Сентиментальные прогулки по Москве - Каринэ Фолиянц

Иначе, вероятно, и не могло быть в семье, где был тяжело болен отец. Пристрастие к верховым прогулкам привело к трагическому падению с лошади: в результате ушиба головы Николай Афанасьевич Гончаров страдал помутнением рассудка, только в редкие моменты становился снова добрым, остроумным, очаровательным – таким, каким он был в молодости, до своей болезни. А все решения, требующие мужской силы, мужского ума и логики, принимала мать. Отсюда, видимо, и взялась ее властность...

Гончаровы владели обширнейшими имениями: Ярополец, Кариан, Полотняный завод с фабрикой, конным заводом, славившимся на всю Калужскую и Московскую губернии! Управлять гончаровским майоратом (так называлось имение, не подлежащее разделу и по наследству переходящее к старшему в роду, обычно сыну) женщине, когда-то блиставшей при дворе, привыкшей к восхищению, поклонению, шуму балов, было тяжело. Она не справлялась порою с огромным количеством дел, а признаться в этом ни себе, ни окружающим считала непозволительным. До совершеннолетия сына Дмитрия всем распоряжалась она сама, безраздельно и бесконтрольно!

Такая власть испортила окончательно характер и без того нелегкий. Но вполне возможно и то, что за резкостью и несдержанностью прятала Наталия Ивановна обыкновенную женскую растерянность и горечь от жизни, которая сложилась не так, как ей хотелось бы...

Несмотря на все свои недостатки, детей Наталия Ивановна любила, как и всякая мать. Сыновей Ивана и Сергея, когда повзрослели, определила в военную службу, а трем своим «барышням» дала прекрасное для девиц образование: они знали французский, немецкий и английский, основы истории и географии, русскую грамоту, разбирались в литературе, благо библиотека, (собранная отцом и дедом), под надзором Наталии Ивановны сохранилась в хорошем порядке. Стихи знаменитого на всю Россию Пушкина знали наизусть, переписывали в альбомы. Могли они вести и домашнее хозяйство, вязать и шить, хорошо сидели в седле, управляли лошадьми, танцевали и играли не только на фортепьяно – могли разыграть и шахматную партию. Особенно в шахматной игре блистала младшая, Таша.

Вот что вспоминает о юношеских годах Наталии Николаевны Гончаровой ее близкая знакомая и соседка по имению Надежда Еропкина: «Я хорошо знала Наташу Гончарову, но более дружна она была с сестрою моей, Дарьей Михайловной. Натали еще девочкой отличалась редкою красотой. Вывозить ее в свет стали очень рано, и она всегда была окружена роем воздыхателей. Место первой красавицы Москвы осталось за нею». Надо отметить, что среди поклонников Натали было немало студентов Московского университета – «архивных юношей», по выражению Пушкина.

«Я всегда восхищалась ею, – продолжает далее Еропкина. – Воспитание в деревне, на чистом воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц... Но главную прелесть Натали составляло отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало ее кокеткой, но обвинение это несправедливо.

Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо ее воли, покоряли ей всех. Не ее вина, что все в ней было так удивительно хорошо!.. Наталия Николаевна явилась в семье удивительным самородком!» – отмечает в заключение Надежда Михайловна в своих воспоминаниях.

И этот самородок мгновенно поразил сердце и воображение знаменитого поэта, когда он увидел ее на балах танцмейстера Йогеля, в доме на Тверском бульваре.

В белом платье, с золотым обручем на голове, во всем блеске своей царственной, гармоничной, одухотворенной красоты, она была представлена Александру Сергеевичу, который «впервые в жизни был робок»...

Он влюбился безумно. И через своего знакомого, графа Федора Толстого по прозвищу Американец, поэт становится вхож в дом Гончаровых. Они жили на углу Скарятинского переулка и Большой Никитской — там, где сейчас дома № 48 и № 50. Поэт, по словам очевидцев, «вел себя очень застенчиво», проводя все вечера в обществе очаровательной Натали...

Ответила ли Таша сразу на чувства Пушкина? Трудно говорить об этом. Несомненно, что как всякой женщине ей льстило внимание талантливого человека. Как всякой женщине, ей, несомненно, была приятна любовь, которую она внушила поэту...

А через некоторое время (1 мая 1829 года) поэт делает официальное предложение и просит родителей Гончаровой дать им свое родительское благословение. Наталия Ивановна, строгая мать, ответила уклончиво – откровенно говоря, она рассчитывала найти лучшего мужа для дочери, ведь Пушкин – человек без большого состояния и хоть поэт известный, а состоит под надзором у полиции... Она не отказала ему прямо, но ответила, что Натали еще очень молода...

Да, прямо не отказала, что дало право Александру Сергеевичу написать будущей теще такие строки: «Став на колена, проливая слезы благодарности, – вот как должен был бы я писать вам теперь, после того, как граф Толстой передал мне ваш ответ: ответ этот не отказ, Вы позволяете мне надежду... Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горесть; мне понятна осторожность и нежная забота матери! – Но извините нетерпение сердца больного и опьяненного счастьем. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного Вам жизнью».

Уезжает? Он уезжает после того, как ему не сказали – «нет»? Почему же Пушкин бежит из Москвы? И куда?

Этой же ночью поэт отправляется вместе с действующей армией на Кавказ, где идут боевые действия. Начинается знаменитое «путешествие в Арзрум», которое продлится целых пять месяцев.

Трудно объяснить состояние поэта в тот момент – нежелание спугнуть счастье, которое, возможно, отдаст себя в его руки... Смятение чувств... Неуверенность в себе... Желание проверить истинность его любви... Все это так и не так. Душа человеческая, несомненно, гораздо тоньше, чем те слова, которыми мы пытаемся описать ее внезапные порывы...

Позже, в письме к будущей теще, Н. И. Гончаровой, письме поразительном по откровенности, глубине и силе чувства, он сам объясняет свой отъезд как нельзя лучше и понятнее: «Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? Клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия...»