Встать, суд идет! (сборник) - Наталья Нестерова

Они снова замолчали, наблюдая, как играют тени деревьев на куполе эстрадной крыши. Волнообразные движения крон были настолько плавными, что ветви казались каучуковыми.

– Вика!

– Нет, я первая!

– Кто у нас в семье мужик? Кто всегда первый? – перебил, как бы шутя, но сорвавшимся голосом Виктор.

«У нас в семье», – сладко екнуло Викино сердце.

– Прости меня! – говорил Виктор. – Если не простишь, я пойму. Но если ты найдешь силы…

– Сил у меня уже давно нет. Я живу в пересилье. Я вообще не живу, а прозябаю. Витя! Прости меня, пожалуйста!

– За что? – вырвался у него недоуменный вопрос.

Он забыл свои и ее претензии, напластования упреков – точно никогда в их жизни не было взаимных обстрелов хлесткими словами.

– Я аборт сделала.

– Знаю.

– Знаешь? – подняла голову Вика.

– Конечно. – Он вернул ее голову на место, к себе на грудь. – Я все про тебя знаю. Я все понимаю. И при этом почему-то люблю.

– Правда?

– Увы.

– Ты меня простил?

– Что еще оставалось делать?

– И то, что я карьеристка, неначитанная, тупая, вздорная – простил? За то, что пилила тебя с утра до вечера и с вечера до утра. И за Максим Максимовича… простил?

– В мире нет преступления, которое я не простил бы тебе. Но все гораздо хуже, Вика.

– Почему?

– Потому что ты готова забыть мою выходку…

– Готова!

– Вот именно, не перебивай! Но сам-то я себе не могу простить.

– Поэтому не искал со мной встречи, не мирился? С глаз долой – из сердца вон? Проще оставаться честным мальчиком, когда не мозолит глаза вечный упрек?

– Примерно так.

– Но сердцу не прикажешь!

– Ты про чье сердце говоришь, Вика?

– Про обеих.

– Чего?

– Про твое и мое.

– Тогда про обоих.

– Извините, культура речи у меня хромает, – вздохнула Вика.

– Простительный недостаток по сравнению с моим пупизмом.

– С чем?

– Пупизм – это когда человек считает себя пупом земли. Синоним – эгоцентрик.

– Но ты же и есть пуп и центр моей земли. Я даже готова пойти на то, чтобы ты периодически, то есть очень редко, меня не больно поколачивал. Только, пожалуйста, предупреждай заранее: сегодня, мол, получишь ниже спины. Я думку подложу в трусы.

– Кого в трусы? – рассмеялся Виктор. – Думку?

– Так маленькая подушечка называется. Хочешь, я уйду с работы?

– Не хочу.

– Хочешь, я рожу тебе мальчика или девочку?

– Очень хочу.

У Виктора стоял ком в горле, настолько тронула его самоотверженная любовь Вики. Через ком могли пробиться только краткие предложения, которыми не объяснишь, что он не заслуживает подобного счастья – любви самой удивительной женщины поколения.

Виктор откашлялся и выдавил:

– Ты будешь рожать, когда хочешь, и вообще делать, что хочешь…

– Еще пять минут просидим, – перебила Вика, – и, чтобы рожать, придется долго лечиться.

– Почему?

– Потому что у меня застыло на этой ледяной лавке все: детородные и прочие органы.

– Пошли! – резко вскочил Виктор.

У Вики дернулась голова, рука вылетела из теплого нутра его куртки. Но Вика не вставала. Ей нужно было сказать. Именно сейчас. Самое главное.

– Давай будем друг друга слышать? – попросила она, глядя на мужа снизу вверх.

– Есть встречное предложение. – Виктор протянул руку, помог Вике встать, наклонился и сказал ей на ухо: – Давай будем друг друга слушать!

Встать, суд идет!

1

Татьяна любила приходить на работу рано, в начале восьмого утра. Переодевшись, обходила палаты. Это был не врачебный обход в полном варианте, а быстрая проверка – все ли благополучно в ее королевстве. Татьяна заведовала отделением реконструктивной хирургии в городской онкологической больнице. Отделение было небольшим – пять палат, три хирурга, включая Таню, пять медсестер, включая старшую медсестру Иру, которая не дежурила сутки через трое, а работала с восьми до семнадцати. Отделение в основном специализировалось на раке молочной железы. Когда имелась хоть минимальная возможность, женщинам, отняв грудь, пересаживали мышцу со спины, потом и сосок можно было сделать, – поэтому отделение называлось реконструктивным. Если не знать, то никогда не догадаешься, что грудь у женщины ненатуральная, ведь можно носить платья с глубоким декольте. Американцы в аналогичных случаях пересаживают жировую ткань с живота. Это еще вопрос, чья методика лучше. Но и американки, и россиянки, полностью лишившись груди, без пластики, переживают стресс посильнее того, что испытывают мужчины, которым удалили яички.

