Осознание ненависти - Сергей Сидорский

— Скажите, вы ведь уже догадываетесь, кто мог это сделать? — Надежда Кличева села напротив капитана и стала сверлить его взглядом.

— Вы не будете возражать, если я тоже закурю? — спросил Шердаков, извлекая из кармана сигарету.

— Нет-нет. Так что же вы скажете?.

— Увы, ваше предположение не соответствует истине.

— То есть как это? Ведь все настолько очевидно! Убийца…

— Кто же он?

— Этот художник!

— Художник?

— Кажется, его зовут Денис Поляков.

— Надя, воздержись, пожалуйста, от подобных обвинений! — вступил в разговор Олег Кличев. — Это неосмотрительно.

— Но ведь я права!

— И тем не менее.

— Хорошо, — сказала она тоном, не предвещавшим ее мужу ничего хорошего.

Шердаков заерзал в кресле.

— Я бы хотел знать, где вы находились в момент убийства?

— Я? — с неподдельным изумлением переспросила Кличева. — Вас действительно интересует, где была я?

— Да, вы.

— Вот видишь, дорогая, тебе не следовало, — начал было Олег Кличев, но жена резко оборвала его.

— Помолчи! Вы бы не могли уточнить время, капитан?

Шердаков улыбнулся. Его забавляла эта игра.

— С 8.50 до 9.05. Непосредственно перед завтраком.

— Я была у себя в комнате. У меня разыгралась жуткая мигрень. Олег даже отправился искать мне таблетку от головной боли.

— Очевидно, именно тогда вас и заметила горничная? — обратился Шердаков к Кличеву.

— Да. Но ведь Дворский разговаривал с ней через дверь. Это был его голос. Я в этом абсолютно уверен, — занервничал Кличев. — Не значит ли это, что в тот момент он был еще жив?

— Да, конечно. Его убили немного позднее.

— Вот видите!

— Не будем спешить с выводами. Куда вы направились потом?

— Я зашел к Энскому.

— Вот как? И он дал вам необходимую таблетку?

Кличев замялся.

— Нет. Видите ли, его не было в комнате. А сам я искать не решился.

Шердаков насторожился.

— Я вас правильно понял: дверь была незаперта, а доктор отсутствовал?

— Да. То есть нет. Энский принимал душ.

— Почему вы так уверены в этом? Может быть, он просто включил воду и…

— Вы подозреваете его? — Кличев взволнованно посмотрел на капитана. — Но это невозможно. Он был там. Напевал какую-то идиотскую песенку. Сейчас она популярна среди молодежи, — и Кличев попытался ее насвистеть.

Шердаков остановил его и на какое-то мгновенье задумался. Странно, но алиби Энского подтвердилось самым неожиданным образом.

А Кличев между тем продолжал:

— Я вышел от доктора и направился в вестибюль. Надеялся все-таки кого-нибудь встретить. И вдруг увидел Полякова. Он, крадучись, поднимался по лестнице, очевидно желая остаться незамеченным. Заинтригованный, я последовал за ним. Он поднялся на третий этаж, открыл навесной замок и скрылся за дверью. Я постоял немного, размышляя о том, что могло понадобиться Полякову на пустом этаже, затем вернулся в свою комнату.

— Думаю, на первый этаж Поляков спускался, чтобы взять ключ, — сказал капитан. — Кстати, он не заметил вашего присутствия?

Кличев покачал головой.

— Нет-нет. Я в этом уверен.

— Прекрасно. В таком случае будет вдвойне интересно выслушать объяснения самого Полякова.

— Вот видите, капитан! Я же говорила вам, что этот художник — весьма подозрительная личность! — снова напомнила о себе Надежда Кличева.

Шердаков нахмурился. Табачное облако вокруг него достигло гигантских размеров.

— Я едва не забыл спросить у вас, не выходили ли вы из комнаты, пока отсутствовал ваш муж?

— О, капитан, вы несправедливы ко мне! Этот ваш тон. Я просто не могла. Видите ли… Нет, пусть лучше Олег вам все объяснит.

Кличев вдруг покрылся густым румянцем.

— Моя жена иногда делает себе травяные компрессы на глаза. Ей это помогает при головных болях. Но дело в том, что именно я ей накладываю их и снимаю. Так было и сегодня.

— Ну что ж, вы сообщили мне много полезной информации, — Шердаков встал. На устах его играла улыбка. — Я подумаю, как ею распорядиться.

В глубоком раздумье Шердаков на правился к Полякову. Его мысли все больше и больше занимал один-единственный вопрос как могло получиться, что у всех подозреваемых есть алиби? Даже у Полякова, если верить показаниям Кличева. Это настораживало и требовало объяснений. А вот их-то пока Шердаков и не находил. Он подошел к двери в комнату Полякова и, громко постучав, дождался разрешения войти.

