Последствия греха - Клэр Лэнгли-Хоторн

Все формальности расследования были уже позади, и день похорон наконец назначен; отца, согласно его последней воле, похоронят рядом с женой в Ланкашире.

Лорд Розем должен был сопровождать Урсулу во время поездки в имение Грей-Хаус. До сих пор девушка отказывалась видеть лорда Розема. Каждый день адвокат звонил и оставлял свою карточку, и каждый день Урсула приказывала горничной принести ему извинения от ее лица. Но к моменту поездки в Грей-Хаус Урсула успела утратить свою решимость. Лорд Розем прибыл в назначенный час, облаченный подобающим образом: угольно-черный пиджак с тремя пуговицами, крахмальная белая сорочка, серый жилет и шейный платок в тон, заколотый золотой булавкой с ониксом. Он был воплощением современного Лондона. Впрочем, Урсула заметила крошечный порез от бритвы за его правым ухом.

Она сидела на диване в гостиной, одетая в черное креповое платье, и чувствовала себя страшно усталой.

— Вам следовало бы выспаться, — равнодушно произнесла она, когда лорд Розем подошел к ней. Он опустился на колено и взял Урсулу за руку, сначала одной, а потом обеими руками.

Никаких формальностей. Никаких соболезнований. Он просто смотрел на нее, и его глаза выражали то, что не смогли бы передать слова. Урсула справилась со слезами.

— Милорд, — позвали с порога, — я погрузил чемодан мисс Марлоу в машину. Мы готовы отправиться, когда вам будет угодно.

— Спасибо, Джеймс, — ответил лорд Розем и поднялся.

Шофер отвез их на вокзал Юстон, откуда им предстояло отправиться утренним поездом в Манчестер. Все слуги, кроме Джулии, были заблаговременно отправлены вперед, чтобы подготовить Грей-Хаус к траурному приему, который должен был последовать за похоронами. На правах хозяйской горничной Джулия получила право сопровождать Урсулу и лорда Розема.

Урсула редко бывала в доме, где провела детство; отец оставил Грей-Хаус за собой лишь ради того, чтобы останавливаться там во время поездок на местные фабрики. Все необходимые приготовления в таких случаях обычно делала миссис Норрис, старая няня Урсулы. Она жила одна во флигеле и в ожидании визита мистера Марлоу поддерживала в должном порядке спальню и гостиную. Урсула могла лишь гадать, какие изменения претерпел старый дом трудами миссис Стюарт и Биггза. В том, что касалось приема, она всецело положилась на слуг, отдав им лишь два распоряжения. Во-первых, следовало запастись провизией для рабочих, которые пожелают прийти на похороны, — элем и сандвичами. Во-вторых, Урсула хотела, чтобы прием состоялся в большой гостиной — так, как это бывало при ее матери.

— Нам пора. — Негромкий голос лорда Розема вернул ее к действительности.

Урсула поспешно кивнула, надела шляпу и вуаль и встала. Записку от Уинифред, прибывшую с утренней почтой, она оставила нераспечатанной на маленьком столике.

Джулия ждала у двери в шерстяном пальто и вязаном чепчике. Лицо у нее было бледное и заплаканное, но у Урсулы не было сил ее утешать. Когда они садились в автомобиль, девушка услышала, как лорд Розем вполголоса разговаривает с горничной, и исполнилась к нему благодарности за сочувствие.

Вокзал, с его внушительной дорической аркой и высокими потолками, был холодным и неуютным. Звуки паровозных свистков и шум двигателей разволновали Урсулу; вскоре ей показалось, что она вся покрыта угольной пылью, летавшей по станции. Девушка видела, как гроб с телом отца подняли и поместили в один из задних вагонов поезда. Лорд Розем быстро подхватил ее, когда она пошатнулась.

В вагоне Джулия сидела напротив Урсулы и лорда Розема в купе первого класса, сцепив руки на коленях. Когда поезд отъехал от станции, горничная не сумела совладать со слезами и благодарно, хоть и робко, улыбнулась лорду Розему, который вынул из кармана пальто ослепительно белый носовой платок и протянул ей.

Урсула была рада его присутствию и в то же время обнаружила, что с трудом переносит близость этого человека. То, что край его пальто касался ее платья, едва уловимый запах табака и бергамота — все напоминало ей об отце. Порой Урсуле приходилось проявить всю силу воли, чтобы не свернуться рядом с лордом Роземом, уткнувшись лицом в мягкие складки его пальто, — точно так же как она делала в детстве, утомленная долгой дорогой.

Большую часть пути Урсула сидела, глядя в окно и чувствуя, как сердце ее каменеет. Она закрыла глаза и прислонилась лбом к оконной раме. Она неимоверно устала. Устала от бесконечных вопросов, которые задавал ей Гаррисон. От внутренней боли — ледяной, сосущей, — от печали и раскаяния. Шум от движения поезда, который, покачиваясь, бежал через поля, странным образом утешал ее.

