Русские масоны. От Романовых до Березовского - Олег Соловьёв

Его вдохновителем являлись фактические руководители аристократии Воронцовы, действующие через близких престолу лиц. Многие их действия остаются и поныне в тени, хотя исследователи шаг за шагом приближаются к разгадке. Немало сделали в данной области американские ученые, создавшие несколько лет назад нечто вроде постоянного коллоквиума по изучению царствования Павла I. Свои выводы они опубликовали в докладах на страницах отдельной книги. Наиболее серьезным из них полагаем работу Дж. Кеннея, который попытался выявить подлинных организаторов и исполнителей убийства монарха. С использованием статистики он составил таблицу примерно 85% лиц, причастных, по отзыву современников, к заговору и связанных так или иначе между собой. Здесь фигурируют данные о возрасте, должностях, личных претензиях к государю из-за понесенных наказаний, но, к сожалению, не проводятся четкие различия между инициаторами и простыми исполнителями. Для автора почему-то оказалась «неожиданной» принадлежность участников к гвардейским полкам, причем только И из них (16%) находились на гражданской службе, включая 6 сенаторов — трех братьев Зубовых, Панина, Палена и Трощинского. Наследник престола поддерживал тесные контакты с 12 заговорщиками, включая фаворитов отца Белосельского и Уварова. 60 человек были недовольны императором на личной почве. Двое контактировали с будущим известным реформатором М.М. Сперанским, сыном бедного провинциального священника, которому протежировал масон Куракин.

Через Жеребцову и Зубовых нити заговора тянулись к британской миссии. Доверенным лицом наследника являлся подвизавшийся в той же группе Г1.П. Долгоруков, позднее влиятельный приближенный Александра I. Масонство представляли генерал II.А. Талызин и П.А. Толстой. По составу большинство участников принадлежало к вельможной знати, считавшей особенно внешнюю политику в высшей степени разорительной для России. Главный исполнитель переворота генерал-губернатор Петербурга П.А. Пален, малозначительный прибалтийский немец, мог действовать лишь при согласии аристократии. Он ранее подвизался в окружении Потемкина, затем примкнул к друзьям Зубовых. Заговор против Павла, заключает Кенией, был в основном аристократическим мятежом против политики централизации «просвещенного» деспота, ибо его политика противоречила интересам вельмож. Никакие представители иных слоев населения якобы в заговоре не участвовали. Серьезных разногласий среди участников не было, в широком плане цель их сводилась к обеспечению «реальной политической свободы и власти для русской аристократии»74.

Немало приведенных посылок являлись основательным и, прежде всего учет социальных факторов и признание наличия двух группировок в дворянстве. Однако автор, на наш взгляд, упускает важные стороны как самого механизма заговора, так и расстановки сил в нем. Нельзя все сводить к аристократии, поскольку определенную поддержку ей оказало среднее и мелкое дворянство, правлением монарха заметно тяготились также купечество, духовенство, солдатские массы, не скрывали недовольство и крестьяне, надежды которых на освобождение от крепостничества развеялись уже давно.

Масла в огонь общественного недовольства подливали непонятные шаги императора, приписываемые иными его мнимому безумию. В частности, недоумение продолжало вызывать покровительство Ордена мальтийских рыца[>ей, который царь ошибочно считал надежным бастионом против распространения в Европе революционных идей. Такая линия принимала гротескные формы, когда Павел записал всех приближенных в разряд рыцарей и добился провозглашения себя их гроссмейстером. И это делал православный монарх в отношении католической организации, находящейся под патронажем Ватикана. В то время Наполеону Бонапарту удалось значительно подорвать устои католицизма и захватить большую часть имущества мальтийцев, нашедших убежище в России. А по указанию государя в глубокой тайне велись переговоры с Ватиканом, весьма встревожившие православных иерархов. Оказывается, согласно не столь давно обнаруженным документам он заверял папу римского Пия VII в готовности содействовать восстановлению единства двух ветвей христианства при условии признания за ним титула великого магистра Мальтийского ордена1. Однако усиливалось и сближение России с наполеоновской Францией, злейшим врагом католицизма, и прорабатывался их план совместного похода против Англии, что побудило последнюю подготовить морскую эскадру для нападения на Кронштадт. Но разрыва дипломатических отношений между ними не было.

