Страшный суд - Станислав Гагагрин

Не успел я удивиться земноводному, как услыхал голос товарища Сталина:

— Я уже далеко, но связи, понимаешь, с вами не потерял… Не вздумайте брать меня в руки и показывать генералу! Товарищ Сталин этого не любит…

— И не собирался, — несколько обиженным тоном ответил я тритону, который уцепился лапками за откос и шевелил по сторонам треугольной головкой. — Еще в детстве приучен не беспокоить диких и домашних тварей, и за ящерицами, как другие мальчишки, не гонялся…

— Товарищ Сталин уважает вас не только за это, — насмешливо, но примирительным тоном отозвался тритон. — Слушайте внимательно. На вас готовится покушение.

— Покушение?! — мысленно вскричал я.

— Именно так, понимаешь… Об этом и не успел сообщить вам посланец. Я помочь не смогу, доверьтесь партайгеноссе фюреру и его людям. Кто-то из них будет опекать вас сегодня.

— Как я узнаю его?

— Узнаете в деле. Идите следом за генералом. Об опасности ни слова. Целятся вовсе не в него, а вам помочь ему не по силам. Адольф же сделает в лучшем, понимаешь, виде. Люди у партайгеноссе фюрера надежные… Покудова прощайте, Папа Стив!

— До свидания, товарищ Сталин, — однозначно пробормотал я, растерянно глядя на оранжево-черного тритона.

— Идите, идите, — проворчал Иосиф Виссарионович и нетерпеливо задвигал двухцветным хвостиком.

В двенадцатом часу дня мы простились с гостеприимными хозяевами — сестрой генерала Марией, ее мужем-ветеринаром Федором Русином, дочерью Викой и сыном Ярославом — миновали Воловец, повернули направо и по трассе Ужгород — Львов покатили в Славское.

Описывать горные пейзажи в Карпатах словами — безнадежное дело. Никакими фразами, прилагательными, определениями, эпитетами, языковыми символами не передать спокойное величие и умиротворяющую красоту знаменитого края.

Я жалел, что рядом нет Елены, которая наверняка бы на каждой версте пути просила остановить волво, доставала бы кисти и пыталась перенести увиденное на бумагу или холст, надеясь остановить мгновение.

Но Лены не было с нами в автомобиле, и черный волво летел и летел по темному асфальту, прохладный ветерок кондиционера гулял по салону, Вера не переставала восхищаться картинами горной природы, мы пили минеральную воду у колодца, где утолял жажду мой коллега Иван Франко, глазели на своеобразные по архитектуре корпуса санаториев и туристических баз, водитель Василий Андреевич сетовал на поселившуюся в Славской долине пустынность — несмотря на воскресение навстречу нам не попалось ни одной автомашины: овёс нынче любителям-частникам не по зубам.

Мы готовились пересесть из волво, оставленного на турбазе «Динамо», в более вездеходные автомобили, когда Василий Андреевич залез вдруг в багажник и достал оттуда цилиндрической формы чехол с ручкой, в таких обычно носят чертежи.

— Что у тебя за чудо, Андреевич? — спросил водителя генерал Мотринец.

— Та це ж дюже гарны шампуры, Иван Михалыч, — ответил тот, нимало не смущаясь. — Хлопцы кажуть, бо воны их чуть ли не из титана сварганили…

Генерал пожал плечами и ничего более не добавил.

Но когда Василий Андреевич стал запрыгивать в кресло канатной дороги с длинным футляром в руке, промахнулся, ухватился одной рукой за штангу, а дорога его тут же поволокла в гору, и водитель отцепился, упал на землю, напугав подобной перспективой Веру и Ларису, генерал не выдержал и спросил Андреевича, за каким бисом тянет он сей предмет до горы.

— А вдруг на гори захотится шашлык изжарить, — простовато ответил водитель, доверчиво улыбаясь шефу, и тот махнул, отступясь, хотя якой к черту шашлык, его уже готовят в ином месте, да и из какого хрена Василий Андреевич будет на вершине кушанье жарить, иного мяса, кроме наших, уже подержанных телес, ни одного кусочка в ближней перспективе.

Как вскоре выяснилось, именно из нас и собрались приготовить вселенский шашлык.

Надо ли рассказывать о запредельных красотах, кои открывались мне, когда по канатной дороге, раскачиваясь в фиговеньком, почти невидимом и не ощутимом спиной и задницей креслице, я поднимался на вершину горы Тростян рядом с кронами высоченных елей!?

