Отвергнутая - Лаура Паркер

— Если бы вы были в состоянии проделать это, вы не лежали бы здесь, — суровым голосом сказала хозяйка дома. — Почему вы не позвонили, чтобы вам принесли снотворные пилюли? Вы упустили прекрасную ночь. Я спала, как убитая, что весьма существенно для дамы моего возраста.

Филадельфия не намерена была смеяться, но сдерживаемая боль и возбуждение неожиданно вырвались наружу, и она разразилась громким смехом, который невозможно остановить.

У Гедды отвисла челюсть при виде этого прелестного девичьего лица, раскрасневшегося от веселья, а в глазах Филадельфии показались слезы возбуждения.

— Вы непослушное дитя, мамзель. Я должна была бы выставить вас за дверь, но испытываю совершенно неожиданное и противное логике желание видеть вас.

Филадельфия поперхнулась, и взор ее обратился к Акбару с мольбой о совете.

— Мемсаиб Ронсар, — сказал Акбар, — весьма польщена вашим великодушным приглашением, мемсаиб Ормстед, но не хочет обременять вас.

Брови Гедды взлетели вверх.

— Потрясающе! Ты все это прочитал в ее глазах! Ты можешь предсказывать и будущее? — Она посмотрела на Филадельфию. — Я полагала, что у вас растяжение в ступне, а не во рту.

Филадельфия улыбнулась.

— Акбар так обо мне заботится, что порой забывает, что я сама могу говорить. Я действительно очень польщена вашим приглашением.

— И, значит, принимаете его, — закончила вместо нее Гедда. — Пожалуйста, не протестуйте, я терпеть не могу уклончивых возражений. Я твердо решила заполучить вас. Разве не я похитила вас? Вы уже здесь, вещи тоже. Счет за ваше пребывание в отеле оплачен.

— Мой счет оплачен? — удивилась Филадельфия. — Но почему? Ведь вы меня не знаете. Я незнакомая вам женщина и могу оказаться кем угодно.

— Но вы прелестная молодая женщина, оказавшаяся под копытами моих лошадей в тот час, когда… ладно, это не имеет значения. Поправляйтесь побыстрее. В четверг состоится спектакль, последний в этом сезоне, на который у меня билеты. Вы поедете со мной. И, конечно, грозный Акбар.

В ее глазах зажегся озорной огонек.

— Я очень хочу, чтобы светское общество увидело вашего дикаря. Это даст им хороший повод почесать языки во время их воскресных визитов. А теперь ешьте ваш завтрак, пока он не замерз. А ты, Акбар, можешь пройти со мной. Сегодня утром я говорила с новым кучером и хочу знать твое мнение о нем. А после этого ты можешь осмотреть мою конюшню. Мне не совсем нравится рот одной моей кобылы. Этот неуклюжий дурак Джек мог его повредить.

— Как пожелаете, — отозвался Эдуардо, но не сразу последовал за миссис Ормстед, выходившей из комнаты. Он дождался, пока его молчаливое присутствие не заставило Филадельфию взглянуть на него.

— Ваша боль поутихла, милая? — спросил он тихим, хриплым голосом.

Филадельфия подумала, что выдерживать его взгляд — самое трудное, что ей когда-либо приходилось делать.

— Да.

— Прекрасно. Это была моя единственная цель, — сказал он и вышел из комнаты.

Когда он ушел, Филадельфия прикусила нижнюю губу. Значит, прикасаясь к ней, он хотел одного — снять боль. А она позволила себе распустить свои чувства и бессмысленно взбудоражила и себя и его. Мысль о том, что она оказалась такой дурочкой, вновь вызвала чувство стыда. Филадельфия застонала и села поглубже в шезлонг, ощущая себя очень юной, весьма неискушенной и очень смущенной.

— Это платье подойдет, — сказала миссис Ормстед, кивнув.

Филадельфия стояла перед зеркалом, а горничная Эми расправляла шлейф ее платья. Когда сеньор Таварес купил ей это черное шелковое платье, Филадельфия не могла себе представить, что у нее будет случай надеть его, но она должна была признать, что оно вполне подходит для выхода в театр. Конечно, если бы она жила под своим настоящим именем, то никогда не надела бы такое легкомысленное платье — ведь не прошло и двух месяцев со дня смерти ее отца.

Ее отец умер, и веселое настроение нарушила внезапная и острая боль. Как она могла забыть? Как могла чувствовать себя счастливой хоть на секунду, когда ее отец лежит в холодной темной могиле, а клевета все еще порочит память о нем?

Раскаяние отравило ее мысли. Она приняла участие в этом фарсе с благородной целью, но разве она чего-то добилась? Нет, она позволила вовлечь себя в бесполезное предприятие.

— В чем дело, дорогая?

При звуке сочувственного голоса миссис Ормстед Филадельфия оглянулась вокруг, стараясь скрыть слезы.

— Ничего, мадам.

— Сомневаюсь. У вас такой вид, словно вы перенесли неожиданный удар. Ваша лодыжка еще беспокоит вас?

— Oui[7], — откликнулась Филадельфия, хватаясь за подсказанное объяснение. — Но это пройдет, я уверена.

Гедда с сочувствием смотрела на молодую женщину.

— Наверное, я слишком рано вытащила вас из постели.

— О нет, мадам, вы совсем не вытаскивали меня. Я с радостью вылезла сама. Монотонность последних дней начала тяготить меня.

— Прекрасно, вы отлично выглядите, мадемуазель Фелис. — Она с одобрением отметила, как забраны назад волосы Филадельфии и закреплены букетиком из красных шелковых роз. — Эми хорошо потрудилась над вашей прической. Мне особенно нравится этот вьющийся сзади локон. Что ты сказала Эми?

Горничная зарделась.

— Я сказала, мэм, что я ничего не делала с волосами мамзель. Она сама причесала себя.

У Гедды расширились глаза.

— Зачем вы это сделали?

— Я не всегда пользовалась услугами горничных, — ответила Филадельфия, пожав плечами. Она не хотела, чтобы девушка заметила в тазике следы ее краски для волос. — Акбар многое умеет. Но, увы, он не парикмахер.

Миссис Ормстед оглянулась вокруг.

— Ах да, Акбар! Где этот несчастный дикарь?

Эдуардо шагнул из темноты алькова.

— К услугам, мемсаиб.

Глаза старой женщины снова расширились от удивления. Он был одет в той же манере, как и обычно, но цвет и материал его одеяния отличался. Его казакин из темной алой парчи спускался чуть ниже колен. Золотой пояс схватывал его талию. Тюрбан золотистого цвета был скреплен уже знакомой ей сапфировой брошью. Вместо черных брюк и ботинок на нем были белые шелковые шаровары и черные туфли. Но более всего привлекла ее внимание тяжелая золотая цепь, висевшая у него на шее, как знак отличия гофместера королевского двора.

Эдуардо медленно подошел к Филадельфии. Она выглядела еще более красивой, еще более желанной, чем когда он в первый раз увидел ее в этом платье.

— Я приветствую вас, мемсаиб. Я принес ваши драгоценности. — Он достал из кармана ожерелье. — Позвольте мне, — очень серьезно сказал он и застегнул ожерелье у нее на шее.