История одного человека - Фанур Аминович Галиев

самостоятельно, причем, вполне свободно, без риска рухнуть на землю при любом удобном 'поводе'. Многочисленные бинты сняли, отвратительную склизкую мазь позволили смыть после почти двухчасового времяпровождения в горячем источнике, по выходу из которого я почувствовал себя едва ли не заново родившимся. Во всех смыслах этого слова.

Затянувшиеся порезы и царапины, оставившие после себя лишь тонкие едва заметные шрамы, восстановившиеся полностью нос и губы, сросшаяся кость руки. Честно говоря, не перестаю диву даваться мастерству Акейн-сан, чьи руки сотворили такое чудо с моим телом, ставшее жертвой испытания, проведенное моим сенсеем.

Что представляло собой суть испытания в камере я так и не понял, если честно, вплоть до того момента, пока не встретился со стариком, который собственно и поведал мне причины и следствия данного 'мероприятия'. У меня хоть и были догадки, но я предпочел не забивать ими свою голову. После произошедшего у меня возникло четкое убеждение в том, что для того, чтобы встретить новые сложные моменты жизни в этом мире лучше оставить в некотором отдалении свои представления и по большей части стараться мыслить конструктивно, опираясь скорее на инстинкты, а не на логику, лишенную достоверных сведений и полной информации местных реалий.

Рассказ же Акейн-сан о том, в каком состоянии она меня приняла после стычки в подземелье у дверей моей камеры, и о том, что там произошло на самом деле (увы, но большая часть моих воспоминаний этого периода времени словно стерлись, видимо из-за состояния аффекта) меня ввел в ступор и долгую прострацию. Нет, я даже в самых оптимистичных предположениях не смог бы так скоро надеяться на успешное противостояние с взрослыми и сильными людьми, обладающих немалым опытом в деле укрощения строптивых, а тут на тебе. Оказалось, что при попытке прорыва я разбросал несколько дюжих ребят, причем одному из них здорово досталось (опять же, по словам Акейн-сан, которая заверила меня, что тот человек был вынужден провести в постели несколько дней). Не знаю, в чем была причина такой силы с моей стороны - то ли острая жажда вырваться вызвало пробуждение внутренних резервов организма в виде реакции на препятствие, которое не желало меня выпускать из пресловутого ада, то ли же моя изначально чрезмерно яростная атака несколько озадачило тех парней, что в результате вылилось в такие вот результаты, но факт оставался фактом, я сделал то, что никогда не смог бы сделать при иных обстоятельствах. Правда, мне потом за нанесенные мной раны воздалось сполна. Опыта у ребят было не занимать, силы тоже, а первоначальный шок сменился раздражением или даже злостью (судя по тому, как меня они отработали, злость определенно преобладала). Впрочем, радовало то, что им это все же удалось не столь уж безболезненно и еще пару царапин мне им удалось нанести, прежде чем они вырубили меня ударом моей головы о стену (и как только я вообще остался жив?). В общем, я был в шоке.

С сенсеем я встретился по завершению лечения, когда передвигаться самостоятельно уже можно было, не напрягаясь, а от повязок на теле не осталось и следа. Именно тогда мне впервые разрешили выйти из той комнаты, в которой я провел все время лечения - как оказалось, одного из центральных помещений, расположенных практически под уровнем поверхности земли. Одним словом, то же подземелье, но обустроенное со вкусом и вполне пригодное для комфортной жизни, в отличие от более низких уровней этого дворца, где собственно и располагалась камера, в заточении в которой я провел почти полтора месяца (сам ошалел, когда впервые услышал об этом).

Встреча с сенсеем в очередной раз состоялась в том же зале, в котором я с ним встречался до своего заключения. То же холодное помещение, погруженное в полумрак, которое слегка развеивали немногочисленные свечи, горящие в разных углах, создавая довольно странный эффект темного ядра комнаты, окруженное тонким кольцом света. Такое оригинальное освещение позволяло легко рассмотреть, скажем, многочисленные рисунки, нанесенные яркими красками на стены, несколько великолепно украшенных доспехов, какие мне приходилось видеть лишь в кино о самураях, и предметы мебели в виде небольших скамеек, изготовленных, как я позже выяснил, из красного дерева, маленьких тумб со свитками. Однако оно же скрывало практически всю центральную часть зала, где располагалось аналог кресла Мурата-сенсея (на кресло это сиденье походило весьма отдаленно, судя по неясным очертаниям в темноте, а ближе подойти и рассмотреть мне никто не позволил), и его личное додзе.

Еще одной особенностью такого необычного освещения было то, что в полумраке скрывались реальные размеры зала. Находясь в разных точках внутри помещения можно было прийти к совершенно разным выводам относительно того, насколько оно было велико. Впрочем, у меня возникли подозрения и относительно того, что такое ощущение могло вызвать и нечто другое. А именно умение манипулировать с той самой силой, о которой мне успели поведать еще до заключения.

Как и раньше, встреча с сенсеем была тем еще испытанием. Тот пронизывающий холод рядом с ним, ничего общего не имеющий с тем холодом привычной зимней стужи снаружи, за эти полтора месяца не то не исчез, а скорее даже стал как-то более ощутимым, глубоким, вызывающим еще больший иррациональный страх. Уже переступая порог в его зал, и чувствуя, как позади меня закрываются прочные деревянные двери, обшитые тканью светло-серого цвета, и, перестав чувствовать присутствие рядом с собой сопровождающих, во мне проснулось осознание присутствия рядом этого человека, чья аура казалось, пропитала собой буквально все на многие годы вперед. И пока я двигался к восседающей в своем кресле фигуре своими осторожными и неуверенными шагами, внутренне съеживался от этой атмосферы холода и пристального взгляда, который чувствовал всей кожей.

Разглядеть его в темноте не представлялось возможным. Лишь смутный силуэт, статичный и словно неживой, овевающее меня холодом, с глазами, чей взгляд чувствовался все это время. Однако, на мой взгляд, такое сокрытие в тени было даже в чем-то полезно. Почему полезно, объяснить я не мог, но вот ощущение того, что так лучше, меня не покидало.

- Здравствуй, Широ-кун.

Он говорил совершенно спокойным сухим голосом, и это спокойствие и сухость могла невольно ввести в заблуждение и создать иллюзию полного отсутствия эмоций в этом таинственном человеке. Речь старика отличалась просто потрясающей плавностью и поразительной четкостью. Я бы без зазрения совести мог бы назвать это идеальным эталоном человеческой членораздельной речи, в совершенстве выделяющее каждую паузу, каждый слог в нужных местах, не допуская ни малейших ошибок в произношении и не проглатывая окончания. Факт того, что он