Метод Вильяма Д. Харта. Почти доктор - Эрих Баслей

– Да. Думаю, терапии больше не потребуется. Вас, скорее всего, подержат еще несколько дней. Все-таки вы сюда попали по направлению суда. Но, мне кажется, не дольше недели, хотя надо быть готовым ко всему.

Рик Тимсли был настолько поглощен радостью, что последовал за пришедшей медсестрой в полной прострации. Он даже забыл поблагодарить Харта, как и попрощаться, но Вильям и без слов ощущал все, что испытывал мистер Тимсли. Конечно, Рик держался стойко, но от человека, способного на сочувствие, не могли укрыться его страх, непонимание того, что с ним происходило. И сегодня ему удалось избавиться от этого груза.

Рика Тимсли выписали через пять дней – столько времени ушло на оформление документов. Конечно, он будет находиться какое-то время под наблюдением полиции и ему придется приходить на осмотры в лечебницу, но мистер Тимсли с этим должен справиться. В конце концов, он возвращался домой.

В тот день, когда Рика выписали, он зашел к Вильяму, чтобы искренне поблагодарить его за помощь. После ухода Рика, Харту позвонила Сидни.

– Добрый день, доктор Харт. У вас найдется сегодня время для Фрэнка Дежайна?

– Здравствуйте, Сидни. Да, конечно, он может зайти в любое удобное для него время.

– Я передам ему. Хорошего дня.

– И вам.

Профессор Дежайн никогда не заходил просто так. Видимо, предстоит разговор о новом пациенте с непростым психическим отклонением.

Харт подошел к окну, на подоконнике которого лежал билет в театр. Вильям, улыбнувшись, посмотрел на него и переключился на происходившее за окном пробуждение природы от зимней спячки.

«Память и воспоминания – казалось бы, такие похожие слова, но насколько же в действительности они различаются! То, что привыкли называть памятью, относится непосредственно к сознанию. Это способность к сохранению информации, полученной извне, и последующему ее воссозданию. Чем больше объем данных, которые способен запомнить человек, тем лучше считается его память.

Но есть и другая память – память внутреннего мира, которая является частью бессознательного. Именно она формирует человеческий характер. Индивид будет руководствоваться тем, что в ней заложено. Именно она отвечает за воспоминания. На самом деле, если кто-то попытается извлечь из своей внешней памяти что-то о своем детстве, у него это не получится. Все яркие моменты запечатлеваются внутренней памятью. Просто некоторые из них находятся на видном месте, поэтому у нас без труда получается что-то быстро вспомнить из детства. Что касается сознания, то там никакие факты долго не держатся, и постепенно из него стирается все, что туда попало.

Внутренняя память хранит все сильные впечатления – как приятные, так и неприятные. Если человек хочет забыть что-то, что принесло ему сильную боль, то его бессознательное помогает ему в этом. Правда, негативные воспоминания никуда не исчезают: подсознание просто их прячет или скрывает другими способами. Поэтому порой человек может на них наткнуться, если станет изучать свой внутренний мир, или же они сами могут дать о себе знать. Для второго случая нужен только небольшой, но очень точный катализатор из внешнего мира. С его помощью может запуститься процесс переосмысления окружающей действительности. И хочет того человек или нет, если не он управляет скрытыми внутри себя механизмами (эмоциональными, чувственными, мыслительными), то его внутренний мир могут ждать серьезные изменения, при которых индивиду откроется все, что было от него спрятано долгие годы. Все зависит от значительности “забытого” и от мировосприятия человека, которое сформировалось к моменту, когда он начал припоминать прошлое. В некоторых случаях внутренний мир человека может измениться до неузнаваемости от подобного рода процессов».

Глава 10. Шмель в белом халате

Фрэнк зашел к Вильяму в кабинет сразу же после окончания обеденного перерыва. Было видно, что директор расстроен, хотя и пытался это скрыть. Харт молчал: профессор собирался с мыслями, и Вильям не хотел его отвлекать.

– Так, – начал мистер Дежайн, – Вильям, случилось то, чего ни разу не происходило за время, пока я работаю директором лечебницы. – Он взял небольшую паузу, после чего продолжил: – В общем, один из наших врачей сейчас занимает палату для душевнобольных. У него серьезное расстройство личности. Не знаю даже, что к этому привело. Все тесты для докторов он всегда проходил идеально. Никаких отклонений в психике на последнем осмотре пару месяцев назад не выявилось. Однако, хотя результаты тестов отличные, сейчас он мало чем отличается от своих пациентов.

