Потаенная девушка - Кен Лю

в нашей культуре действует разлагающе, что необходима защита, чтобы уравнять силы сторон в конфликте, в котором есть только один способ победить – стать равнодушным. Но разве вы не видите, какой неэтичной является защита? Она заставляет слабого возомнить себя сильным, превращает труса в обманутого героя, не имеющего никакого интереса в происходящем. Если вы действительно презираете троллинг, вам давно уже следовало понять, что от «доспехов» становится только хуже.

Превратив свое горе в оружие, Эбигейл Форт сама стала троллем, но только у нее это получилось отвратительно – она оказалась слабаком в доспехах. И нам пришлось завалить ее; и, как следствие, всех вас.

ЭБИГЕЙЛ ФОРТ

Жизнь вернулась в нормальное русло. Продажи бронежилетов, рассчитанных на детей, резко возросли. Многие компании стали предлагать школам курсы выживания в чрезвычайных ситуациях с практическими занятиями. Жизнь продолжалась.

Я удалила все свои аккаунты; я замолчала. Но для нашей семьи уже было поздно. Эмили ушла из дома, как только у нее появилась возможность; Грегг снял себе квартиру.

Оставшись одна в своем доме, сняв с глаз «доспехи», я попыталась разобрать старые фотографии и видео Хейли.

Каждый раз, просматривая видео ее шестой годовщины, я слышала в голове порнографические стоны; каждый раз, глядя на фотографии со школьного выпускного вечера, я видела гротескную анимацию, в которой ее окровавленный труп танцевал под звуки «Девочки просто хотят повеселиться»; каждый раз, листая старые альбомы в надежде найти какие-нибудь хорошие воспоминания, я подпрыгивала в кресле, представив себе созданный искусственной реальностью призрак с лицом, искаженным, как на картине «Крик» Мунка[23], который готов был наброситься на меня, хихикая: «Мамочка, этот новый пирсинг болит!»

Я кричала, я плакала, я искала помощи. Не помогали ни психологи, ни лекарства. Наконец в бессильной ярости я удалила все свои цифровые файлы, разорвала в клочья все фотографии, сломала висевшие на стенах рамки.

Тролли обучили меня – точно так же, как обучили мои «доспехи».

У меня больше нет ни одного изображения Хейли. Я не могу вспомнить, как она выглядела. Наконец я действительно полностью потеряла своего ребенка.

Ну разве можно меня простить после этого?

Византийское сострадание

Ты спешишь по раскисшей тропе мимо суетящейся толпы. Обилие народа вынуждает тебя проявлять ловкость, чтобы не сбавлять скорость. Когда твои глаза привыкают к предрассветным сумеркам, ты видишь, что все чем-то нагружены: к груди матери туго привязан младенец, сложенная в простыню одежда топорщится воздушным шаром за спиной мужчины средних лет, восьмилетняя девочка обхватила руками тазик с тропическими фруктами, старуха в спортивных шортах и мятой блузке использует в качестве фонарика здоровенный смартфон, молодая женщина в футболке с броской надписью по-английски «Счастливая девушка» тащит по грязи чемодан с отломанным колесиком, у старика в бейсболке, рекламирующего китайские сигареты, в руке болтается наволочка, заполненная книгами, а может быть, пачками денег…

Почти все в толпе ростом выше тебя, и именно так ты понимаешь, что ты ребенок. Посмотрев вниз, ты видишь на своих ногах желтые пластиковые шлепанцы, украшенные портретами диснеевской Белоснежки. Липкая грязь при каждом шаге грозит стащить их с ног, и ты гадаешь, быть может, они что-то для тебя значат – дом, безопасность, спокойную жизнь, полную фантазий, – и поэтому упорно не желаешь с ними расстаться.

