Убийство на дуэли - Александр Арсаньев

Черемухов откашлялся, затем взял в руки лежащий все это время на столе пакет и вскрыл его. В пакете оказалась тонкая хрустящая бумага с огромной круглой печатью вверху. Все это я успела разглядеть, пока Станислав Осипович разворачивал завещание.

Я не буду пересказывать дословно все написанное в той бумаге, да я на самом деле уже и не помню всех подробностей, ведь прошло много лет после тех событий. Поэтому я просто изложу общий смысл оставленного Долинским завещания.

В общем, умершая родственница завещала, помимо довольно внушительной суммы денег, огромное имение где-то в Новгородской губернии и прилагающиеся к нему восемь тысяч душ крестьян. Даже меня поразил столь щедрый подарок. Причем все это должно было быть разделено между самим Алексеем Долинским и его дядькой. Однако ввиду того, что Федор Долинский безвременно скончался, вторая половина наследства доставалась его дочери как прямой наследнице.

Софья Федоровна теперь не была опозоренной бесприданницей, а чудесным образом превратилась в очень состоятельную красивую незамужнюю даму. Однако до нее самой еще долго не могло дойти понимание только что услышанных слов. Она продолжала во все глаза смотреть на Черемухова, затем вдруг всхлипнула и бросилась прочь из кабинета. Сашенька хотела было побежать следом, но Алексей остановил ее жестом.

– Это от неожиданности, – проговорил он. – Дайте ей время прийти в себя. В первую минуту после известия о завещании со мной произошло нечто похожее. Я тоже долго не мог поверить в так внезапно свалившееся на нас счастье.

После этого Станислав Осипович еще раз зачитал завещание и некоторые издержки к нему, а затем Долинский пригласил всех нас отметить столь приятное событие хорошим обедом.

Все собрались в столовой, где предупрежденная заранее Феклуша уже накрывала праздничный стол. Я, извинившись, на несколько минут покинула всех и пошла в свою комнату.

Проходя мимо покоев Софьи Федоровны, я неожиданно услышала доносившиеся оттуда всхлипывания. Я постучала.

– Кто там? – раздался из-за закрытой двери голос Сони.

– Соня, это я, Катя.

– Войди, – пригласила девушка, и я отворила дверь.

Софья Федоровна сидела на своей кровати, уставившись на образ, висящий в углу комнаты. Она плакала, изредка утирая глаза платком.

– Соня, ну почему же ты плачешь, душенька? Ведь сегодня такой замечательный для тебя день, ты стала богатой, – я старалась говорить как можно мягче, чтобы успокоить и разговорить Соню.

– Но какой ценой мне досталось все это, Катенька. Папенька умер, Артемий бросил меня, так же, как и бросил Владимир Волевский. Зачем мне теперь эти деньги? – она посмотрела на меня таким исполненным горечи и тоски взглядом, что сердце мое сжалось от сочувствия и сострадания к сидящему передо мною человеку.

– Но ведь теперь ты можешь уехать, – пришла в мою голову не самая удачная мысль, но она, по всей видимости, сначала понравилась Софье Федоровне.

– Ты права, Катенька, – проговорила она. – Я могла бы уехать. Но нет, – она смахнула упавшую на лицо слезу. – Ты, верно, не поймешь меня, но я все же надеюсь, что Артемий Валерьевич еще вернется, ведь он так любит меня.

– Дело твое, Соня, – откликнулась я, так как поняла, что переубедить собеседницу мне все равно не удастся. – А теперь пойдем, остальные уже заждались нас в столовой.

На следующий день настроение Софьи Федоровны уже заметно улучшилось, она даже смеялась, радуясь остроумным шуткам своего кузена. Воспользовавшись такими переменами, я решила воплотить в жизнь свое давнее намерение и съездить в имение Евгения Александровича Мохова.

К моему удивлению, на этот раз Алексей Долинский с большим энтузиазмом отнесся к моим планам и взял с меня обещание, что если что-то узнаю о Мохове, то немедленно приеду в Воскресенское рассказать о своих поисках.

То, что я так и не узнала дороги в имение Мохова, нисколько не смущало меня. Я руководствовалась давней поговоркой, где, судя ее обещанию, язык может довести и до Киева.

Итак, уговорив Шурочку поехать со мной, я с помощью моего верного кучера Степана, который до поры до времени оставался не у дел и лишь изредка починял мою карету да ухаживал за моими лошадьми, собралась в дорогу, и на рассвете, попрощавшись с Софьей Федоровной и Алексеем Долинским, выехала из имения Долинских.

Когда я объясняла дорогу Степану, то посетовала на то, что, в общем, и сама не знаю, куда же нам ехать.