Сэмюэльс встретил их на манчестерском вокзале и отвез в Уэлли. Урсула почти не обращала внимания на пейзаж, но в ту секунду, когда она увидела старый каменный дом, купленный мистером Марлоу для ее матери, на нее внезапно нахлынули эмоции. Гнев, вина, уныние и горе охватили ее со страшной силой. Она отказалась от помощи, заявив, что сама может позаботиться о себе, и нетвердой походкой поднялась по лестнице. Урсула слышала, как лорд Розем приказывает Сэмюэльсу отвезти его в гостиницу «Приют пастуха», где он собирался остановиться. Урсула объяснила Биггзу, что до завтра, пока не прибудет катафалк, она хочет побыть одна, наверху, в Зеленой спальне, где прошло столько счастливых дней ее детства.

К десяти утра следующего дня все приготовления были окончены. Катафалк, запряженный вороными лошадьми с плюмажами, стоял у входа; носильщики в цилиндрах и черных перчатках ждали позади него — им предстояло вносить гроб в церковь. Урсула опустила на лицо черную кружевную вуаль и медленно пошла по коридору, ведущему к входной двери. Вся прислуга выстроилась в ряд, выражая соболезнования. Миссис Стюарт вытирала глаза платочком; Джулия плакала не стыдясь. Бриджит и Мойра стояли молча, склонив головы; когда Урсула проходила мимо, она заметила у обеих в руках четки. Женщины походили на зеркальные отображения друг друга; обе перекрестились, когда мимо них пронесли гроб. Биггз, прямой и суровый, стоял у порога. Лицо у него было бесстрастное, волосы гладко зачесаны назад, взгляд устремлен прямо перед собой. Урсула на мгновение задержалась рядом с ним, ее губы дрогнули, как будто она пыталась заговорить, но не могла. Лишь тогда силы изменили дворецкому, и в его глазах мелькнула скорбь. Этого было достаточно. Урсула крепко схватила его за руку.

Она снова хотела заговорить, но безуспешно. Лорд Розем тихо подошел к ней.

— Пора, — сказал он.

По пути в церковь Урсула рассматривала знакомый пейзаж, как странник, обозревающий чужие края. На мосту через Клоусб-роу задул сильный ветер. Лошади заржали. Урсула ощутила порывы холодного воздуха и вцепилась пальцами в край кожаного сиденья. Она смотрела на каменные изгороди и простиравшиеся за ними унылые, скалистые земли. Небо было серым и тусклым. Процессия медленно двигалась по направлению к Харвуд-роу. Когда они въехали в Норден-Бридж, Урсула увидела выстроившихся вдоль улицы жителей. На углах останавливались целые семьи, мальчики с торжественным видом снимали фуражки; когда они свернули на Блэкборн-роу, девушка заметила колонну людей с черными повязками на рукавах. Лица покраснели от холода. Фабрики в Риштоне и Дэйзи-Холл не работали. Только с «Норден Файеркли» донесся всего один пронзительный гудок. Магазины на главной улице были закрыты. Единственным звуком, доносившимся до Урсулы, был звон колоколов на церкви Святых Петра и Павла.

Войдя в церковь, Урсула увидела много знакомых лиц — одних она смутно помнила со времен своего детства, другие болезненно напомнили ей о недавнем прошлом. В дальнем углу мелькнул Джордж Барден с олдхэмской фабрики — единственный знакомый ей человек среди целой толпы мужчин в рабочей одежде, теснившихся у стены. В самом центре рядом со своими женами стояли Джерард Андерсон и Обадия Доббс. Никого из ее сверстников не было: Сесилия Эббот уехала в Ирландию неделю назад, Марианна и Эмили Андерсон были в Греции. Кристофер Доббс, по слухам, находился на борту отцовского корабля «Эксельсиор», плывущего в Индию.

Когда Урсула и лорд Розем шли следом за носильщиками по проходу, она заметила и нескольких местных уважаемых лиц, в том числе члена парламента Дэвида Шеклтона и мэра Блэкборна. Мельком Урсула увидела Тома, который почтительно держался в третьем ряду, — его лицо было отчасти скрыто тенью.

Урсула заняла свое место на передней скамье в ту самую минуту, когда орган замолк и преподобный Чарльз Харпер выступил вперед, собираясь начать службу. Сквозь вуаль церковь внутри казалась темной и тусклой: ноябрьским утром от горящих свечей было мало толку.

Урсула ощущала холод и мертвенную пустоту внутри себя. Слова священника ничего не значили. То, что он читал, тоже ничего не значило. Она с трудом смогла подняться, чтобы пропеть последний гимн — «Иерусалим», — который больше всего любил отец. Оглядевшись по сторонам, Урсула окончательно поняла, что осталась одна. Отсутствие родственников со стороны матери особенно бросалось в глаза — ни бабушки, ни тети, которые могли бы ее утешить, здесь не было. Роберт Марлоу был последним членом семьи, и теперь ей не на кого было опереться, кроме стоявшего рядом лорда Розема.