Последний рубеж - Андрей Ливадный

Станции биологического контроля были расположены в глубине труднопроходимого лесного массива, где влияние земных форм жизни сходило на нет.

Проверять их следовало постоянно – плотная стена растительности блокировала связь, а тянуть кабели казалось занятием бессмысленным – жизнь в глубинах влажного тропического леса кипела не только на земле, но и под ней, так что надежной защиты для информационных каналов здесь не существовало в принципе. Чем постоянно искать и устранять прорывы, проще было периодически посещать точки дислокации полевых лабораторий, снимая собранные анализаторами данные.

Для Шайгалова подобная вылазка являлась отдыхом. В последние месяцы Иван внезапно начал ощущать себя стариком. Сначала он гнал прочь обострившееся чувство возраста, резонно напоминая самому себе, что пятьдесят лет – это еще не старость, но аутотренинг не помогал. Глядя на своих бывших подчиненных, которым было по двадцать – двадцать пять лет, он почему-то продолжал чувствовать себя стариком.

Конечно, можно было поговорить со Святогором, тот наверняка дал бы полезный совет, но война сделала Шайгалова нетерпимым к слабостям, особенно к своим. Он ничего не мог с этим поделать. В былые годы проявление внутренней слабины закономерно вело к одному итогу: смерти.

Сейчас все воспринималось не так критично, но все же дискомфортно, болезненно. Он по-прежнему оставался руководителем колонии, никто не оспаривал руководящей роли полковника, тем более, что в структуре поселения по-прежнему поддерживались понятия субординации и дисциплины. Не смотря на явные успехи, никто не мог забыть жестокого опыта войны, в каждом жило понимание того, что они находятся в далеко не безопасном и отнюдь не дружественном окружении. За границами периметра начиналась иная Афина, чуждая человеку, готовая взять жестокую мзду за малейшую оплошность или небрежность.

Шайгалов лучше других понимал это. Вероятно, обострившееся чувство возраста не имело ничего общего с физическим тонусом организма, корни дискомфортного чувства крылись в глубинах отравленного войной сознания: каждый день, прожитый на войне, по количеству и эмоциональному напряжению приобретаемого жизненного опыта, несомненно, приравнивался к двум-трем неделям мирной жизни, а может и больше… так что оценить истинный возраст своей личности, Иван попросту не мог.

Его рассудок остро ощущал пропасть, возникшую между несколькими старшими офицерами и молодым поколением. Они сумели отвергнуть жестокий опыт войны, их души постепенно оттаивали от вселенского безумия, молодежь как будто начала жизнь с нуля, отбросив прошлое, радуясь настоящему и не сильно тяготясь неопределенностью будущего. Шайгалов так не мог, не умел. Ему казалось, что в душе пройдена некая точка невозвращения. И дело заключалось вовсе не в том, что среди личного состава после памятных событий на Ширане осталось всего двенадцать женщин. Наверное, он разучился любить. Иван часто ловил себя на том, что может любоваться травой, деревьями, ласково провести ладонью по клейкой, едва распустившейся листве, но в общении с представительницами противоположного пола его душа не испытывала никаких острых чувств.

Все они по-прежнему оставались его подчиненными, он испытывал одинаковое беспокойство и одинаковое чувство ответственности за каждого человека, будь то мужчина или женщина. Он радовался тому, что в колонии возникли семьи, вскоре должен был родиться первый коренной житель Афины… но что-то глубокое, личное, ускользало от понимания…

…Вездеход преодолел очередной участок просеки и оказался в замкнутом со всех сторон пространстве геометрически правильной вырубки.

Комплексный исследовательский аппарат биологического мониторинга представлял собой установленную на прочном фундаменте пирамиду высотой в полтора метра.

Все сканеры и датчики были надежно спрятаны под монолитом керамлитовой брони, на которой виднелись следы многочисленных попыток "несанкционированного доступа" в виде глубоких царапин, оставленных когтями местных "зверушек".

Иван подогнал машину вплотную к исследовательскому комплексу.

В глубинах джунглей следовало соблюдать осторожность, особенно при выходе из бронированного вездехода.

Прежде чем открыть люк, Шайгалов некоторое время смотрел на показания датчиков, но не обнаружил ничего подозрительного.

Вокруг, судя по отчетам сканирующих систем, кипела обычная жизнь.