Проблемных больных было двое: сорокалетняя Оля и двадцатисемилетняя Вера. Оля страдала из-за дренажей – трубок, по которым отходил экcсудат из прооперированной ткани. Трубки спускались в пластиковую бутылочку, бинтом привязанную на поясе. После первых Олиных слез: «Вытащите из меня трубки, умоляю!» – врачи решили, что она блажит. Человек, выбитый из колеи страшным диагнозом, перенесший многочасовую операцию, редко сохраняет полную психическую трезвость ума, не поддается панике и эмоционально устойчив. Онкологи давно привыкли к тому, что их пациенты сплошь невротики. Оле десять раз объяснили, что дренаж обязателен, но Оля твердила как заведенная: вытащите, вытащите. У нее поднималась температура на фоне отсутствия воспаления и приема антибиотиков, что было крайне плохо.

– Доброе утро! – поздоровалась Татьяна, войдя в палату.

Вера ответила, а Оля лихорадочно задрала ночную рубаху и показала бутылочку:

– Смотрите, Татьяна Владимировна! Чуть больше половины накапало. Можно уже снять?

– Еще немного потерпите, ладно? Какая температура?

– Тридцать восемь и три. Но я не могу, не могу! – заплакала Оля. – Я не могу, когда в меня что-то вставляют. Сережки не ношу, к пломбам в зубах месяцами привыкаю. Пожалуйста, вытащите дренаж!

«Не могу, когда в меня что-нибудь вставляют» врачи слышали много раз. Хирург Петя Сомов, балагур и любитель кровожадных медицинских анекдотов, острил в ординаторской: «Как она с мужем спит? Как он, не вставляя, заделал ей двоих детей?»

А Олин муж рассказывал, что когда Оля сломала средний палец, ей поставили маленький аппарат – металлические спицы проходили через кость и крепились снаружи на маленьких кольцах. Травматолог обещал Ольге, что аппарат ставится на семь дней. «Вы что, неделю не выдержите?» Оля собрала волю в кулак и кое-как выдержала. Когда пришла снимать пыточное устройство, травматолог заявил: «Вот теперь, когда вы привыкли к аппарату, я вам сообщу, что носить его надо три недели минимум». Оля развернулась и ушла. Дома, плоскогубцами, сама разобрала аппарат и вытащила спицы, обработала ранки спиртом. Средний палец так и остался у нее кривым.

– Я вас поняла, Оля, – сказала Татьяна. – Обещаю что-нибудь придумать.

«Надо вызвать психолога и назначить транквилизаторы», – подумала она и повернулась к Вере.

Эта молодая женщина была не только хороша собой, но и умна, за несколько лет сделала блестящую карьеру в иностранной фирме. Вера жила с молодым человеком, гражданским мужем. Он иногда навещал Веру, и Татьяне не нравилось выражение его лица – смесь брезгливости со страхом. Многие люди, образованные, понимающие, что рак нельзя подхватить в коридорах и палатах онкологического стационара, все-таки испытывают ужас перед этой клиникой. При росте метр семьдесят Вера весила пятьдесят килограммов, постоянно сидела на диетах, следила за фигурой. Вера – идеал, к которому стремятся современные девушки: красивая и успешная, впереди у нее закачаешься какие перспективы. Впереди у нее жесткая химиотерапия.

Полгода назад Вера обратилась в частную косметическую клинику, чтобы увеличить бюст. Тамошние хирурги во время операции увидели небольшое образование и ничтоже сумняшеся удалили. Хорошо, хоть на гистологию отправили, не манкировали требованием, предписывающим любое образование исследовать на клеточном уровне. Анализ показал рак, Вера была в заграничной командировке, ее не могли найти, потом про нее забыли, потом вспомнили… Татьяна была уверена, что в момент обращения к пластическим хирургам у Веры была первая стадия, а к ним Вера поступила с третьей. Хирурги-онкологи сплошь и рядом сталкиваются с тем, как навредили коллеги, разворошившие змеиное гнездо.

Операцию Вере сделали неделю назад. Теперь ждали приговора гистологов, чтобы определить тактику дальнейшего лечения. Кусочек раковой ткани, забранный на операции, исследовали на реагирующие рецепторы. Грубо говоря, на то, чем «питается» злокачественная опухоль и что может быть для нее смертельным ядом. Самый благоприятный вариант, к счастью нередкий, это гормонозависимые опухоли молочной железы. Они «кормятся» женскими гормонами. И последующее лечение заключается в приеме препаратов, блокирующих выработку женских гормонов. Но есть зловредные опухоли, оставляющие семена микрометастазов, против которых действенна только тяжелая артиллерия химиотерапии.