Убийство на дуэли - Александр Арсаньев

В этот момент появился Гаврила, неся в руках поднос с кофейником и одной чашкой. По приказу Алексея слуга быстро сходил на кухню за второй чашкой, а затем немедленно удалился, снова оставив нас наедине.

– До сих пор не могу понять, чего испугалась лошадь дяденьки, – продолжал говорить Долинский-младший. – Может быть, она учуяла что-то или кого-то? – у меня постепенно складывалось впечатление, что мой собеседник уже забыл о моем присутствии и начал рассуждать сам с собой.

При виде этой картины в мое сердце начало закрадываться сострадание к убитому горем племяннику погибшего Федора Степановича. Тогда мне показалось глупым, что я могла подозревать его в убийстве собственного дяди.

– Послушайте, не было ли у вашего дяди врагов? – осторожно задала я вопрос, прерывая рассуждения собеседника.

– Федор Степанович был добрейшей души человек, какие могли быть у него враги? – искренне удивился Алексей, устало махнув рукой, и вдруг в упор взглянул на меня. – А почему вы спрашиваете? Неужели вы думаете…

– Я ничего не думаю, – перебила я, однако по выражению лица Долинского я поняла, что он мне нисколько не поверил. – А можно узнать, почему вы ссорились с Федором Степановичем?

– Позвольте, – Алексей был искренне удивлен, или скорее, даже возмущен моим вопросом. – Вы решили устроить мне допрос?

– Ни в коем случае, – отрицательно покачала я головой. – Извините, но я действительно не имела права задавать столь бесцеремонные вопросы.

Алексей замолчал, потом встал и начал мерить шагами комнату.

Я продолжала сидеть на месте и не спеша пить свой кофе. Я ждала, так как чувствовала, что Долинский намерен мне сказать что-то очень важное. И предчувствия меня не обманули. Алексей внезапно остановился и уселся на свой стул.

– Это семейная тайна, но теперь уже не имеет смысла скрывать ее перед вами, так как за те несколько дней, что вы пробыли у нас, вы стали ближе любой родственницы и мне, и моей кузине. Софья Федоровна ждет ребенка, – выпалил он.

– Неужели, – я как можно правдоподобнее постаралась изобразить на своем лице величайшее изумление, так как признаваться в том, что я знаю эту «семейную тайну», мне не хотелось.

– Да, она ждет ребенка, – повторил Долинский. – Не спрашивайте меня, кто отец этого ребенка, я не знаю его, и это даже хорошо, так как он отказался жениться на Сонечке. Однако я был представлен другу этого, мягко говоря, нечистоплотного человека, князю Артемию Валерьевичу Бушкову. Именно он предложил Софье Федоровне скрыть позор и выйти за него замуж.

– Так это же прекрасно, – проговорила я, заранее уже зная, какой за этим последует ответ.

– Да, но и Бушков скрылся. Вот уже несколько недель он не появляется в этом доме, хотя раньше, по словам Сони, не проходило и дня, чтобы он не наведывался в Воскресенское, – Алексей замолчал, стараясь собраться с мыслями.

– Может быть, он болен? – я старалась говорить как можно безразличнее.

– Вряд ли. Но вернемся к тому, с чего начинали. Так вот, после того как Бушков исчез, а время, как вы сами понимаете, в сонечкином положении не терпит, я предложил дяде себя в качестве жениха моей кузины, потому что, признаюсь честно, я люблю Соню и мечтаю, чтобы она стала моей женой. Однако дядя воспротивился этому, он всегда был против внутрисемейных браков. Мы начали ссориться. Я пытался доказать, что наш с Соней брак будет единственным разумным решением в сложившейся ситуации. К тому же в этом случае позор, которому была подвержена Софья Федоровна, навсегда бы остался нашей семейной тайной, и никто никогда не узнал бы о нем. Признаюсь, наши ссоры порой доходили до непозволительной между родственниками брани. Один раз, теперь я вспоминаю это с большим стыдом, я чуть не ударил его. Да вы же сами, наверное, помните, ведь вы пришли тогда в гостевую.

Я кивнула, всей душой желая, чтобы мой собеседник выговорился передо мною, излил все, что накипело в его измученной душе. Почему-то в тот момент мне на ум пришли строки так любимого мною Михаила Юрьевича Лермонтова, которые, как мне казалось, вполне подходят к состоянию Алексея Долинского. А строки эти вот какие:

Мне грустно, потому что я тебя люблю,И знаю: молодость цветущую твоюНе пощадит молвы коварное гоненье.За каждый светлый день иль сладкое мгновеньеСлезами и тоской заплатишь ты судьбе.

Вот видите, уважаемый читатель. Даже будучи сыщиком, моя тетушка все равно оставалась женщиной в полном смысле этого понятия. А, как известно, сердце женщины в безграничной мере подвержено жалости и состраданию, особенно когда этого сострадания ждет молодой мужчина.