Открыв люк, он выбрался наружу, специальным ключом вскрыл сегмент обшивки пирамидальной конструкции и быстро сменил носители информации, изъяв кристаллодиск с данными и установив на его место чистый.

Событие, в корне изменившее жизнь Шайгалова, произошло внезапно.

Он мог поклясться, что ни один сканер не подавал тревожного сигнала до того момента, как на большую вырубку из поднебесья внезапно не спикировала стремительная тень летающего звероящера.

Когда аларм-процессор скафандра вдруг выдал сигнал опасности, реагировать оказалось слишком поздно: стремительная тень уже материализовалась в кошмарное существо с кожистыми перепончатыми крыльями, размах которых перекрывал всю площадь вырубки.

Иван успел уклониться от удара расположенных на стыке сегментов перепончатых крыльев рудиментарных когтистых конечностей, но, отпрянув в сторону, он оказался отрезан от вездехода, теперь путь к машине преграждало массивное туловище летающей рептилии.

Шайгалов внутренне был готов к отражению внезапной атаки, и потому он не растерялся, мгновенно выхватив оружие, но выстрелы из импульсного пистолета не возымели на летающую тварь никакого действия: шариковые пули с визгом рикошетили от костяных пластин, покрывавших туловище и голову рептилии, – результатом стрельбы стали лишь несколько отверстий в кожистых крыльях, на которые хищная тварь не обратила никакого внимания.

Маленькие горящие глазки, не отрываясь, следили за добычей, длинный "клюв", усеянный с внутренней стороны огромными зубами, предназначенными отнюдь не для пережевывания растительной пищи, издавал злобное пощелкивание.

Почему молчит орудие вездехода?! – промелькнула в сознании Ивана злая, недоуменная мысль.

Секундой позже тварь ринулась в атаку, и полковник, уклоняясь от удара, успел заметить, что автоматическое орудие разбито. Вес огромной рептилии вдавил вездеход в землю, сломав не выдержавшие внезапной нагрузки, наполовину выдвинувшиеся из корпуса спаренные стволы.

Все… – Шайгалов мгновенно понял, что попал в безвыходную ситуацию. Его личное оружие бесполезно, автоматика машины повреждена, огромная, но весьма подвижная тварь перекрывает направление на спасительную просеку. Нелепость. Он еще раз увернулся, целясь в крохотные глазки рептилии, но пули опять лишь содрали грубую кожу и оцарапали непробиваемый череп…

В следующий момент удар перепончатого крыла сбил его на землю.

Легкий скафандр не выдержал, полоснувшие по нему когти вспороли двойной слой гермоткани; Иван почувствовал, как тут же онемела нога, взгляд полковника помутился, он еще пытался привстать, но внезапная, необъяснимая слабость не позволила ему даже приподнять голову.

Рассудок захлестнула боль. Шайгалов не чувствовал, что ранен, скорее всего, острые когти рептилии выделяли какой-то токсин, попавший в незначительные порезы.

Мир стал тусклым, реальность стремительно теряла краски, но Иван даже в таком положении продолжал сопротивляться, если не физически, то морально, удерживая свое сознание на грани небытия.

Он не мог действовать иначе.

Иногда в боях приходилось и хуже, но сейчас он не мог трезво оценить свои шансы. Рептилия могла поступить двояко – либо попытаться его сожрать, либо (в силу инстинктивного восприятия) отказаться от сомнительной пищи и улететь, бросив умирать странную добычу.

Скорее последнее… – Иван надеялся, что сможет доползти до пирамидального комплекса аппаратуры и включить тревожный сигнал. Такими устройствами оснащалась каждая полевая лаборатория.

Меня найдут…

Тщета.

Тварь, похоже, не желала отказываться от завтрака. Чудовищной силы удар клюва по гермошлему разбил забрало, поранил лицо, теперь уже не кровавая пелена, а густая, сочащаяся из многочисленных порезов кровь заливала глаза Шайгалова.

Сознание начало меркнуть, но на фоне красноватой мглы его взгляд рефлекторно продолжал воспринимать смутные, неявные, уже проходящие на уровне бреда картины.

Тонкий свист рассекаемого воздуха…

Непонятная вибрация почвы, словно атаковавшая его тварь вдруг изменила намерения, судорожно и тщетно пытаясь взлететь, но у нее ничего не вышло – Шайгалов явственно ощутил глухой удар, сопровождаемый жалобным клекотом…