Последствия греха - Клэр Лэнгли-Хоторн

Ответ мистера Марлоу прилагался. Почерк у отца был неряшливый, а записка — коротенькая: ему явно недоставало времени на писание такого рода писем.

«Изабелла, любовь моя, ты просто ангел, если так долго миришься с моим отсутствием. Жди меня вечером шестого. Любящий тебя муж».

Урсула просмотрела еще несколько писем, в которых, судя по всему, выражалась все та же обеспокоенность по поводу отлучек мистера Марлоу.

Было в их тоне нечто такое, что заставило Урсулу нахмуриться. Возможно, они открыли ей всю глубину одиночества, которое испытывала ее мать.

Урсула осторожно сложила письма и связала их ленточкой. Потом она заметила маленькую деревянную шкатулку, которая лежала на самом дне сундука. При близком рассмотрении девушка поняла, что это шкатулка для украшений, с замысловатыми инкрустациями розового дерева. Она подняла крышку и вытащила красивую нитку жемчуга. Ее удивило то, что драгоценности матери лежат здесь, а не в сейфе или в банке вместе с ценными бумагами. В шкатулке оказались еще изящная золотая булавка в форме розы, синий эмалевый медальон, гранатовое колье и маленькое кольцо с лунным камнем. У матери, должно быть, были такие же тонкие пальцы, как у Урсулы: когда девушка аккуратно примерила кольцо на средний палец, оно идеально подошло. И наконец она обнаружила подвеску из позолоченного серебра.

Урсула открыла медальон. Внутри, к ее радости, оказалась раскрашенная фотография отца. В темно-сером костюме, рубашке с отложным воротничком и полосатым галстуком он выглядел молодым и изящным. Урсула смотрела на него, и в уголках глаз у нее собирались слезы; она спрятала медальон в карман. Теперь она будет его хранить.

Урсула уже собиралась перейти к следующим сундукам, когда решила, что может забрать шкатулку вниз. Урсула бережно положила ее на пол рядом с лестницей, а потом начала открывать оставшиеся сундуки. В первом из них на крышке, с внутренней стороны, стояло имя мистера Марлоу; сундук был набит книгами. Урсула с интересом вытащила несколько томов. Ей стало любопытно, отчего отец при своей любви к чтению оставил здесь столько томов. Одна из книг называлась «Наследственность»; Урсула наскоро пролистала ее и отложила. Следующая оказалась «Личными воспоминаниями» путешественника и ученого Гумбольдта и лежала бок о бок с дарвиновским «Происхождением видов». Нашлась в сундуке и коллекция насекомых в стеклянной коробке; все образцы были подписаны рукой отца. Урсула положила коробку и книги обратно, на это у нее не было времени, все ее мысли занимала только мать.

В следующем сундуке она обнаружила одежду и фотографии, завернутые в ткань. Девушка начала рассматривать снимки, поднося их к свету, чтобы разглядеть в подробностях. На одном из снимков была изображена группа людей на фоне большой палатки. Она узнала Джерарда Андерсона; он стоял рядом с Элизабет, которая держана на руках ребенка. Узнала Дэниэля Эббота: вытянув ноги, он с улыбкой сидел в плетеном кресле. Слева стоял ее отец, весь залитый солнечным светом, а рядом с ним какой-то незнакомый Урсуле человек, улыбаясь, позировал фотографу. У него были светлые волосы, зачесанные назад. Девушка подумала, что мужчина очень хорош собой, несмотря на взлохмаченную бороду и шрам, пересекавший левую щеку. Что-то в его бесстрастных темных глазах показалось Урсуле странно знакомым. Она ненадолго задумалась, перевернула фотографию. Рукой отца на обороте было выведено: «Сентябрь 1887 года. Подготовка идет полным ходом. Бейтс, Андерсон и Эббот наслаждаются заходом солнца».

Урсула вошла по выложенной камнем дорожке на кладбище. Она устала, и вдобавок, поскольку девушка не захотела рассказать никому в Грей-Хаусе о своих намерениях, ей предстояло долгое пешее возвращение. Тем не менее свежий воздух слегка ее подбодрил, а одиночество вернуло ясность мысли. После похорон прошло всего лишь два дня, но ей казалось, что целая вечность. Завтра пора отправиться в поместье лорда Розема, а значит, это последняя возможность попрощаться с отцом.

Урсула склонила голову; фетровая шляпка низко опустилась ей на лоб, пока девушка шагала по тропинке к могиле родителей. Ветер стих, и дуб, осенявший надгробие, перестал шуметь; думы Урсулы прерывались лишь слабым чириканьем птиц на вересковой пустоши.