– Ничаго, барыня, доедем, – успокоил меня Степан. – Эх, нам ли пропадать!

Подобные слова, в полной мере успокоили меня, и я решила полностью положиться на своего верного слугу. Уж он-то, а в этом я смогла убедиться, и не один раз, довез бы меня куда надо и намного быстрее, чем я предполагала.

Оказалось, что обратный путь наш снова лежал через Бухатовку. Это обнаружилось к вечеру первого дня нашего путешествия. А произошло все таким образом.

– Барыня! – крикнул с козел Степан, когда и я, и моя подруга, утомленные долгой дорогой, уже начинали дремать. – Барыня, на ночлег бы пора останавливаться. Темно уж, да и лошади устали.

– Хорошо, – откликнулась я. – Не видно ли где поблизости постоялого двора?

– Не, постоялого двора тут нет. Зато верстах в трех Бухатовка находится, ну та самая, куда по вашему велению наведывались. Ежели желаете, можем там переночевать.

– Давай в Бухатовку! – крикнула я в ответ и снова опустилась на мягкие подушки.

Мне не особенно хотелось останавливаться в Бухатовке, но с другой стороны, я могла бы лишний раз спросить у Марии Леопольдовны о ее внуке. Если старушка получала какие-нибудь известия от внука, то обязательно расскажет об этом. Но тут я подумала о том, что Артемий Валерьевич вполне мог посвятить бабушку во все свои неприятности, и естественно, Бушкова станет прикрывать своего любимца. Я чувствовала, что снова начинаю запутываться в этой сплошной паутине убийств и преступлений. Поэтому я решила в тот момент ни о чем не думать, по крайней мере, до прибытия в Бухатовку.

Шурочку, в отличие от меня, не беспокоили никакие тревожные мысли. Она тихо посапывала, уткнув белокурую голову в мягкую каретную подушку.

Однако до Бухатовки нам добраться так и не удалось. Внезапно опустившаяся на землю ночь застала нашу карету в двух вестах от цели, к которой мы стремились.

Не знаю, что на самом деле произошло, то ли лошади сбились с пути, то ли Степан совершенно случайно перепутал повороты на дороге, но в конце концов мы заблудились. Около часа наша карета плутала по дорогам среди бескрайних полей.

– Степан, не видать ли света впереди? – то и дело высовывалась я из окошка кареты и обращалась к моему кучеру.

– Нет, барыня, не видать, – суровым басом отвечал Степан.

– Вижу, вижу, – внезапно раздался его радостный возглас.

– Что там?

– Кажется, изба крестьянская, а может, и деревня какая. Там свет, – Степан вполоборота повернулся ко мне.

– Езжай туда, – приказала я.

Шурочка проснулась от нашего громкого разговора со Степаном и принялась расспрашивать меня, что случилось. Я объяснила о наших блужданиях по дорогам, пока она спала.

– Ох, как хочется прилечь на нормальной постели, – подруга сладко потянулась.

До того места, где виднелся свет, мы добрались уже через полчаса. Свет исходил из маленькой крестьянской избушки возле самого леса.

– Приехали, барыня, – проговорил Степан, останавливая лошадей.

Мы вылезли из кареты. Везде было тихо и темно. Я приблизилась к двери избы и громко постучала. Довольно долго мне никто не открывал. Наконец в избе раздались какие-то шорохи, а затем шаги. Через секунду дверь отворилась, и на пороге появилась плотная фигура мужчины в темном казакине с косым воротом. Он окинул меня внимательным взглядом и, чуть отстранившись, сделал характерный жест рукой, приглашая меня войти в дом.

– Проходите барыня, – голос мужика был грубым и хриплым.

– Я не одна, со мной моя подруга и кучер, – сообщила я.

– Карету можете оставить прямо во дворе, здесь ее никто не украдет, а лошадей я покажу куда отвести, – с этими словами он впустил нас с Сашенькой в дом, а сам вышел к Степану, чтобы показать ему, где устроить ночлег нашим измученным долгой дорогой и блужданиями лошадкам.

Тем временем я принялась разглядывать жилище, в которое нас занесло волею судьбы. В доме было три комнаты, одна из которых, судя по полкам с глиняной посудой и белой, слегка закопченной печке в углу, была кухней, а две остальные спальнями.

К тому времени, когда хозяин избы вернулся, мы уже успели осмотреть дом.

– Меня зовут Тихон, – представился мужик.

Только при свете маленькой лучины, по огоньку которой мы, собственно, и обнаружили этот дом, я смогла по-настоящему разглядеть нового знакомого. Это был здоровенный плечистый крестьянин со светлыми глазами, излучающими какой-то особый, как мне показалось в тот момент, свет – свет доброты и внимания к уставшим путникам.