Песчаные замки - Луанн Райс
- Категория: Любовные романы / Остросюжетные любовные романы
- Название: Песчаные замки
- Автор: Луанн Райс
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Луанн Райс
Песчаные замки
Посвящается Морин (Макс) Онорато
Пусть мы с тобой до конца жизни
будем вместе бродить по берегу…
Дом столько же напоминал корабль, сколько и дом. Поставленный так, чтоб выдерживать ураганы, он был встроен в остров, как бы из него вырастая; но из всех окон было видно море, дом хорошо продувался насквозь, поэтому даже в самые жаркие ночи в нем было прохладно спать.
Эрнест Хемингуэй. «Острова в океане»Привет! Привет! Привет! Привет!
Привет! Привет! Привет! Привет!
Привет! Привет! Люблю. Целую.
ЧарльзПрошло много времени, прежде чем X сумел отложить записку в сторону, не говоря уж о том, чтобы вытащить из коробки наручные часы отца Эсме. Вынув их, наконец, он увидел, что стекло треснуло при пересылке. Подумал, что, может быть, механизм уцелел, но не решался завести и проверить. Просто долго сидел, держа их в руке. А потом вдруг, почти в экстазе, заснул…
…Ты взяла себе поистине спящего мужчину, Эсме, и у него всегда есть шанс вновь стать мужчиной со всеми способностями в полной целости и сохранности.
Дж. Д. Сэлинджер. «Эсме — с любовью и жалостью»Страшно, правда?
Чарльз ШульцПролог
Ирландия
Это была земля ее предков, и Хонор могла бы поклясться, что слышит их голоса на ветру. С утра собиралась буря, серебристый туман сменился проливным дождем, под порывами ветра с моря кусты и деревья ложились почти горизонтально. Каменные стены, казавшиеся сказочными по приезде, теперь стали темными и зловещими.
Вчера утром, в самолете, она любовалась изумрудной зеленью травы, живых изгородей и деревьев. Три ее дочки взволнованно смотрели вниз, надеясь увидеть с неба отцовскую скульптуру. Он подробно описывал в письмах Ирландию, фермерский дом в Западном Корке, который подыскал для них, свою последнюю работу, установленную на краю утеса над морем. И дочери всякий раз дрались за право распечатать очередное отцовское письмо, прочесть вслух, сунуть на ночь под подушку.
— Вон, вон! — крикнула четырнадцатилетняя Реджис, указывая на полуразрушенный замок.
— Нет, вон, — поправила двенадцатилетняя Агнес, наваливаясь на сестру и тыча в иллюминатор пальцем.
Вдоль берега тянулись прямоугольные зеленые поля, усеянные крошечными белыми фермерскими домиками. Казалось, будто каждый высокий холм венчают каменные башни и развалины замков.
— Точно как на открытках, которые он присылал, — заметила семилетняя Сесилия. — Не важно, какой дом, лишь бы там был папа. Да, мам?
— Да, детка, — подтвердила Хонор, держась гораздо спокойнее, чем она себя чувствовала.
— Совсем как дома, мам, — проговорила Агнес, прижавшись лбом к иллюминатору. — Берег, каменные стены… только мы теперь по другую сторону Атлантики, а не дома в Блэк-Холле. Будто в Зазеркалье…
— Смотрите, какое все зеленое, — воскликнула Сесилия.
— Точно, как зеленые поля у нас дома, — заявила Агнес, бессознательно повторяя слова песни, которую им часто пела тетка.
— Что ты первым делом сделаешь, когда встретишься с папой? — спросила Реджис, пристально глядя на Хонор. На ее Детском лице читался вызов, словно дочь почувствовала сомнения матери.
— Обнимешь и поцелуешь, да, мам? — поспешно подсказала Агнес.
— Я тоже! — воскликнула Сес.
— А я попрошу сначала показать скульптуру, — объявила Реджис. — Она самая большая, стоит на самом краю самого высокого утеса, хочу влезть на самый верх, посмотреть оттуда на Америку.
— Америку через Атлантический океан не увидишь, да, мам? — вставила Сес.
— А я увижу, спорим? — вскинулась Реджис. — Папа говорит, что видит, почему же я не увижу?
— Твой отец выражался фигурально, — объяснила Хонор. — Хотел сказать, что видит Америку мысленным взором, сердцем… воображает страну, куда из Ирландии приплыли наши предки.
— Папа все время чего-то воображает, — фыркнула Сес.
Она считала дни, остававшиеся до поездки, Агнес молилась, чтобы полет прошел удачно, Реджис во всем подражала отцу: не испытывая желания стать художницей, она мечтала прожить жизнь на пределе возможного. В прошлом году полиция дважды доставляла ее в Академию — один раз за прыжок с железнодорожного моста в Дьявольскую пучину, а в другой — за то, что она взобралась на маяк и вывесила ирландский флаг.
