Реванш русской истории - Егор Холмогоров

В геополитические шахматы не играют на щелбаны.

4 ноября 2014

Наша география

Русские – оседлый народ с самосознанием народа движущегося, поэтому перемещение в пространстве, познание и освоение его является, видимо, основным аффектом русских. При этом русское мышление насквозь географично: каждая деталь пространства для русских имеет свое имя и свой смысл.

В детстве меня поражало это в нашей деревне под Козельском, на рубежах старинной Засечной черты. Каждый холм и каждый перелесок имели своё название – вот Кадалба с колодцем, вдалеке виднеется Широкий верх, а правее, визуально не отличишь, уже Аверина вершина. Через Малашенки петляет Кобедняя дорожка, ведущая к обедне, в церковь соседнего села. В детстве я помнил не менее полусотни названий, размечавших пространство всего в 2–3 кв. км.

Русские – нация географов. Мы мыслим пространственными образами и измеряем свою жизнь подобно Владимиру Мономаху в его «Поучении» – «путями». Один из древнейших и популярнейших жанров русской литературы – «хождения». Путевых заметок – сперва паломников в Иерусалим (хождение игумена Даниила) и Царьград (хождение Антония Новгородца), а затем и в далекие загадочные земли – как у тверича Афанасия Никитина, отправившегося по Волге поторговать в ближнем Дербенте, пограбленного на пути астраханскими татарами и оказавшегося, в итоге, за три моря в далекой Индии.

Рассказ Афанасия Никитина – удивительная драма, в которой конечной целью далекого путешествия является… родной дом, возвращение на Русскую землю. «Господи боже мой! Пути не знаю, иже камо поиду!» – восклицает он, затерявшись в дебрях Востока. Он меняет города, имена, страны, в какой-то момент начинает путаться между русским, турецким и персидским языками. Но, наконец, найдя путь на Родину, придя «к Балаклаве и оттуда в Гурзуф», в момент смерти на полшага где-то между Феодосией и Смоленском, шепчет: «А Урусь ерь таньгры сакласын… Бу доньяда муну кыбить ерь ектур» (Русскую землю Бог да сохранит! На этом свете нет страны подобной ей).

Даже рай для нас не рай, если не имеет географических координат. В середине XIV века Новгородский архиепископ Василий отправил владыке Тверскому Федору послание, где авторитетно объяснял, что рай, откуда был изгнан Адам, существует и по сей день, и новгородский купец Моислав, плавая по северным морям, видел этот рай на горах среди северного сияния.

Порой мне кажется, что поиском земного рая является и весь длящийся уже много сот лет русский поход на Северо-Восток. Сперва от Холмогор до Колы и дальше к Груманту (Шпицбергену), затем по пермским рекам за Камень (Урал). И вот уже от начала похода Ермака (1581) до прохождения Семеном Дежневым (1649) будущего Берингова пролива проходит всего 68 лет. Трудно сказать, нашли ли мы свой рай, но мы точно нашли на этом пути свое Эльдорадо, которое оказалось гораздо более долгосрочной ставкой, нежели серебряные рудники Потоси, Острова Пряностей, рисовые поля Бенгалии и нефтяные пустыни Алжира.

Пережившие свой колониальный дефолт и утратившие большую часть активов соседи стремятся теперь доказать, что Сибирь – это тоже колония, что Россия не имеет ни на неё, ни на Арктику никакого права, что эти богатства должны служить всему человечеству (считай, держателям козырей мировой финансовой системы). Где-то это делается под видом экологии, где-то, как в книге Александра Эткинда «Внутренняя колонизация», под видом культурологии. Но итог всегда один:

«Русские коварно захватили Сибирь, а теперь должны с нами поделиться, тем более что работают они с нею плохо и им самим она в тягость».

Вся эта лукавая риторика не учитывает одного – той самой географичности русского исторического сознания. Знание – власть. Изучить, описать, открыть – значит, овладеть. Русское же движение «навстречу солнцу» всегда было не только и не столько завоеванием, сколько изучением, описанием, картографированием. Здесь достаточно сравнить с восприятием своего движения на Запад американцами, которые попросту не замечали географии. Они видели «фронтир», преодолевали его на своих фургонах, но в этом установлении власти не было романтики географического познания.