Я прервал повествование по той простой причине, что далее в романе родственницы идет добрый десяток страниц, на которых на французском и английском языках следуют философские размышления об отношениях между людьми, разбирается такое странное и в то же время прекрасное чувство человеческой души, как любовь. Но, позвольте, если бы я предоставил все это уважаемому читателю, то книга эта стала бы весьма похожа на какой-нибудь любовный французский роман девятнадцатого века, а это не вполне вписывается в общий стиль романа. Поэтому я пропускаю упомянутые выше страницы и продолжаю дальше.

После признания Алексея Долинского сердце мое прониклось к нему жалостью. Теперь я уже сама не могла поверить в то, что раньше подозревала этого несчастного человека в убийстве своего собственного дяди. Я поверила ему, мало того, я решила рассказать о своих подозрениях, касающихся смерти Федора Долинского.

– Мне кажется, ваш дядя умер не из-за несчастного случая, – осторожно начала я.

– Что? – Алексей посмотрел мне прямо в глаза, в которых было полное недоумение. – Что вы хотите этим сказать?

И тут я одним махом, как на духу, выложила ему и про свое ночное путешествие на поляну, и про мертвого волка в низине, и про подрезанное и найденное мною седло, на котором отправился на охоту Долинский-старший.

Пока я говорила, лицо Алексея принимало все более изумленное выражение.

– Боже мой, – простонал он, когда я, наконец, умолкла. – Да кому же на самом деле понадобилось убивать дядю?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Однако согласитесь, ведь если убийца подложил мертвого волка, чтобы испугать лошадь, значит, он точно знал весь путь, который должен был быть проделан во время охоты.

– Верно, – задумчиво пробормотал мой собеседник. – Позвольте, но тогда убийца все это время находился поблизости. Но кто же он? Стоп. У вас не вызывает подозрений некоторое обстоятельство?

– Какое? – поинтересовалась я.

– Почему так внезапно уехал Евгений Александрович Мохов?

При этих словах я вспомнила содержание записки, оставленной Моховым, которая немало удивила нас всех в момент ее получения. А затем в памяти всплыл разговор накануне охоты, когда все гости и домочадцы собрались в гостевой. Ведь тогда Мохов говорил, о несчастном случае, происшедшим с ним на охоте. И рассказ это вполне можно было принять за скрытую угрозу.

– Вы думаете, что Евгений Александрович подстроил убийство вашего дяди? – спросила я своего собеседника.

– Я ничего не думаю, и упаси бог кого-то подозревать в таком смертном грехе, – испуганно откликнулся Долинский. – Но дяденька долго сомневался, прежде чем пригласить к себе Мохова.

– Можно узнать, почему? – меня все больше и больше охватывало любопытство.

– Честно говоря, дядя, как я ни старался узнать, так ничего мне и не рассказал. Хотя из его немногочисленных фраз я все же догадался, что между ними существовала какая-то давняя вражда, и это очень угнетало Федора Степановича. Он всей душой желал помириться с Евгением Александровичем, потому и пригласил его к себе, как только появилась для этого возможность.

– А где он живет, этот Мохов? – мне просто необходимо было это узнать, так как в моей голове уже зрел план поимки преступника.

– Признаться, не знаю этого точно, но по-моему, где-то ближе к Вольску, на другом берегу Терешки. Помилуйте, Катерина Алексеевна, уж не собираетесь ли вы ехать туда?

– Нет, нет, – поспешила я заверить собеседника. – Но ведь можно было бы послать туда полицию.

– Да никто в полиции нам не поверит, ведь у нас нет никаких доказательств.

Я подумала и рассудила, что слова Алексея не лишены здравого смысла. Действительно, ведь мы не можем предоставить полиции ни одной улики, чтобы арестовать Мохова. Значит, придется все-таки съездить в имение Евгения Александровича и самой во всем разобраться. Однако я решила не распространяться Долинскому о своих планах и до поры до времени держать их в тайне.

Уже занимался рассвет, когда мы с Алексеем Долинским расстались и отправились по своим комнатам, чтобы хоть немного отдохнуть перед предстоящими похоронами Федора Долинского.

Здесь, уважаемый читатель, повествование моей тетки прерывается. Нет, не в том смысле, о котором можно подумать. Просто, если следовать элементарной логике, то далее должно следовать описание похорон убитого на охоте помещика. Однако об этом ни в дневнике, ни в мемуарах Катеньки Арсаньевой не содержится ни одного слова. Возможно, потому что, как раньше уже упоминалось, моя тетушка ненавидела эту траурную церемонию и всегда старалась обходить ее стороной и в жизни, и на бумаге. Странное обстоятельство, не правда ли? Быть сыщиком, постоянно сталкиваться с трупами и преступниками, и бояться похорон. Ну да оставим эту странность на совести ее хозяйки и продолжим.