Урсула поплотнее запахнула пальто — было холодно и сыро. Она наклонилась, чтобы положить на свежую могилу, рядом с венком, букет белых лилий. Серая гранитная плита поблескивала в угасающих лучах заката. Эбердинский гранит — как хотела ее мать. Только теперь там стояли два имени вместо одного. То, что мастер уже закончил гравировку, было как бы окончательным подтверждением нынешнего статуса мистера Марлоу. Урсула провела затянутой в перчатку рукой по буквам отцовского имени, и сердце у нее заныло.

— Покойтесь в мире, — прошептала Урсула. Она легонько коснулась камня рукой в знак последнего «прости» и зашагала между могил к воротам кладбища.

12

Два дня спустя Урсула стояла на лужайке перед особняком лорда Розема — Бромли-Холлом — и рассматривала обсаженную деревьями аллею и простиравшиеся вдалеке леса. Ранним утром окрестности были плохо различимы. В тумане вздымались темные дубы и кипарисы, на небе появлялись облачка, все казалось таким неизменным. Леса и долины говорили с ней на древнем языке. Урсула думала, что могла бы стоять здесь целые века — и ничего бы не изменилось. Земля под ее ногами, обутыми в шелковые домашние туфли, была рыхлой и сырой. Урсула стояла на лужайке одна. Одетая в ночную рубашку и халат, она не обращала внимания на холод.

Мысли не давали ей покоя. Измученная переживаниями, Урсула знала, что не сможет заснуть.

Уинифред сидела в тюрьме Холлоуэй; суд должен был состояться меньше чем через месяц. Гаррисон, судя по всему, предполагал, что убийца Роберта Марлоу — некий рабочий, уволенный с фабрики и избравший бывшего хозяина объектом мести. Урсула не смогла убедить его в том, что это связано с гибелью Лауры. Полисмена, который тем вечером должен был охранять дом, временно отстранили от службы — распитие чая с Бриджит в подвальной кухне дома Марлоу расценили как «халатность». Но по крайней мере он оказался на месте преступления вскоре после выстрела, и это, по мнению лорда Розема, не позволило убийце выстрелить еще раз.

Лорд Розем. Ее опекун. Одновременно источник раздражения и облегчения. Ей не к кому было обратиться, Урсула чувствовала себя обессиленной темп противоречивыми эмоциями, которые тот вызывал. Девушку злило ощущение зависимости, а также смущение, испытываемое ею в его присутствии.

Бромли-Холл принадлежал семейству Роземов более трехсот лет. Первоначально средневековое поместье, выстроенное по периметру внутреннего дворика, дом отражал все изменения и перестройки, производимые последующими поколениями. Самая значительная из них произошла в 1570 году, когда к дому пристроили два крыла в роскошном стиле ренессанс. Урсула сразу заметила квадратные печные трубы, богато украшенный фасад и высокие окна, пока они с лордом Роземом ехали по извилистой подъездной аллее. Лужайка перед домом, от которого было рукой подать до Рокингемского леса, граничила с оленьим парком, основанным третьим бароном Роземом, чтобы можно было охотиться, не испытывая недостатка в дичи. Когда автомобиль подъехал к позолоченным, искусной ковки воротам, Урсула разглядела оленей, пасущихся на запущенных лугах.

Вскоре после прибытия в Бромли-Холл она обнаружила, что отношения между лордом Роземом и его матерью очень натянуты: вдовствующая баронесса Адела Розем чаще избегала их общества, чем присоединялась к ним. Урсула пробыла в поместье уже почти три дня, но виделась с матерью своего опекуна всего один раз, за ужином. Она получила немало удовольствия, наблюдая за лицом лорда Розема: он явно страдал от непрестанных жалоб баронессы в течение всего вечера.

— Здесь сейчас невыносимо, невыносимо скучно, — со вздохом сказала леди Розем. — Когда Фредерик вступил во владение поместьем, он каждое воскресенье устраивал праздники. Было так весело. А ты, наоборот, относишься ко мне с полнейшим пренебрежением. Честное слово, Оливер, ты невыносим — я начинаю думать, что ты отрекся от собственной матери.

— Я отрекся лишь от того, от чего должен был, мама.

В первый и в последний раз Урсула услышала, как лорд Розем выразил свое недовольство; судя по взгляду, брошенному на нее через стол, она поняла, что расспрашивать не стоит. Было известно, что Фредерик, распущенный и праздный старший брат королевского адвоката, отличался расточительностью, которая вовсе не способствовала процветанию поместья, — видимо, эту страсть он унаследовал от матери. Его смерть в Неаполе от болезни печени, ставшей результатом «невоздержанного образа жизни», была источником постоянных раздоров в семье.