Поляков стоял посреди комнаты высокий, худой, в поношенных темных брюках и клетчатой рубашке.

— Присаживайтесь, — он указал капитану на стул, и они одновременно сели.

Шердаков сразу перешел к делу.

— Скажите, где вы находились в момент убийства Дворского? Примерно с 8.50 до 9 часов.

— Вероятно здесь, у себя в комнате — равнодушно ответил художник.

— Странно. Примерно в это время вас видели поднимающимся на третий этаж.

— Я действительно ходил туда — равнодушно ответил Поляков.

— Могу я узнать, зачем?

— После смерти Можаева у меня пропала дорогая кисточка. Я нигде ее не находил. Вот и подумал, что мог обронить ее там, наверху.

— Но вы говорили, что не пишете сейчас картин?

— Да, это так. Я уже давно ничего не пишу. Кисточка — мой талисман.

— Прекрасный талисман. Вы нашли его?

— Да, но не там, а здесь, у себя в комнате.

Шердаков исподволь наблюдал за своим собеседником. В доме совсем недавно произошло убийство, а Полякова это, похоже, нисколько не трогает. Словно он уже давно был готов к этому. Поражает и его полная невозмутимость, граничащая с самоуверенностью. Может быть, Поляков все-таки заметил следовавшего за ним Кличева? Но ведь и это ничего не объясняет.

— Кстати, кто-то сказал Александру Холмову, будто видел одну из ваших картин. И не где-нибудь, а здесь, в доме. Это правда? — спросил Шердаков.

Поляков явно не ожидал подобного вопроса. Выражение его лица изменилось, в глазах мелькнул страх, он явно растерялся. Но на удивление быстро взял себя в руки. Возможно, Шердаков и не заметил бы реакции своего собеседника, если бы не рассчитывал увидеть нечто подобное. Значит, художника все-таки что-то тревожит. И это каким-то образом связано с картиной, которую он писал. Но Поляков не убийца. Если он действительно поднимался на третий этаж, то времени, чтобы спуститься и расправиться с Дворским, у него просто не оставалось.

— Да, я пытался писать, но картина не получилась, и я ее уничтожил, — ответил наконец Поляков.

— Понимаю. На отдыхе трудно найти в себе силы для серьезной работы.

Поляков кивнул и пробормотал что-то неопределенное.

Мужчины молча и настороженно посмотрели друг на друга.

— Как вы думаете, почему убили Дворского? — спросил капитан.

— Даже не верится, что вас может интересовать мое мнение, — ответил Поляков.

— И тем не менее это так.

— Мне кажется, потому, что он был владельцем этого дома.

— Любопытно. Вы намекаете на какую-то связь со старинной легендой?

— Какая-то связь, безусловно, есть. Но… не слишком значительная.

— Как же тогда вы объясните смерть Можаева?

— Этого я не знаю.

— Прошу вас, подумайте над моим вопросом, — Шердаков встал. — Ваша точка зрения может оказаться полезной. — И, попрощавшись, он вышел из комнаты.

Спускаясь по лестнице, Шердаков снова перебрал в уме имеющиеся в его распоряжении факты и пришел к однозначному выводу; убийцей может быть только кто-то из проживающих в доме. Но ведь все они как будто имеют алиби.

Глава III

Версии и предположения

— Идеальное преступление, — мрачно произнес Холмов, внимательно выслушав капитана. — Если все, что вы мне сейчас рассказали, — правда, то, по всей видимости мы столкнулись с тщательно спланированным убийством. Пока трудно сказать, каким образом его осуществили, но в том, что это дело рук кого-то из проживающих в доме, нет никаких сомнений. Следовательно, кто-то из опрошенных вами людей лжет — у него нет и не может быть алиби. Смерть Дворского — наглядное тому подтверждение.

Шердаков поднял на сыщика тяжелый взгляд, но промолчал.

Холмов продолжал.

— Если в ночь убийства Можаева алиби убийце было не нужно — все находились в своих комнатах и подозрение могло пасть на кого угодно, то минувшим утром все обстояло несколько иначе: весь дом был уже на ногах и многие должны были оказаться вне подозрений. (Что, кстати, и произошло!) Поэтому преступник вынужден был позаботиться об алиби. Как он это сделал, еще предстоит разгадать. На ум приходит самое простое объяснение — у него есть сообщник.

— Вы считаете, что Можаева и Дворского убил один и тот же человек? Я правильно вас понял?

— Да.

Шердаков нахмурился. Его сигарета трижды перекочевала из одного уголка рта в другой. Наконец он сказал: