил, что занимается постройкой стен, а Джон — искусством, и только один из них заслуживает заработанных денег.

— Я был в Канаде, готовился вернуться домой. Говорил же тебе, как тяжело было прилететь сюда прямо из Дублина. Из Галифакса медленно двигался к югу. Ты знаешь, прислав мне фотоаппарат и оплатив проезд. Я не спешил приехать сюда, вот и все.