Естественно, что в такой обстановке заговорщики готовились к перевороту. Значительно активизировался и С.Р. Воронцов. В письме из Саутгемптона Новосильцову 2 февраля 1801 г. он обрушивается на некое «безумное действие» Павла I, за чем «должна немедленно последовать комбинация, дабы воспрепятствовать разорению страны». Европе, дескать, неизвестны происходящие у нас ежедневно «еще более сумасбродные и смешанные с жестокостями действия, требующие самых срочных мер, ибо несчастная страна быстро катится в пропасть полной гибели», нашу «презренную нацию» ожидает крах. По смыслу приведенных строк дипломат склонялся, очевидно, к целесообразности какого-то обуздания монарха. Через два дня Новосильцов в очень витиеватых выражениях присоединяется к суждению Воронцова в сопровождении осторожного намека подождать с окончательными выводами и предаться «сладостным надеждам». В следующем письме Воронцов не вполне разделяет мнение собеседника. Он сравнивает Россию с кораблем, управляемым сумасшедшим капитаном, который один противостоит команде из 30 человек. По его словам, надежда Новосильцова зиждется на том, что «первый помощник капитана — молодой человек, рассудительный и мягкий, пользуется доверием команды». И он заклинает заочного собеседника «представить молодому человеку и матросам, что им следует спасать судно». Однако Новосильцов этого будто бы пока не делает75. Речь явно идет о необходимости форсировать смещение императора и замену его наследником престола (первым помощником). Наконец в конце февраля 1801 г. Воронцов сообщает о намеченном на май прибытии императорского двора в Москву, а между строк лимонным соком, не полностью сохранившимся, добавляет: «Мне кажется, что наш смельчак (т.е. царь) хочет удалиться из окрестностей Кронштадта еще до конца апреля в надежде, что англичане ранее не появятся. Я не досадую его путешествию в Москву, где больше истинных русских, чем в Петербурге, и надеюсь, что они расправятся с этим...»76. Далее пропуск, но смысл сохранившегося текста самоочевиден. Это сетование на нерешительность столичных заговорщиков с указанием на желательность исполнения задуманного более решительными москвичами. Речь, следовательно, идет о необходимости скорейшего переворота и низложения императора.

Впрочем, вельможа, очевидно, не был ознакомлен подробно со столичными событиями, где заговорщики во главе с Паленом приступили к удалению последних верных Павлу приближенных, прежде всего Ростопчина, с которым связывалась переориентация внешней политики на Францию и от странение от должности англофила Панина. 17 февраля 1801 г. Ростопчин пишет находящемуся в Дрездене Кочубею о решении просить отпуск у императора, поскольку, мол, бессилен бороться с интригами и клеветой. На его взгляд, существует «большое общество великих интриганов... Лопухин, Куракин, граф Андрей, а во главе всего Пален». Оказывается, на кону стоят «огромные барыши в случае урегулирования дел Англии. Полагают, что я этому препятствую, хотя я лишь выполняю волю моего государя». Ростопчин явно знал о заговоре и стремился заранее перестраховаться на случай его успешного осуществления. Никаких мер противодействия он предпринимать не собирался. Кочубей переписал полностью это сообщение симпатическими чернилами и отправил его Воронцову с досими комментариями: «Англичане купили наших могущественна лиц и поскольку имеется сброд, то я не огорчусь, если любым путем произойдет благое дело. К способным людям я отношу Ку-таЙсова и Гагарина, Палена. Последний должен быть душой все-IX), его влияние не может сравниться ни с каким другим». Далее выражалось удовлетворение отставкой Ростопчина, что одобрил К С.Р. Воронцов, сохранивший к нему и позже расположение, а также готовность быть ему чем-либо полезным77.

20 февраля 1801 г. вице-канцлером был вновь назначен д. Куракин, Пален стал членом Коллегии иностранных дел, продолжая управлять Петербургом, почтовым ведомством с кабинетом перлюстрации переписки и значительной частью армии. Путь для переворота оказался, наконец, расчищенным, целью по-прежнему было убрать Павла I и посадить на его место наследника. Проекты будущего переустройства страны временно оставались в тени. На причастность Англии к заговору ясно намекали Ростопчин и Кочубей. Со ссылкой на архивы МИД Великобритании на субсидирование заговорщиков Лондоном указывал Валишевский. После разысканий Кеннея сомнений на сей счет не осталось. По его словам, Воронцов был в курсе планов свержения царя, о чем, возможно, сообщил своему другу, министру иностранных дел Гренвиллу. Во всяком случае, члены английского кабинета могли знать кое-что о заговоре. Действительно, перед отъездом из России посланник Витворт занял у своего банкира 40 тыс. рублей, за которые не отчитался. Когда же английские контролеры стали настойчиво требовать указания причины расхода таких средств, дипломат отделывался уклончивыми ответами, продолжая карьеру в Париже. Вопрос затянулся до 1809 г., долг списали по решению короля78. Вряд ли деньги присвоил сам Витворт, скорее он передал их заговорщикам через свою любовницу Жеребцову, которая, помимо амурных похождений, занималась политическими Дедами, но обещанного вознаграждения не получила и принялась позднее досаждать Витворту.