Три плута - Александр Апраксин

Хозяин молча приподнял картуз, а потом, обращаясь к конюхам, крикнул:

— Микита! Фрол! Отведите караковых к сторонке… вот так… Сейчас одиночка выедет.

Когда пролетка выехала со двора, он велел тем двум рабочим, которые освободились от ее упряжки, выкатить «щигреневую» новую коляску и снять с нее брезент. Вскоре Смирнин увидал действительно прекрасный и как бы совершенно новый экипаж.

— Запрягать прикажете? — спросил его хозяин.

— Да, только по двадцати рублей в день, кругом. Вот пока сто рублей в виде задатка, — и Смирнин протянул мужику радужную.

Тот, принимая деньги, сказал:

— Маловато будет-с. Ну, да что уж! Прохор! Беги за хомутами, за серебряными. Чистого серебра, ваше сиятельство, сбрую-то, восемьдесят четвертой пробы, даю-с. И кучер с вами будет ездить такой, что двадцать лет выжил в графском доме. Борода одна сто целковых стоит-с. Прохор! Пущай Никанор одевается к щигреневой коляске, на лучший выезд.

Смирнин трепетал от блаженства.

Во дворе поднялась возня. Лошадей почистили щетками, потом вытерли какою-то суконкою, а копыта смазали чем-то вроде ваксы. Через четверть часа вышел Никанор. У него действительно был благообразный вид, и можно было поверить, что он прожил двадцать лет в графском доме.

Наконец, щедро наградив всех кругом, Смирнин выехал с извозчичьего двора, приказав везти себя на Невский. Пьянея от блаженства сидеть в роскошной коляске, он важно и гордо посматривал во все стороны. Так проехав до конца Невского проспекта, он приказал Никанору повернуть обратно.

Голова у него до того закружилась, что он даже не мог припомнить, какие именно покупки хотел сделать прежде всего. Наконец, увидев магазин какого-то ювелира, он приказал кучеру остановиться.

В магазине он попросил показать модное мужское кольцо.

— Знаете, такие широкие, матового золота, посредине сапфир или рубин, а по бокам бриллианты.

— Слушаю-с. Дайте сюда английские кольца! — приказал служащему респектабельный бритый господин, вероятно хозяин.

— Да, вот именно такие, — сказал Смирнин, когда ему подали то, чего он искал, и, выбрав два таких кольца, потом два попроще, украсил себе оба мизинца, не споря о цене. Потом спросил запонки.

Ему предложили на выбор огромную коллекцию. Смирнин купил пару. Потом увлекся парою других, а затем и третьих.

Ему все укладывали в футлярчики, оклеенные снаружи сафьяном и бархатом внутри.

Затем он приобрел еще две булавки для галстука, кстати, купил для Маргариты Прелье недурненький браслет. Все это обошлось ему в тысячу восемьсот рублей.

Отсчитав деньги, он покровительственно кивнул головой продавцу и вышел.

Огромное наслаждение доставило ему ожидание перед магазином своей коляски. Гордо озираясь кругом, он с удивительною важностью крикнул:

— Никанор, подавай!

Не имея на себе еще порядочной одежды, нося сорочки с залупившимися от частой стирки воротничками, Смирнин заботился прежде всего о приобретении таких предметов, которые составляли мечту всей его жизни. Он приказал кучеру следовать за ним по Невскому и остановиться на углу, у магазина знаменитого часовщика. Там он купил себе прекраснейший золотой ремонтуар и маленькую жилетную цепь с печатками, а затем решился купить часы и для Маргариты. Выбор его остановился на ремонтуаре, походившем на его собственные часы.

— Можно и цепочку такую же подобрать, какая теперь у вас, — сказал приказчик.

— Это было бы очень оригинально! — обрадовался предложению Смирнин и вскоре, оплатив купленное, вышел из магазина.

— Куда теперь прикажете? — спросил его Никанор, склонив набок голову и натягивая вожжи, когда он сел в коляску.

— Вот что, поезжай-ка на Морскую. Знаешь шляпный магазин, — и Иван Павлович назвал фирму.

— Слушаю-с.

Там Смирнин купил себе два котелка и модный цилиндр.

Тут же, рядом, находился большой магазин белья, и туда Смирнин зашел. Ему предлагали сделать сорочки на заказ, но в своей лихорадочной поспешности приобретать он потребовал товар готовый и купил себе всего по дюжине, причем выбирал самое дорогое. Кроме белья, он нашел в этом магазине и прекрасный дорожный плед, и галстуки, и даже перчатки.

— С покупками как изволите приказать? — обратились к нему, когда он рассчитался. — Может, к вам на дом послать.

— Да, пошлите, пожалуйста, только сейчас же, — ответил Смирнин. — Я через полчаса буду дома, и надо, чтобы я уже все застал на месте.