Мистер Дежайн выжидательно посмотрел на сидевшего в задумчивости Харта.

– Фрэнк, – отреагировал на взгляд профессора Вильям, – я могу его принять хоть сейчас. Все, что удастся выяснить о причинах его состояния, сообщу сразу же после сеанса.

– Хорошо, так и поступим, – сказал профессор, хлопнув ладонями по своим коленям, и сразу встал с кресла. – Спасибо за оперативность, Вильям. Буду ждать от тебя звонка.

Мистер Дежайн вышел из кабинета. Где-то через двадцать минут Сидни привела врача, о котором говорил Фрэнк. Вильям узнал доктора Линна: он пару раз встречал его на этаже, так как кабинет теперь уже пациента располагался на другом конце коридора. Мужчину трясло, как будто тело было охвачено судорогой, и, выпятив губы вперед, он издавал звуки, походившие на жужжание.

Вильям помог Сидни посадить доктора Линна в кресло и пристегнуть к нему ремнями, так как сидеть тому явно не хотелось и он все время норовил встать.

– Спасибо. Я сообщу, когда осмотр будет закончен, – сказал Харт собиравшейся уходить помощнице.

– Хорошо. Доктор Харт, помогите ему, пожалуйста, – искренне попросила Сидни, закрывая за собой дверь кабинета.

«Да уж, этот случай в нашей лечебнице надолго запомнят, – думал Вильям. – У меня сейчас находится пациент, которому сочувствует, пожалуй, каждый врач. Хотя возможно, профессор пока скрывает от других произошедшее с доктором Линном. Поэтому его привела Сидни. Но это всё только догадки».

Личного дела Вильяму не принесли, но в разговоре Фрэнк упомянул об отличных результатах Линна по всем психологическим тестам, предназначенным для докторов.

Пациент смотрел по сторонам, совершая резкие движения головой, как насекомое. Харт, уже давно взломавший замок двери, ведущей в его бессознательное, сосредоточил свое внимание на погружении. Жужжание становилось все тише, пока в конце концов полностью не прекратилось. Доктор Линн вошел в стадию сна, так что можно было начинать. Вильям закрыл глаза и открыл их уже внутри бессознательного пациента.

Он очутился в обычном на вид больничном кабинете. Если бы его собственная комната для приема пациентов не отличалась от кабинетов других врачей, то можно было бы подумать, что связь с доктором Линном установить не удалось. Рабочий стол, черный стул на колесиках, белые стены.

Вильям решил осмотреть остальные помещения, прежде чем детально изучать то, в котором он оказался. Всего их было три. Из кабинета он зашел в комнату с мягкими стенами, а сразу за ней располагалась самая обычная домашняя спальня. Больше ничего в подсознании доктора Линна не было: никаких отсеков, подвалов, по крайней мере на виду.

После беглого общего осмотра Харт вернулся в первую комнату. Работа настолько прочно вошла во внутренний мир мистера Линна, что его бессознательное сформировало, несмотря на зрелый возраст доктора, кабинет, похожий на те, которые находились в лечебнице. Вильям подошел к письменному столу. На нем не стояла настольная лампа, не лежало никаких бумаг, но зато сама светло-бежевая поверхность была испещрена какими-то именами. Скорее всего, они принадлежали пациентам мистера Линна. Харт заглянул под стол – на внутренней стороне были приклеены скотчем несколько карандашей. Они были почти полностью сточены. «Видимо, ими и делались записи на столе», – размышлял Вильям. Он достал блокнот и начал помечать детали, которые могли понадобиться для установления диагноза. А их в этом обычном на вид кабинете оказалось немало. Например, ножки стула были поролоновыми. Если положить на стул вещь тяжелее пары килограмм, то он сразу же опустится под этим весом. На кушетке в углу кабинета стояли песочные часы на шестьдесят минут, которые в верхнем отсеке, наверное, присохли: часть светлого песка так и застыла наверху. Линолеум на полу кабинета напоминал шахматную доску: белые квадратики сменялись светло-оранжевыми. На некоторых карандашом были написаны какие-то теории, методы лечения и все в том же духе. Эти надписи на полу Вильям заметил не сразу, так как их цвет был очень бледным.