Наша же Священная История – это история русского пространственного расширения и освоения, история открытия России. Наши «светские» святые – это землепроходцы, путешественники, первооткрыватели. Дежнев, Поярков и Хабаров, Беринг, Челюскин и Крашенинников, Крузенштерн, Коцебу, Беллинсгаузен и Лазарев, Литке и Невельской, Потанин, Пржевальский, Козлов, Семенов Тянь-Шанский и Арсеньев, Папанин и Чкалов. Впрочем, и некоторые церковные святые – Стефан Пермский, Трифон Печенгский, Иннокентий Аляскинский – по праву могут считаться и землепроходцами.

Прозвучавшие на заседании Русского географического общества предложения усилить изучение географии в школах, проводить географический диктант, снимать о путешественниках увлекательные фильмы (мечтаю, кстати, увидеть сериал о Г.И. Невельском), наконец создать русскую «географическую Википедию» – всё это хорошо, но недостаточно. Нам необходимо «географизировать» всю картину мира нашего общества и особенно молодежи, и, в частности, преподавание истории. Просто потому, что совпадение или несовпадение тех образов, которые дают СМИ, литература или учебники истории, и наших подсознательных «пространственных» эмоциональных ожиданий – это вопрос жизненного тонуса и психологического здоровья нации.

Когда мы ищем ту или иную концепцию для пресловутого единого учебника истории, мы всё время запутываемся в непримиримых идеологических противоречиях. Еще хуже то, что изложение нашей истории попадает в капкан «неинтересности» – её всё время оказывается скучновато писать и еще скучнее учить (не верите – вспомните, как вы маялись над 18 томами «Истории» Соловьева).

Мы упорно пытаемся написать «Историю государства Российского». А наше государство местами весьма эффективно и надежно, но почти всегда неромантично. Там же, где в нашей политической истории начинается «романтика», быстро начинает хлюпать кровь. Либо немного пресная стабильность, либо «веселая и страшная» смута – раскачиваться бесконечно на этом маятнике уже, признаться, надоело. Наш устоявшийся исторический нарратив по сути держит нас в перманентной депрессии.

Романтичность русской истории придает бег пространства – история народной колонизации, присоединений и воссоединений земель, их открытия и описания. Именно история пространственного расширения, история географического изучения Русской земли и планеты Земля русскими путешественниками, история великих русских географических открытий и должны стать стержнем преподавания не только географии, но и курса русской истории.

При таком подходе наша история предстает историей смелых и мужественных людей, смекалки, находчивости, разума и силы духа. Пережив вместе с Арсеньевым приключения его четырех книг или перезимовав на льдине с Папаниным, наш школьник уже, наверное, не будет прежним, станет взрослее.

Мы остро нуждаемся в обновлении географического образа России, в полноценной разработке её гуманитарной географии. Где список наших исторических городов, в привязке к которым мы бы запоминали нашу историю и культуру? Где концепция исторических регионов России? Ведь познать наше пространство расчлененным по субъектам федерации или унылым границам федеральных округов попросту невозможно. Где десятки, сотни увлекательных туристических маршрутов, соединяющих географию с природоведением и историей?

У нас нет пока даже символического вектора нашего пространства. Точнее, есть очень опасный, по часовым поясам – с Запада на Восток. Россия начинает представать нежизнеспособно растянутой страной, где люди живут в разных временных измерениях. Начинаются метафизические спекуляции о «России между Востоком и Западом, между Европой и Азией», превращающие нас в бесконечную промежность.

Как ни парадоксально, альтернативная «развертка» России нащупана в нашем гимне: «От южных морей до полярного края». Вектор – с Юга на Север, совпадающий с историческим вектором, не расчленяет, а собирает наше пространство. Ось русского исторического движения – с Юго-Запада (от Крыма и Тмутаракани) на Северо-Восток. И наш «Восток», тот самый, из-за которого Россию все время впихивают «между», это на самом деле Север.

Россия начинается в Европе, но движется не в Азию, а в Арктику. По сути мы не «Евразия», а «Евроарктика». Характерно то, как гармонично уравновешивают друг друга восстановление русского Юго-Запада («назад, к Херсонесу!») и движение вперед, к Северному полюсу, где Россия энергично отстаивает свои арктические права. Казалось бы, земля давно уже закончилась. Но нет, остался еще почти бескрайний Океан, который русское сознание воспринимает как населенную живую среду. Не как водную пустыню, но как подводную землю.