Нежные щечки - Нацуо Кирино

Касуми была обескуражена такой непосредственностью. Через несколько секунд в трубке раздалось легкое покашливание.

— Извините еще раз. Кто говорит?

— Мне дали вашу листовку. Моя фамилия Мориваки. Я хотела бы с вами встретиться.

— Конечно, приходите. Я никому не отказываю и никого не боюсь.

Не отказывает и не боится. Касуми подумала, что и то и другое про нее уж точно не скажешь и что это связывает ее по рукам и ногам.

— Я с Библией совсем незнакома.

— Ничего страшного. Я о Библии беседую с теми, У кого есть к ней интерес, если же его нет, о чем-нибудь Другом поговорим.

Касуми вышла из электрички на станции «Муса-сисакаи», где находилась церковь Огаты. Спустилась по лестнице. Крытую торговую улицу-галерею освещали косые лучи заходящего летнего солнца. Вытирая носовым платком пот с лица, Касуми шла по улице, запруженной людьми и машинами. Перед фруктовой лавкой стояли ящики с персиками. Нежный красивый фрукт, бледно-розоватая кожица с желтоватым оттенком. Покрытый мягким пушком, уязвимый персик. В деревне, где она выросла, такие персики были редкостью. Каждый раз, когда Касуми видела эти фрукты, она вспоминала щечки Юки. Касуми стояла и смотрела на персики, потом, будто какой-то голос шепнул ей, она неожиданно купила несколько штук. Касуми была удивлена, увидев автобус с надписью «Общество “Парадайз”», стоящий в саду перед домом, и решила повернуть обратно.

— Это вы мне сегодня звонили? — раздался голос из автобуса.

Мягкие, успокаивающие интонации. Касуми остановилась.

— Да.

— Я вас ждал. Заходите, пожалуйста.

Касуми поднялась по ступенькам автобуса и заглянула внутрь. Все сиденья были убраны, пол застлан красным ковровым покрытием. Невысокого роста, щуплый пожилой мужчина энергичным жестом приглашал ее зайти. Под взглядом его серьезных глаз сомнения Касуми рассеялись. Она разулась, зашла внутрь и по приглашению Огаты села на одну из обтянутых чехлами подушечек, лежащих на полу.

— Что у вас стряслось?

Касуми рассказала об исчезновении Юки. Огата слушал, склонив голову набок и прикрыв глаза. Было странно сидеть в автобусе, который никуда не едет, — казалось, это какая-то игра. Касуми сама не заметила, как рассказала и про Исияму, хотя зарекалась никому об этом не говорить. Рассказав совершенно незнакомому человеку об Исияме, она поймала себя на том, что ей стало легче.

— Да, печально все это. Я постараюсь помочь чем смогу. — Огата медленно открыл глаза.

Многие гадальщики и почти все полицейские делали вид, что сочувствуют ей, но иногда на их лицах она видела подозрение. Уж не по твоей ли вине все это произошло? Уж не ты ли сама или твой муж убили собственного ребенка? Сейчас Касуми видела перед собой лишь затянутые пеленой слез глаза. Огата пытался разделить с ней выпавшую на ее долю судьбу Этот человек действительно в глубине души сочувствовал ей. Те, кто пережил горе, в мгновение ока интуитивно распознавали обманщиков. Касуми говорила намного дольше, чем планировала. Когда она закончила, Огата слегка прокашлялся и спросил:

— Прошу прощения за такой банальный вопрос, но вы сами кого-то подозревали?

— Конечно. Идзуми-сан, его супругу, Мидзусиму-сан и на семейство Тоёкава думала. И Норико подозревала. Но у всех было алиби, да и спрятать Юку никто из них просто физически не мог. Сейчас я уверена, что ее похитил кто-то со стороны.

— А Исияму-сан вы подозревали?

— Никогда, — ни секунды не размышляя, ответила Касуми, покачав головой. — Он на такое не способен.

— А мужа?

Касуми на миг замешкалась. Понимая, что вопрос привел ее в замешательство, Огата бросил на нее виноватый взгляд.

— Честно говоря, подозревала. Я думала, возможно, он потерял голову, узнав про меня с Исиямой. Но, поразмыслив, поняла, что со своим собственным ребенком он бы так не поступил. Это я воплощение зла, вот что я решила, — произнесла Касуми и вспомнила, что эта мысль не раз посещала ее на Хоккайдо.

— А муж вас подозревал? — снова задал вопрос Огата.

— Думаю, подозревал.

Даже когда кажется, что у человека не было ни малейшей возможности совершить преступление, поиск преступника предполагает поиск мотивов и излишнюю подозрительность. Подозрения рождаются в душе, подобно пузырькам воздуха, что поднимаются со дна болота на поверхность. Подозрения в ответ порождают подозрения. Касуми покраснела — ей было стыдно за себя.

