Белый трибунал - Пола Вольски

Очередь медленно продвигалась вперед под неотступным наблюдением вездесущей охраны. Ни малейших нарушений порядка. Добравшись до окошка в конце зала, Тред получил свою порцию овсянки с овощами. С этим сокровищем он пристроился к щербатому столу; уселся на скамью из неструганных досок и принялся за еду.

Безвкусную пищу запивали мутной водой. В овощном пюре попадались камешки и песок. В столовой слышалось только шарканье ног и чавканье множества ртов. Разговоры запрещались, как убедился Тред, поинтересовавшийся у соседа:

— А добавку дают?

Пол, к которому он обратился, пригнулся к самой миске. Тяжелая дубинка с треском опустилась на стол, чуть-чуть не задев перевязанную руку мальчика. Он испуганно поднял голову и взглянул в побагровевшее лицо охранника.

— Не болтать в столовой! — стражник для большей доходчивости еще раз стукнул по столу дубинкой. На доске осталась белая отметина. — Понял?

Тред кивнул, а его сосед облегченно вздохнул. Еще добрую минуту мальчик просидел, тупо уставившись в серое варево в миске. Потом очнулся и начал механически черпать кашу, не ощущая вкуса и не понимая, что ест. Больше он не пытался ни с кем заговорить.

Прозвучал свисток, офицер что-то рявкнул, и полы потянулись к выходу под бдительным надзором стражников. Выходя, Тред почувствовал, что коридор за его спиной содрогается под тяжелой поступью шагающих в ногу людей. Он не обернулся, но кто-то рядом с ним прошептал:

— Уги.

Его отвели в камеру, заперли, и ничего не оставалось, кроме как улечься в темноте и попытаться заснуть. Несмотря на боль в руке и мрачные воспоминания, Тред мгновенно провалился в сон.

Хорек разбудил его на рассвете, мальчик вернулся на кухню и дальше, в овощной погреб, где еще похрапывал во сне Клыкач. Мальчик понял, что старика в камеру не уводили. Как видно, протухший полутруп, непригодный к работе, не заслуживал ни отдельной камеры, ни места за столом. Вероятно, о старике просто забыли, и он жил в полумраке погреба, кое-как пробавляясь сырыми овощами. Трудно было представить, что это жалкое создание способно на преступление, и Тред задумался, в чем могли обвинять Клыкача.

Спрашивать он не собирался.

Мальчик потратил пару минут, чтобы сменить повязку на руке, и принялся за бобы. Горка быстро росла. Сегодня капралу Воничу не придется жаловаться, но тупая механическая работа не занимала мыслей, и они снова потекли в запретном направлении. Он снова оказался в темнице Сердца Света, снова видел перед собой площадь Сияния, снова стоял на Костяном Дворе, сжимая отрубленную человеческую руку… от этих видений не было спасения.

Тихое похрапывание за его спиной сменилось хриплым кашлем и сопением. Клыкач проснулся.

Старик сел, увидел Тредэйна и радостно проскрипел:

— Добренького утречка, мой мальчик! Тред не оборачиваясь кивнул.

— Как рука? Получше?

— Угу.

— Я так и знал. Редька всегда помогает в таких случаях, помяни мое слово.

— Угу.

— Ну, может, и не всегда. При некоторых серьезных увечьях одной редькой не обойдешься. Тогда надо пить дождевую воду с толчеными навозными червями, добавляя немного ржавчины, забродивший тертый пастернак и рубленные кошачьи мозги.

— Угу!

— А, да. Я понимаю, что неаппетитно, зато прекрасно помогает.

Если Клыкач и заметил необщительность нового приятеля, то виду не подавал. Тред старался не слышать его писклявого голоса. Ему не хотелось обижать старика, но тот слишком много болтал и был чрезмерно любопытен.

И слишком пристально наблюдал за ним, не скрывая своей заинтересованности.

Постепенно Клыкач угомонился, поток болтовни перешел в невнятное бормотание, и старик погрузился в привычную дремоту. Тред бездумно продолжал работу. Пальцы мелькали, а невеселые мысли травили душу.

Потянулись долгие часы. Клыкач время от времени просыпался, и каждый раз пытался завязать разговор с товарищем по несчастью. В перерывах между потоками болтовни он сидел, обхватив корявыми руками колени, и молча наблюдал за его работой.

Стемнело. Кухонную команду отвели на вечернюю кормежку вместе с остальными полами. Еда ничем не отличалась от вчерашней. И снова по темным камерам, снова сон, отдых и новый рассвет, снова Хорек, и все сначала.

Так прошла неделя, за ней — другая. Так могла пройти и вся жизнь.

Ожог на левой руке подсох, покрылся коркой, которая вскоре начала отслаиваться. Свежие красные шрамы под ней должны были со временем побледнеть. Руку, благодаря, а может вопреки советам старца, Тред не потерял. Пальцы уже набрали прежнюю силу, и рука была годна для любой работы, но это обстоятельство, кажется, осталось незамеченным. Хорек, приговорив мальчика к позорной ссылке на кухню, не собирался менять своего решения.

Треду все труднее становилось не обращать внимания на Клыкача. Со стражниками и с соседями по столу не поговоришь и, стосковавшись по человеческому обществу, мальчик стал терпимее к навязчивому дружелюбию старика. Пристальный интерес к каждому его движению по-прежнему тревожил Треда, зато непрерывная болтовня была хоть каким-то развлечением. Постепенно он и сам перешел от односложных ответов к развернутым и, не отказавшись от прежней подозрительности, стал понемногу оттаивать.

Затем вдруг настало утро, когда Хорек не появился с Рассветом в дверях камеры. Светало, солнце поднималось над утренним туманом, но никто не вел заключенного на работу. После полудня Тред услышал крики, гневные и испуганные, и беспорядочный шум выстрелов. Мальчик буквально прилип к дверной решетке, но в коридоре было пусто. В окно тоже не удалось ничего разглядеть.

Голоса и выстрелы смолкли. Стало тихо.

Время шло к вечеру, в камере стемнело, а никто так и не появился. У голодного Треда бурчало в животе. Похоже было, что вечерняя кормежка тоже отменена, и причиной тому — загадочные дневные события.

Любопытство, голод и тревога долго не давали ему уснуть. Наконец сон пришел, а следующее утро началось, как обычно, с Хорька, который наотрез отказался отвечать на вопросы.

— Не твоя забота, Тринадцатый. Кухонным отбросам, не годным ни на что большее, незачем ничего знать, — высокомерно пресек он чрезмерное любопытство узника. — Конечно, если бы ты оказался пригоден для настоящей мужской работы, скажем, на мельнице, ты мог бы разузнать побольше, а? Но на это тебя не хватило. Ну, ничего, — немного смягчился он, — может, через год-другой, когда подрастешь… Не сдавайся, Тринадцатый. Если будешь стараться, может, дорастешь и до Костяного Двора.

На кухне тоже не удалось ничего разузнать, зато в погребе Треда ждала удача в лице Сто Пятьдесят Седьмого, разговорчивого, как всегда.