Отвергнутая - Лаура Паркер

— Старая дева! Дорогая мисс Ронсар, ничто не может быть дальше от истины.

— И от твоих желаний, племянничек? — спросила Гедда. Ну, ничего не скажешь, парень очень глуп! — Не таращь глаза и перестань дергать мои портьеры. А вам, мадемуазель, должно быть стыдно провоцировать бедного мальчика. — Она резко встала. — До свидания, племянник. У мадемуазель и у меня множество дел. Если ты так уж хочешь, можешь сопровождать нас в субботу в Монтлаю, но при том условии, что до субботы я тебя не увижу. Я ясно выражаюсь?

Никогда раньше Генри не протестовал против того, что тетка обращается к нему, как к ребенку лет восьми. Но сейчас ему было трудно перенести, что она разговаривает с ним повелительным тоном перед девушкой, которую он твердо решил завоевать.

— Право, тетя Гедда, у меня не так много свободного времени, чтобы болтаться без дела. Просто я, как член семьи, хотел помочь, чтобы ваша гостья чувствовала себя как дома.

— Обычно ты навещаешь меня три раза в год. На этой неделе ты был здесь уже несколько раз, — возразила она безапелляционно. — Что-то привлекает тебя сюда, Горас.

— Меня зовут Генри, тетя, Генри! — в отчаянии воскликнул он. — Такое простое имя.

— Очень простое, — отозвалась она. — До субботнего вечера.

Потерпев полное поражение, Генри поклонился дамам и удалился.

— Ладно, — сказала Гедда, когда он ушел, — мы будем ездить по этим приглашениям вместе. Откликаться мы будем не на все приглашения. Когда появляешься в обществе слишком часто, пропадает элемент новизны.

Она вынула из кипы приглашений одно и взяла лорнет, чтобы прочесть его.

— Мы примем приглашение Монтегю. Они нувориши, и ничего от них не следует ожидать. Однако я слышала, что они устраивают самые дорогостоящие и красивые приемы. Муж осуществил серию удачных спекуляций на Уолл-стрит и очень быстро стал богат. Особняк в готическом стиле на углу напротив моего принадлежит им. Вульгарное нагромождение камней, не правда ли? Я приму их приглашение от имени нас обеих. Это сильно поднимет их статус на нашей улице.

— Мадам, — протестующе сказала Филадельфия, — вы очень добры, когда включаете меня в ваши планы, но я не могу принять их.

Гедда бросила на нее недовольный взгляд.

— Почему? Вы не хотите общаться с людьми, которые ниже вас по положению?

— Отнюдь нет. Я никогда не думаю так о людях, которые приглашают меня, иностранку, в свой дом. Просто я… как бы это сказать?.. Я не так экипирована, чтобы соответствовать вам.

— Соответствовать мне?

— В качестве вашей спутницы. — Филадельфия отвела глаза от серо-голубых глаз, которые пристально изучали ее, и смахнула воображаемую пылинку со своего голубого платья из саржи.

— Понимаю.

Филадельфия подняла глаза и увидела, что миссис Ормстед все еще смотрит на нее, но уже не так испытующе.

— Бедность — это всегда несчастье, дитя мое. А в этом городе оно граничит с преступлением. Вы только что откровенничали с моим племянником, хотя я сомневаюсь, что он понял вас. Я была уверена насчет ваших обстоятельств с того самого дня, как вы вошли в мой дом. Ваш багаж невелик: всего два чемодана и маленький сундучок; они говорят сами за себя. Модная женщина должна иметь столько платьев, сколько у нее есть мест, куда в них появиться. Вы, естественно, к этому не готовы.

— Нет, мадам.

— Во всяком случае, вы не пытались скрыть что-либо от меня. Вы приехали в Нью-Йорк в надежде удачно выйти замуж?

— Нет.

— Тогда почему вы здесь?

Этого вопроса Филадельфия ожидала давно, но не имела на него ответа, который удовлетворил бы ее. Миссис Ормстед сказала, что Филадельфия ничего не скрыла от нее, но на самом-то деле она скрывала почти все. Ее имя, ее маскировка, Акбар — все было ложью. Между тем план сеньора Тавареса продать его драгоценности не имел ничего общего с ее отношениями с миссис Ормстед. Конечно, она не будет отплачивать этой даме за ее великодушие, унижаясь до того, чтобы предложить ей купить ожерелье за наличные. Однако все это не служило ответом на поставленный ей вопрос.

— Я здесь потому, — сказала она неохотно, — что мне больше некуда ехать.

Гедда перебрала в голове с дюжину соображений, которые она могла высказать по этому поводу, но предпочла только одно:

— Вы говорите, что приехали в Нью-Йорк не для того, чтобы искать мужа, но, тем не менее, за вами будут ухаживать, если вы будете появляться в обществе вместе со мной, ухаживать будут все время и настойчиво, главным образом потому, что вы кажетесь непроницаемой для лести. Молодые люди, как дураки, поддаются желанию добыть недоступное. Такая пустая трата энергии, но, я думаю, это удерживает их от еще больших глупостей. Кроме того, вы можете изменить свои намерения. — Она взяла следующий конверт. — Будем смотреть дальше?

Когда Филадельфия наконец сбежала из гостиной, уже наступил день. В ходе разговора она вновь и вновь отказывалась от предложений миссис Ормстед помочь ей увеличить ее гардероб. В конце концов их разговор дошел до того, что Гедда закончила спор, назвав Филадельфию «бесчувственной, неблагодарной гостьей, охваченной противоестественным стремлением перечить хозяйке дома». Гедда сунула полдюжины приглашений, которые считала приемлемыми, в руки Филадельфии и отпустила ее с тем, чтобы та сообразовала их число со своим гардеробом.

Идя по коридору к зимнему саду, Филадельфия мысленно составляла перечень своих платьев. У нее были платья для путешествий, два дневных туалета, вечернее платье, которое она надевала в театр, белое полотняное платье для визитов и зеленое шелковое платье для приемов, которое она купила за несколько дней до неожиданной смерти отца. Это была единственная вещь, в отношении которой она обманула кредиторов.

Это воспоминание вызвало у нее сердечную боль. Слишком поздно она поняла, что могла бы спасти от жадных рук бессовестных людей еще с дюжину вещей, если бы не была так потрясена смертью отца и могла рассуждать разумно. Более всего ей хотелось спасти жемчужное ожерелье, которое должно было стать ей свадебным подарком. Вместо этого, чтобы поднять ему цену, она приняла участие в его продаже. Как ни странно, она не жалела о своей расторгнутой помолвке. Она не любила Гарри Колсуорта. Это был выбор ее отца, а она, чтобы доставить ему удовольствие, готова была на что угодно.

Она тряхнула головой, не желая поддаваться этой боли, и взглянула на конверты. Приглашения были на обеды и приемы. Она могла еще раз надеть свое черное вечернее платье. Шелковое зеленое послужит дважды, один раз для обеда, а второй раз с кружевной юбкой для званого вечера, но на другие случаи туалетов у нее не было. Как ей выйти из этого положения?