— Душа человека — потемки. А то, что скрыто в потемках, боюсь, и есть самое важное. Размышлять об этом — и есть религия. Это моя работа, так что вам нечего стыдиться. Скорее наоборот, лучше давать волю своим мыслям.

Касуми не сводила глаз с дырки на носке Огаты.

— Сэнсэй, а вы думаете, моя дочка жива?

— Что бы вы хотели услышать в ответ? — вопросом на вопрос ответил Огата. — Я не ясновидящий, мне это неведомо. Но если это то, что вы хотите услышать, я могу это сказать. Слова всего лишь инструмент. Если вам от этого станет легче, я могу все, что угодно, сделать. Все, что угодно, сказать.

Касуми молчала. Когда Исияма попросил ее подождать, она подумала, что слова его ничего не значат, если только он не собирается остаться с ней искать Юку. А теперь она нуждалась просто в утешительных словах.

— Она жива, несомненно жива, — бодро произнес Огата. — Такой ответ вас устроит?

— Спасибо.

— Приходите еще. Мне интересно с вами разговаривать.

Касуми, спохватившись, что совсем забыла про персики, протянула Огате пакет.

— Я тут кое-что купила.

— Погляди-ка, персики! — заглянув внутрь, заулыбался Огата, но пакет вернул. — Они на вас похожи. Сами съешьте.

А ведь когда Касуми их покупала, ей они показались похожими на детские щечки.

— На меня?

— Ну да, вы как эти персики, мягкая и красивая. Приходите еще.

У Касуми на душе было светло. Она привыкла думать о себе только как о матери, но сегодня в ней ожило какое-то давно забытое ею чувство.

В тот вечер Митихиро, скептически посмотрев на листовку «Общества “Парадайз”», щелчком ее отбросил.

— Не нравится мне все это. Называют себя обществом изучения Библии, а что там на самом деле за учение — поди разбери. Просто заговаривают людям зубы, чтобы привлечь новых верующих. Одно название чего стоит — «Общество “Парадайз”».

Но Огата-сэнсэй очень хороший человек.

— Ты прямо сразу так и поняла? Конечно, поначалу все они говорят нужные слова, сочувствуют. Разве не все так вели себя, стараясь склонить тебя к религии?

С того самого мига, как про исчезновение Юки рассказали в новостях, к Митихиро и Касуми хлынул поток приглашений от разных религиозных организаций. Только разве Огата-сэнсэй пытался завлечь ее в «Парадайз»? Разве намекнул на это хоть единым словом? Нет. Касуми покачала головой, вспоминая о произошедшем в автобусе. Огата лишь сказал, что ей надо задуматься о человеческой душе. Он даже не пытался ее утешить, как почти все ясновидящие, утверждающие, что Юка жива.

— Деньги ведь, наверное, берет?

— Нет. Я персики принесла, а он сказал, что они на меня похожи, и велел самой съесть.

Что? Он еще и старый извращенец, — презрительно сказал, как отрубил, Митихиро.

И что в этом плохого? Ей было тогда приятно, и на какое-то время это придало сил. Касуми смирилась с мыслью, что мужу не дано ее понять.

Она больше не чувствовала, что ее обмахивают веером. Касуми открыла глаза и увидела, что Огата лежит рядом, подложив руку под голову. Вместо веера она увидела вращающийся старый вентилятор. Каждая новая волна воздуха шевелила ее волосы, принося с собой характерный затхлый запах сада.

— Касуми-сан, среди моих верующих есть одна женщина. Пожилая, лет семидесяти. Конечно, старше меня. И вот эта женщина… я ее когда спросил, почему она полюбила Христа… так вот она сказала: «Он же белый мужчина, он, — говорит, — такой прекрасный». С этого и началась ее вера. А я вот думаю, что пускай так. И даже думаю, что вот в этом-то суть и есть. Человек чувствует влечение к другому человеку, желает его. А есть еще один верующий, мужчина, который говорит, что влюбился в Христа. И уж потом страстно увлекся изучением Библии. Ничего, что я вам об этом говорю?

— Сэнсэй, вы говорили, что религия — размышление о том, что скрыто внутри. Разве не странно, что люди приходят к религии, привлеченные чем-то внешним?

— Не странно. То, что видно, внешнее — оно все в конце концов разрушается. И чем красивее это внешнее, тем разрушение печальней и бессмысленней. Потому-то человек и начинает задумываться о внутреннем, скрытом. О душе, о правде.

Огата легонько дотронулся до груди Касуми. Касуми закрыла глаза. То, что она чувствовала, было не просто удовольствием, она ощущала покой.