После этого он немного подумал, куда бы ему поехать за готовым платьем, и, вспомнив один магазин, сильно рекламировавший себя, отправился туда. На его средний рост оказался довольно обширный выбор всякой одежды, но он ограничился пальто, пиджачным костюмом и визиткой.

Экипировавшись таким образом, Иван Павлович приехал к себе, в свои новые комнаты, немедленно занялся переодеванием и через двадцать минут снова вышел на улицу, буквально не зная, куда бы ему теперь двинуться. Времени оставалось еще много; он подумал, что Маргарита Прелье, вероятно, тоже рыщет по магазинам за покупками, так что и к ней ехать рискованно — ее не застанешь. В довершение всего стал накрапывать дождик, и пришлось поднять верх коляски.

Удовольствие ехать в столь роскошном экипаже, когда его никто не мог видеть, значительно умалилось для Смирнина. Это была первая тучка, затемнившая свет его счастья.

Пока дворники подымали верх коляски, Смирнин стоял на тротуаре, навстречу быстро шел какой-то человек с портфелем под мышкою.

— Ба, Иван Павлович! — остановился прохожий как вкопанный.

Смирнин как будто не то сконфузился, не то испугался. Неожиданно встретившийся был служащим банка «Валюта».

— Можно, стало быть, поздравить? — спросил этот господин. — Изволили получить?

— Да, как же, получил.

— Вижу, вижу. Коляска-то ваша?

— Да, моя, — ответил со вздохом смирения Смирнин.

— Счастливец вы, Иван Павлович, право, счастливец! Впрочем, и то ведь надо заметить: не всем богатыми быть! Кто бы тогда трудом существовал? Конечно, приятно на резинках покачиваться. Только и в нашей жизни простого труженика бывает немало отрадных минут. Вещичка каждая самим приобретена, от жалованья пустячки откладываешь, а все же кое-что накапливается. Смотришь, билетец и приобрел…

Смирнину эти рассуждения не нравились — ему почему-то неловко было слышать их. И вдруг ему захотелось задать один вопрос:

— А что у нас в банке, все благополучно?

— То есть как это? Насчет чего?

— Ну, так, знаете ли, вообще насчет всего. Нет ли каких разговоров, особенных случаев? Мало ли что бывает!

— Нет, слава Богу, у нас все в порядке. У нас там, сами знаете, машина заведена и идет себе полным ходом. Мы изображаем собою винтики этой самой машины, и нас подмазывают каждый месяц.

— А вы куда идете? — спросил Смирнин, перебивая словоохотливого банковского чиновника.

— А я был за справочкой послан в государственное казначейство, в конке ездил, а этот вот кусок хотел пешочком добежать. Только вот дождичек.

Разговор с этим товарищем по службе так успокоительно подействовал на Смирнина, что ему ясно стало полнейшее отсутствие опасности. Он опять повеселел:

— Так вы теперь в банк возвращаетесь? Да? Ну, и я с вами.

— Как же так? Ведь у вас отпуск взят на три дня? Погуляли бы, право, еще до завтра. Потом ведь снова за лямку. Там богаты не богаты, а уж если останетесь служить, так надо наравне со всеми.

— Вот то-то же и есть! — ответил Смирнин. — Только что же это мы стоим под дождичком? Садитесь-ка лучше со мною в коляску, и я вам дорогою расскажу.

— Так решили ехать?

— Да, мне, кстати, надо там, на службе, кое-кому должки заплатить. Позвольте! Ведь я и вам десять рублей состою должным.

Они сели в экипаж, и Никанор, получив требуемое приказание, повез их в банк «Валюта».

— Вспомнили-таки! — обрадовался сослуживец Смирнина. — Ну спасибо, что не забыли. Ведь я это вполне понимаю: голова страшно кружится при получении больших денег. Сколько раз я наблюдал: считает в банке какой-нибудь человек деньги, бледный весь, нихняя губа отвиснет и трясется, руки дрожат как в лихорадке, кругом озирается, каждого шороха боится. Подумать можно — вор! Ей-Богу, извините, пожалуйста, но люди чрезвычайно меняются, человек может колоссально растеряться при получении огромных денег. А вот вы не забыли и таких мелочей — мои десять рублей вспомнили. Ну, спасибо вам, спасибо!

Между тем Смирнин успел достать деньги и передать их сослуживцу.

Взяв десятирублевку и аккуратно спрятав ее, тот спросил:

— Так как же теперь свою жизнь думаете устроить, Иван Павлович?

— Службу думаю бросить.

— Вот как-с. Ну, что же, понятно — более широкое направление хотите теперь себе дать. В большие корабли попали — большое и плаванье. Да и то надо сказать: не следует место занимать и отнимать верный кусок хлеба, быть может, у целой семьи, когда самому нет надобности в этом. Куда же вы теперь полагаете? Поступите на другую какую-нибудь службу или имениями займетесь?