Финское солнце - Ильдар Абузяров

– Пустите! – вдруг закричал и затормошил в истерике Вестте заснувшего рядом глухого Юххо. – Пустите, мне выйти надо. Вот уже моя остановка и мой дом.

Но Юххо его не слышит. Юххо умер, своим грузным телом он загородил проход и будто не пускает мальчика Вестте.

Трамвай номер два и вправду отменили. А трамвай номер один уже подкатывал к остановке, что на углу Дома-утюга. Дома-корабля. Дома-башни со шпилями антенн. Если посмотреть внимательно, то трамвай о двух вагонах походит на два подъезда «Дома», положенные плашмя и в разрезе. Здесь я провожу большую часть времени, отпущенного мне судьбой. Да и прочие жители Нижнего Хутора, регулярно застревающие в пробках, проводят в трамвае не один год из своих жизней.

«Сейчас вот, – думаю я, – у Дома-корабля и у «Спасательной шлюпки» почти все выйдут, и салон опустеет. Выйдут Урко и Упсо, выйдут Пертти и Минна, выйдут Энники и Бенники, выйдут Антти и Ахтти. Вый ду на этой остановке и я. Хватит мне уже болтаться и трястись, как клюквина в корзине».

Пелле тоже надеется, что салон опустеет. А пока есть время, она сидит на своем кондукторском месте и подсчитывает собранную за круг выручку. Но до положенной суммы не хватает.

– Так! Хватит сидеть. Еще план по обилечиванию не выполнила и кассу не собрала, – одергивает себя кондуктор Пелле. Она протискивается к Вестте и дергает мальчика за плечо. – Оплати проезд!

– Что? – Вестте протирает сонные глаза.

– Деньги, говорю, давай за билет! Некогда мне тут с тобой нянчиться!

– А у меня нет, – говорит Вестте, обшарив карманы. – Их, наверное, украли. Урко или Упсо…

– Какой еще Урко? – кричит Урко. – Что ты травишь? Когда это я у тебя деньги крал?

– Точно… не крал… – Вестте припоминает сон. – Я их сам отдал на поминках по Рокси Аутти, которого убили Упсо и Урко.

Все с подозрением смотрят то на мальчика, то на Упсо. В Нижнем Хуторе хорошо знают, что убить человека – великий грех.

– Да что вы его слушаете! – громче всех кричит Упсо. – Откуда у этого полоумного мальца могут быть деньги? Какие у него деньги? Не видите, он бредит?!

– Я сам чеканил монеты с помощью трамвая номер два, – надувает губы Вестте. – А мэр его отменил, чтобы влиять на связь этого и того мира и чтобы завладеть главными богатствами всех людей.

– А откуда ты это узнал? – Всерьез заинтересовавшись, к мальчику подходит следователь Калле Криминалле.

Все прочие понимающе улыбаются.

– Бабушки рассказали на поминках по трамваю.

– Ух – ха-ха-ха, вот насмешил! – хватается за живот Упсо. – «На поминках по трамваю»!

Тут уж весь трамвайный салон начинает хихикать и хохотать, глядя на дурачка. И даже водитель трамвая Риксо улыбается. Он слышит весь разговор по внутренней связи.

– Вот видите?! – Пелле хлопает в ладоши. – Мальчику опять плохо стало. Придется его снова на лечение определять в интернат для слабоумных. А я что говорила? Ничего, вот трамвай пойдет на последний круг, я его и определю.

История шестая. «Детский мир и рыбки»

Борьба между Суммо и Антти возобновлялась заочно, стоило им открыть глаза. Один судорожно вскакивал с постели и бежал в сторону душа, по пути прихватывая гантели и энергично размахивая ими. Другой вяло шарил рукой по столу и нажимал кнопку будильника, чтобы, оттолкнувшись от нее, откинуться назад на подушку, прикидывая, сколько сейчас может быть времени, есть ли у него еще минутка-другая. Ну, конечно же, есть. Разве стоит в этом сомневаться? Даже не глядя на циферблат.

А потом, открывая вентили смесителя, первый обливался в душе холодной водой, растирался полотенцем, смывая с рук привкус металла гантелей и пудовой гири. А второй долго-долго сидел на краю ванны, накинув на плечи пушистое махровое полотенце и зажав концы его между ног. Он грел руки в гейзере теплой воды, стараясь продлить потоки теплого сна и плавно перетечь из одного состояния в другое. Как опытный серфер; ведь еще пару минут назад ему снилось, что он скользит по воде к песчаному пляжу, и теперь он хотел как-то продлить волну или хотя бы перескочить с одной перины на другую. А если говорить начистоту, хотел ускользнуть от реальности, утонуть в пучине забвения, снова погрузиться на самое дно сна.

