Отягощенные злом. Разновидности зла - Александр Афанасьев

Кадетский корпус, в который его привезли, располагался в сотне с небольшим километров от Екатеринбурга и имел своим символом разъяренного медведя. Каждый кадетский корпус должен был иметь символ, и у этого символом был медведь. Так, сам по себе кадетский корпус представлял собой несколько четырехэтажных зданий из серого бетона, затерянных в лесу на территории, отгороженной от мира колючей проволокой. Помимо этих зданий там были несколько спортивных полос, в том числе десантно-штурмовая и стрельбище. Раньше здесь квартировала воинская часть, но в шестидесятые, когда в связи с перевооружением шло сокращение армии, ее расформировали, а жилой городок отдали под кадетку.

Нравы здесь были жесткие, для домашнего мальчика, которым был Сашка Борецков, – более чем. Но в нем было что-то… что-то такое, что и нужно настоящему офицеру. Когда ночью его подняли и стали «прописывать» – то есть задавать вопросы, издеваться и бить, – он схватил табурет и дал одному из обидчиков по голове. Он сам не понял, как это произошло – просто на него, до этого ходившего в нормальную школу, где такого и в помине не было, что-то нашло, какой-то порыв ярости, заставивший схватиться за табурет. Его все равно избили, но прописку он прошел и стал одним из своих.

Утром, на построении, когда офицер-воспитатель задал вопрос, откуда синяки, он сказал, что упал с кровати. И, стиснув зубы, выслушал ответ, что сегодня ему бежать на километр больше, чем всем – чтобы больше не падал. Настоящий военный с кровати не падает.

Правда, точно так же наказали и его обидчика – у него были синяки под глазами от сотрясения мозга. На дистанции он упал, и его унесли в лазарет.

Нравы в кадетке были жесткие. Простые и в то же время очень непростые. Здесь были мальчишки разных возрастов, они делились на курсы. Обучение начиналось с восьми лет, но принимали и девяти– и десятилетних, просто им приходилось туго. Каждый курс – пацаны одного возраста – делился на несколько отрядов. В каждом отряде нужно было выгрызать свое место под солнцем зубами, но и между отрядами шло соревнование. Была негласная иерархия: были просто кадеты, а были господа кадеты. Причем господами кадетами становились не отдельные выдающиеся личности, а целый отряд. У этих были привилегии: если обычных кадетов старшие использовали как свою прислугу, часто избивали, то с господами кадетами этого делать было нельзя, они были наравне со старшими.

Как стать господином кадетом? Очень просто. Для этого нужно, чтобы любые три старших курса, независимо друг от друга, решили присвоить этот статус одному из отрядов. Для этого нужно, чтобы в отряде не было ни одной крысы, ни одного стукача, ни одного слабака. Если есть – делайте так, чтобы он ушел. Как? А как хотите – бейте, травите, объявляйте бойкот, издевайтесь. И затравливали. Или наоборот – помогали, дотягивали до общего уровня.

Система была предельно жестокой, как жестоки бывают подростки, но в то же время она была справедливой и правильной. Один за всех и все за одного! На любой дистанции бега бежит весь отряд, и время замеряется по последнему прибежавшему, потому что к месту выполнения задания отряд должен прибыть в полном составе. Мешок завелся? Один его груз берет, другой под задницу пинает, подзатыльниками награждает – так и бегут. Офицеры-воспитатели тоже разные: кто-то едет по дистанции на велосипеде, но таких не уважают. Уважают тех, кто тоже бежит, таких меньше, но они есть и их слово – закон. Им наплевать на то, что происходит в отряде, пока не происходит каких-то увечий и ЧП. Это знают и пацаны. В ночных драках можно использовать кулаки, ремни… но не ножи, не осколки стекла. Надо знать край.

Избивают? Отвечай. Отвечать полагается и во время прописки, и в любое другое время, отвечай, даже если противник вдвое тяжелее, даже если их несколько. Они учились драться, драться профессионально, не вести спортивный бой, а именно драться. А как не научишься, когда старшаки по ночам приходят и начинают избивать тех, на кого положили глаз днем – кто нахамил, отказался прислуживать, просто не понравилось, как посмотрел. Занимайся спортом, благо инструкторы по рукопашке рядом, учись отвечать. Тех, кто просит пощады, не уважают, уважают тех, кто оказывает хоть безнадежное, но сопротивление.