Вместо того, чтобы рассердиться, Джон с фотоаппаратом отправился к маяку, сделал несколько снимков, прежде чем береговая охрана успела снять флаг. Его тронула ирландская гордость дочери, не побоявшейся совершить рискованный поступок.
Очень похоже на его скульптуры — он их называет «песочными замками», что вызывает в памяти тихие пляжи, хрупкие башни, построенные всей семьей у кромки воды. Однако это не «песочные замки» — угловатые инсталляции[1] Джона из камней и упавших деревьев переполнены кинетической энергией и потому опасны. Острая верхушка одной из них и сейчас хорошо видна на скалистой береговой линии Западного Корка на краю утеса, гранитной стены в девяносто футов[2] высотой, обрывающейся прямо в бурлящее море.
Хонор стояла у окна спальни в арендованном фермерском доме. Джон, выйдя из душа, остановился рядом, обнял ее, прижал к себе. Их одежда грудой валялась возле кровати. На письменном столе лежал ее альбом для рисования, вновь забытый. Сделала несколько набросков, хоть и не от души.
— Что рисовала? — нерешительно шепнул он ей на ухо, словно не зная, как она отреагирует.
— Ничего, — ответила она. — В нашей семье ты художник.
Прижалась к нему, стремясь отключиться от размышлений и снова отдаться желанию, которое обуревало ее при каждой встрече с мужем. Лучше бы он не расспрашивал о рисунках.
Взглянула на горсточку лунных камней, светящихся, гладко обточенных волнами у подножия утеса, лежавшую на столе рядом с альбомом, преподнесенную Джоном в подарок прямо у трапа. Ясно, он предложил их в знак примирения, но она в душе не решалась принять этот дар. Нескончаемая борьба за него измотала и вывернула ее наизнанку. Он повернул ее лицом к себе, поцеловал, крепко обнял.
— Девочки, — предупредила Хонор.
— Спят, — шепнул он, кивнув на комнату дочек, вновь увлекая ее к постели.
— Знаю. Устали в самолете и выдохлись от волнения, попав сюда и встретившись с тобой.
— А ты? — спросил он, поглаживая ее волосы, целуя в шею. В его тоне звучала надежда, что этот приезд предотвратит навсегда уже начавшийся неизбежный разрыв, который они оба предчувствовали. — Не устала?
— Я тоже устала, — призналась она.
Беспредельно устала от стараний вернуть его домой, от тревоги, что он покалечится или погибнет, работая в одиночестве над инсталляциями, от стремления дать ему понять, как его творческие поиски истерзали ее, как мучительна для нее собственная вынужденная бездеятельность. Неуемное вдохновение Джона начинало гасить в ней огонь. Она зарисовала лишь его скульптуру за следующим хребтом. Хонор вглядывалась в окно, но сквозь разыгравшуюся бурю сооружения не было видно.
Вчера сразу же по приезде он привел их всех на край утеса, показав руины старого замка и дозорной башни, построенной тысячу лет назад. На немыслимо крутых, сбегавших к морю склонах паслись овцы, бродили без привязи, помеченные хозяевами синими и красными отметинами на белой курчавой шерсти, щипали траву у самого подножия скульптуры Джона.
Хонор была глубоко взволнована, видя произведение мужа здесь, в Ирландии. Они долго мечтали приехать сюда, с того самого дня двадцать пять лет назад, когда вместе с Берни и Томом нашли шкатулку в каменной стене. Она знала, что Джон рвется в эту страну, чтобы приобщиться к духу своей семьи не подвластному времени, как давно сделали Берни и Том. На этой древней зеленой земле фамильная история тесно переплелась с его художническими инстинктами, явленная в дереве и камне.
Скульптуры Джона часто ввергали ее в благоговейный страх — она считала их не столько прекрасными, сколько вдохновляющими, волнующими, ошеломляющими. Нужны огромные физические усилия, чтобы перетащить стволы деревьев с ветвями сюда, на край утеса, поставить вертикально, укрепить на ветру, насыпая кучи камней, напрягая руки и плечи, сбивая костяшки пальцев. У него руки призового боксера — распухшие, в рубцах и шрамах. Только Хонор очень часто кажется, будто бьется он главным образом с самим собой.
Скульптура вздымалась, как башня, эхом вторя руинам по ту сторону пропасти. Она словно росла из земли, как бы находясь тут вечно, наблюдая, как его родня возделывает землю, трудится на полях, умирает в голодное время[3]. Его предки осиротели в голод, и когда он обходил поместье вместе с Хонор и дочками, ей приходилось сдерживать слезы при мысли о том, что они пережили, и о том, что Джон переживает сейчас. Художник до мозга костей, он черпает силы далеко за пределами собственной жизни, обзаведясь привидениями, костями, душами умерших страдальцев. Поэтому один уехал в Ирландию, рыскал в доках Кова, откуда эмигрировали его предки, пил в пабах, ставил памятник своим мертвым ирландцам.