Суммо предпочитал пригрезившемуся финскому солнцу свежевыжатый сок из апельсинов, который выпивал залпом, закусывая по пути сочными кусочками сельдерея. Антти же долго пил кофе, растягивая удовольствие и привыкая к отрезвляющей горечи реальности. И пока второй вновь валился на диван и листал журнал «Хоккей», до последнего откладывая момент выхода в водоворот жесткой реальности – мол, слабым не место в открытом море. Первый уже растягивался на циновке, выполняя йогический минимум для позвоночника. Вдыхал полной грудью, надевал ботинки и все так же с зажатым в легких воздухом – опять йогическое упражнение – с головой нырял в открытый мир.

Улица с трамвайными шпалами походит на реку, подернутую рябью. Первый стремился ее преодолеть поскорее, лишь бы не опоздать, лишь бы течением не увлекло. Вот он уже стоит в трамвае номер два с газетой в руках, пытаясь в мутных строках бюллетеня «Нижний Хутор – Коммерсант» выловить рыбку покрупнее. Второй плывет по течению, полностью отдавшись его власти, – и будь что будет. В толстом пуховике, похожем на пенопластовый спасательный жилет, с опухшим ото сна лицом он занимает жесткое, как плот, боковое сиденье – моя, мол, хата с краю, ничего не знаю. Кажется, он видит в стекле свой недосмотренный сон. А за окном проплывают то кремль, то набережная, то памятник Пупсоннену-Тутсоннену.

Наблюдать в трамвае – дело занимательное. Вагон тарахтит, как кинопроектор, а вагоны шуршат, как выпавшая кинолента. Окна, как кадры из семейного альбома, – можно показывать слайды на серых стенах хрущевок и панелек Нижнего Хутора.

Я люблю, сидя во втором маршруте, представлять себя зрителем допотопного кинотеатра с тапером-водителем и живым аккомпанементом колес. Кондуктор надрывает мой билетик, и я тут же попадаю в ритмично-динамичный мир Дзиги Вертова, вижу пассажиров сразу в нескольких ипостасях: юность – молодость – зрелость – старость. Или в других сочетаниях.

Всего несколько кадров на пленке, немного света, попавшего на лица сквозь тусклые окна, – и вся жизнь человека как на ладони. Взять хотя бы собранного Суммо Хаппонена и рассеянного Антти. Их тоже можно представить и в юности, и в зрелости и в старости.

Один будет тихо доживать в своем поместье и умрет от болезни Альцгеймера. А второй вряд ли протянет долго. А все потому, что время имеет хитрое свойство: растягивается для счастливого и довольного и сжимается для того, кто испытывает частые и сильные стрессы, кому не хватает позитивных эмоций.

Вот Антти стремительно выскакивает из трамвая, потому что знает: через минуту подойдет автобус. А следующего ждать целых пятнадцать минут. Но как Антти ни спешит, автобус уходит у него из-под самого носа. А вот Суммо, кажется, никуда не спешит. Он вроде бы должен опаздывать и на автобус, и в школу, и в институт, а теперь вот в банк. Но везде успевает, даже раньше приходит, поскольку умеет обходиться со своим временем. Суммо, похоже, и по жизни вообще никуда не торопится, потому что время его слушается. Он еще молод, и ему кажется, что он всё успеет. Время для него – ресурс неограниченный, его еще навалом. Суммо и в детстве никуда не спешил, но повсюду приходил почти на полчаса раньше, будь то певческий кружок или автобусная остановка. Такой вот парадокс времени.

Очень правильный начальник Суммо и нерадивый подчиненный Антти вели непрерывную, непримиримую борьбу друг с другом и с обстоятельствами. Жесткую борьбу по принципу «кто кого». Один – за стабильную власть и порядок везде и во всем, другой – за безвластие и анархию. У кого окажется крепче воля и сильнее мотивация? Кому хватит сил и терпения обустроить всё вокруг по собственному видению и желанию?

Суммо – младший из трех братьев влиятельного семейства Хаппоненов, и ему как самому молодому и горячему невтерпеж всё вокруг обуздать, устроить и упорядочить. Он жаждет приумножить то, что нажил клан Хаппоненов, то, что построил старший брат Вессо и вытряс у кредиторов и должников средний брат Тряссо. Суммо хочет доказать авторитетным братцам, что тоже не лыком шит. Что он своим рождением и своей жизнью как бы подводит итог, суммирует все труды и старания Хаппоненов. Суммо во всем, даже в поездках на трамвае, старается подражать старшему брату Вессо. На этом, уверен он, империя Хаппоненов только сэкономит.

Антти же, наоборот, не прибавляет, а вычитает. Он – воплощенный минус: постоянно стремится уйти, спрятаться от этого мира, уклониться от его методов воспитания и принуждения. Конечно, Антти как разумный человек знает, что трудиться и приумножать ресурсы хорошо, поскольку это созидание. А наслаждения и леность неизменно связаны с убытком и разрушением. Этот постулат лежит и в основе морали, и в основе любой религии, и даже в основе поэзии. Антти прекрасно это знает, но ничего не может с собой поделать.