Постепенно Сашка Борецков становился настоящим кадетом, причем кадетом ершистым и гордым. Он отказывался прислуживать, за что неоднократно был бит. Но в этих драках он выковал силу воли и один раз проломил заранее припасенным кирпичом голову парню со старшего курса. За это он получил пятнадцать дней карцера, но после этого никто не осмеливался потребовать от него постирать портянки, за ним закрепилась слава психа. Он не раз хамил и посылал воспитателей и тоже оказывался в карцере, но приобретал авторитет человека, которому все по барабану, по тюремным понятиям – один на льдине.

Но в кадетках не все было плохо. Летом их вывозили на Каспий, в горы, на Восток. В двенадцать лет он впервые оказался на Дальнем Востоке, когда его отряд проходил начальный курс ныряльщика в месте с названием «Пост святой Ольги», а в тринадцать лет все лето он провел на Памире, осваивая с отрядом квалификацию альпиниста. Он побывал в Крыму, где их отряд тренировали настоящие морские пехотинцы и боевые пловцы, на севере, однажды они два месяца прожили в тайге. В десять лет он начал учиться стрелять, в двенадцать – впервые прыгнул с парашютом. В тринадцать лет их отряд признали «господами кадетами», причем проломленная голова старшего и хамство воспитателям Борецкова были поставлены в плюс всему отряду. Последние годы в кадетке он был уже господином кадетом, но в отличие от многих других никому не приказывал прислуживать и ни над кем не издевался. Он заметил, что так поступают только внутренне слабые и злые люди.

В восемнадцать лет он поступил на краткосрочные, двухгодичные офицерские курсы и с них вышел с офицерскими погонами. У него не было никого, кроме Его Величества и России, и он был готов защищать и то и другое. Защищать там, где сложно, где страшно, где льется кровь. Конечно же, у столь подготовленного, не имеющего никаких родственников, кроме сестры, парня выбор был практически единственным – командование специальными операциями. В тот день, когда его сестра выпустилась с Бестужевских женских курсов, его самолет с ним и еще двумя десятками таких же, как он, сирот приземлился на базе Баграм в Афганистане, базе, которая теперь была русская, а не британская.

Здесь его зачислили во вновь формируемый «отряд 500», как и обычно совершенно секретный, по бумагам проходящий как воинская часть где-то в Сибири. На самом деле – это был отряд особого назначения, за которым закреплялся сектор ответственности в несколько тысяч квадратных километров. В этом секторе ответственности, кто будет жить, а кто нет – решали они.

После скорой победы генерала Апраксина к России отошла огромная, крайне сложная в этническом, религиозном плане, с чудовищным рельефом и климатическими условиями территория. Ложкой меда был Карачи – первый русский порт в Индийском океане (дошли!) и Гвадар – намного меньший по размерам второй, а бочкой дегтя – Афганистан и племенные территории.

Племенные территории – ключ ко всему региону и камень преткновения – впервые за сто лет оказались единым целым. До этого они были поделены на две части, согласно линии, которую провел сэр Мортимер Дюранд, обычный чиновник из британского Министерства колоний. Линию он провел наобум, разделив некогда единые племена надвое. Объединить их было не так просто.

Племена к востоку от линии Дюранда оказались в зоне полного контроля Британской империи. Понимая, что контролировать столь буйных подданных невозможно, а взять что-либо ценное с этой земли не получится – там просто не было ничего, – британцы узаконили существующую систему власти в виде специальных административных территорий. На этих территориях правили не британские чиновники, а избранные племенные советы, британское законодательство применялось, но с большими оговорками – причем не британским судом, а местными судьями, судящими на основе дикой смеси британского прецедентного права и племенных норм, известных как Пуштун-Валлай, кодекс чести пуштунов. На тот момент ислама здесь практически не было. Нет, он, конечно, был, но не в виде Корана, а в виде того, как этот Коран понимает местное духовенство. Учитывая, что Коран здесь был только изданный в оригинале, на арабском, а местные понимали только пушту, с законами шариата тут были большие проблемы.

Тем не менее британские благотворительные миссии посылали миссионеров в Зону Племен, и им удалось сделать немало. Например, еще в пятидесятые здесь работали школы и больницы при христианских миссиях, проповедники проповедовали Библию, и никто им не отрезал голову.

В соседнем Афганистане в конце сороковых наступил кризис власти. До этого королевская власть вообще почти никак не распространялась на восточные пуштунские провинции, пуштуны платили налоги, какие хотели, молодые люди шли в армию, чтобы научиться воевать, да и подкормиться за королевский счет. В горах было голодно, источников дохода практически не было – про опиумный мак в те времена здесь и слыхом не слыхивали.