В правой руке ты держишь тряпичную куклу в красном платье, расшитом незнакомыми буквами-закорючками. Ты сжимаешь куклу, и ощущения говорят тебе, что она набита чем-то легким и шуршащим (возможно, семенами). За левую руку тебя держит женщина с младенцем за спиной и свернутыми одеялами в другой руке. Ты думаешь, что твоя малышка-сестренка еще слишком маленькая, чтобы бояться. Она смотрит на тебя своими черными обожающими глазками, и ты улыбаешься, подбадривая ее. Ты сжимаешь руку матери, и она отвечает тебе тем же – рука у нее теплая.

По обеим сторонам от тропы ты видишь беспорядочно расставленные палатки; одни из них оранжевые, другие – голубые; они заполняют поле до самых джунглей, на полкилометра. Ты не можешь точно сказать, то ли одна из этих палаток была твоим домом, то ли вы просто проходите мимо.

Фоновой музыки нет, как нет и криков экзотических птиц Юго-Восточной Азии. Вместо этого твой слух заполнен взволнованными голосами и криками. Язык ты не понимаешь, однако напряжение в голосах говорит тебе, что это призывы к близким – не отставать, к друзьям – быть осторожными, к престарелым родственникам – не спотыкаться.

Над головой проносится пронзительный вой, и поле впереди и слева взметается огненными взрывами, более яркими, чем рассвет. Земля вздрагивает; ты падаешь в скользкую грязь.

В воздухе опять звучат завывания, и новые снаряды взрываются вокруг, отчего у тебя трясутся кости. В ушах стоит звон. Мать подползает и накрывает тебя своим телом. Благословенная темнота отрезает хаос. Громкие, пронзительные крики, проникнутые ужасом. Наполненные болью стоны.

Ты пытаешься сесть, однако неподвижное тело матери прижимает тебя к земле. Ты напрягаешься, сдвигаешь ее тяжесть и выбираешься из-под нее.

Затылок матери превратился в кровавое месиво. Твоя малышка-сестра лежит на земле рядом и плачет. Повсюду вокруг люди мечутся в разные стороны, кто-то пытается захватить с собой свои пожитки, но брошенные тюки и чемоданы валяются по всему полю рядом с неподвижными телами. Со стороны лагеря доносится ворчание двигателей, и сквозь буйную колышущуюся растительность ты видишь колонну солдат в камуфляже, с оружием наготове.

Какая-то женщина указывает на солдат и кричит. Кто-то останавливается и поднимает руки.

Раздается выстрел, следом за ним другой.

Подобно опавшим листьям, гонимым порывом ветра, толпа бросается врассыпную. От ног пробегающих мимо людей грязь летит тебе в лицо.

Сестренка плачет еще громче. Ты кричишь «Стойте! Стойте!» – на своем языке. Ты пытаешься ползти к малышке, но кто-то спотыкается о тебя и падает, придавливая тебя к земле. Ты пытаешься руками защитить голову от бегущих ног и сворачиваешься в клубок. Кто-то перепрыгивает через тебя, другие пытаются, но неудачно, и больно ударяют тебя.

Новые выстрелы. Ты выглядываешь сквозь пальцы. Тут и там фигуры падают на землю. Пространства для маневра в бегущей толпе нет, и там, где упал один человек, тотчас же образуется целая куча упавших. Все толкают, пихают, стараясь поместить кого-нибудь – все равно кого – между собой и пулями.

Нога в облепленном грязью кроссовке резко опускается на твою спеленутую сестренку, ты слышишь леденящий душу хруст, и ее плач резко умолкает. Владелец кроссовка задерживается на мгновение, но затем неудержимая толпа увлекает его вперед, и ты теряешь его из вида.

Ты кричишь, но тут что-то с силой ударяет тебя под дых, и ты теряешь сознание.

Учащенно дыша, Тан Цзяньвень сорвала с себя гарнитуру. Трясущимися руками она расстегнула молнию иммерсионного костюма. Ей удалось наполовину стянуть его с себя, но