Для тех, кому приходилось летать во сне, сообщаю: оно самое, только во всей блистательной и осязаемой яви… Того, что ты привязан металлической штангой к канату и перемещаешься по нему, перестаешь замечать через десяток-другой метров, и это при том, что весь твой путь в состоянии невесомости и парения около трех километров.

Тому, кто никогда не поднимался по кресельной дороге, сочувствую и весьма.

Сказать о том, что дух при этом захватывает офуенно, значит, ничего еще не сказать о беспримерном и удивительном путешествии.

Когда я в Рио-де-Жанейро возносился на гору Пан-де-Ашукар в фуникулере, то испытал похожее чувство восторга, стремясь запомнить знаменитый город с птичьего полета.

Но тогда во мне больше было от горделивого чувства: великий комбинатор, мол, не добрался, а я вот здесь, плыву над городом, где носят белые штаны, и сам в белых штанах поднимаюсь на Сахарную Голову, одну из двух вершин, царящих над Рио-де-Жанейро.

Но в том, бразильском варианте, пёр в небо целый вагон, едва ли не с трамвай величиною, заполненный кариоками и подобными мне иноземцами отовсюду, я был заключен в ограниченное пространство и вместе с пространством-коконом перемещался над Рио в пределах высоты птичьего полета.

Нет, чтобы ни говорили о сказочной и попросту роскошной Бразилии, а Карпаты лучше всех, хотя именно здесь я вспоминал далекую и экзотическую державу.

…Шишки на верхних лапах елей проплывали рядом, почти на расстоянии вытянутой руки, внизу раскинулись альпийские луга, пестреющие цветами.

Опоры канатной дороги, будто исполинские горные дэвы шагали по склону горы, с которой мы начали чудесное вознесение, достигали верхней точки, переваливали через нее, спускались в лощину, чтобы затем вновь начать восхождение, теперь уже на более величественную карпатину, её и называют собственно Тростяном.

Но и эти опоры-великаны кажутся мелкими гномами, упрямо карабкающимися по крутому, головокружительному склону.

Когда мы оказались у верхнего барабана, по которому кресла отправляются в нижний путь, на вопрос Ивана Мотринца — каково, мол, впечатление, я ответил двумя словами:

— Увидеть — и умереть!

Опускались мы в том же порядке: первым шел вниз генерал, затем автор этих строк, замыкал движение Василий Александрович, который не выпускал из рук дурацкий футляр с титановыми шампурами.

Мы не проплыли в воздухе и пары сотен метров, как слева услыхал я знакомое стрекотанье. Так работает двигатель вертолета, и повернув голову, я увидел приближающийся к нам винтокрылый летательный аппарат.

Признаться, никаких опасений выкрашенный зеленой краской вертолет у меня не вызвал. Я спокойно смотрел, как быстро сокращается расстояние между ним и канатной дорогой, затем вертолет завис и неожиданно ударил пулеметной очередью.

Видимо, первая очередь была пристрельной, трасса прошла между мною и генералом, я видел, как Иван Мотринец выхватил пистолет и выстрелил раз и другой по вертолету, стараясь попасть в летчика, который хорошо был виден с наших жалких и ненадежных кресел.

Конечно, висящие в воздухе, мы представляли идеальную мишень, для неизвестных убийц. Но стрелку приходилось учитывать то обстоятельство, что кресла наши двигались, пусть и с небольшой, но все-таки скоростью перемещались. Да и аппарат не стоял в воздухе неподвижно, его и потряхивало, и смещало воздушным потоком, словом, расстрелять нас, как в тире, было хоть и не весьма, но затруднительно.

Иван Михайлович продолжал, не дергаясь и не теряя духа, стрелять по вертолету. Я лихорадочно соображал: не откинуть ли мне страхующий вертлюг и не ринуться ли наземь, хотя до земли было высоковато и сломать, как минимум, ноги представлялось делом вполне реальным.

Вертолет неведомых террористов выпустил вторую смертельную трассу. Я едва ли не физически ощутил, как тяжелые пули крупного калибра со зловещим шелестом пронзили упругий и чистый горный воздух в метре или двух над моей головой, одна из пуль тенькнула о штангу, на которой висело кресло, еще раз напомнив мне о беспомощности и беззащитности собственного положения.

Левой рукой я откинул металлический вертлюг, он страховал седока, не давая ему невзначай вывалиться вперед, и готовился уже прыгнуть в неизвестность, стараясь дождаться минуты, когда земля подо мной окажется не такой далекой, и в последний момент повернул голову, дабы глянуть на Василия Андреевича за спиной, непроизвольно вспомнил о нем, может быть, для того, чтобы предложить последовать моему примеру.