Шлейф - Елена Григорьевна Макарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алексей Федорович, надеюсь, вы не нажали красную кнопку на черном пульте?
Молчит.
Берлин — Петроград
Мягкий вагон, тишина, изредка нарушаемая отправными свистками, навевала дрему на пожилого господина с густыми седыми усами и бровями, налезающими чуть ли не на самые глаза. Но как бы ни клонило в сон, пришлось встать.
По дороге в сортир он обратил внимание на то, что все купейные двери были закрыты, никаких голосов оттуда не доносилось. Кажется, он был единственным пассажиром в вагоне 1-го класса.
Кто только не отговаривал Якова Абрамовича от этой поездки! Сам профессор В., автор труда о Фихте и его этике, связанной с проблемой основ права и нравственности, да еще и в системе трансцендентальной философии, настаивал на том, что жизнь в большевистской России для людей их круга и мировоззрения нравственно невыносима.
Но разве мы не строим то самое государство разума, о котором мечтал Фихте? Государство, в котором каждому будет предоставлено то, что полагается ему по праву.
Государство разума русскому народу не нужно, возражал ему В. Ему нужно государство-утопия. Типа Макиавелли. Диктатура под солнцем… Выскочек Ленин перебьет, остальных перелицует. Яков Абрамович не соглашался. Военная диктатура, разумеется, наложила свой негативный отпечаток. Такова особенность переходного периода, реакция на сотрясение экономики. Разве в Берлине не так? Вчера он уплатил за кофе столько-то марок, а сегодня за тот же кофе вдвое больше. В., поняв, что ему не склонить Якова Абрамовича на эмиграцию, призвал его подумать о будущем его сыновей, переходный период может продлиться долго. Не всех вышлют за рубеж, намекнул он на недавнюю историю, которая, конечно же, ошибка нелепая. Во-первых, светлые умы Стране Советов нужны, как никогда, во-вторых идеологическая непримиримость нам сейчас только мешает. Создает препоны на пути преодоления дипломатической изоляции.
Подписание Рапалльского договора станет важным шагом. Советская Россия выйдет на международную арену. И случится это вот-вот. О чем Яков Абрамович В. не сообщил, ума хватило. Ведь, живя так долго в Берлине, он не только статьи писал, но и помогал в подготовке важного документа.
— Милочка, долго ли осталось до границы? — спросил он вошедшую в купе миловидную проводницу.
— Господин хороший, прошу величать меня «товарищ вагоновожатый».
«Дама явно из „бывших“, — подумал он сочувственно.
— Это уж как получится. Иной раз — вжик и там. А иной раз у локомотива случаются поломки. Тогда стоим. Чаю прикажете?
Он кивнул.
Язык — отражатель социальных перемен. Он и господин хороший, и товарищ вагоновожатый… В Берлине удалось написать несколько дельных вещей. По сути доволен. Разве что язык изложения стал функциональным, не занимательным. Ключевая статья была отослана с курьером и уже опубликована, остальные при нем.
Открыв портфель и убедившись, что папка на месте, Яков Абрамович занялся чаем. Все как положено: чашка на блюдце, сахарок в розетке, ложечка и щипчики для сахара завернуты в белую полотняную салфетку. В Первом классе и общественное имущество имеет домашний вид.
Яков Абрамович достал из портфеля статью «О правовых законах», проглядел вводную. Не так уж и сухо написано! Хотя собственность — понятие неухватное, а уж социалистическая тем паче.
«Собственность — не неизменный социальный факт, не психологическая форма или абсолютная догма, а историческая категория, которая, подобно многим другим общественным и правовым институтам, принимает ту или иную форму, приспособляющуюся к потребностям, которые вызываются и обуславливаются данным общественно-экономическим строем. Это продукт общественного сожительства, подчиняющийся закону развития общества и беспрерывно изменяющийся по своему содержанию и форме под влиянием экономических, психических и этических факторов.
…По меткому афоризму Руссо, собственность появилась, когда первый человек объявил: „Это поле мое!“ — и нашел таких дураков, которые ему поверили».
Муравьи и социалистическая собственность
