Монах - Антонен Арто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вероятно, вы удивлены, что за все это время я ни разу не попытался что-нибудь разузнать о вашей сестре. Теодор, которому после многих приключений удалось отыскать мое убежище, успокоил меня на этот счет, но в то же время дал понять, что я должен отказаться от мысли освободить ее, потому что в таком состоянии я не смогу добраться до Испании.
А поскольку меня очень тревожили события в замке после моего отъезда, он мне рассказал, что там произошло.
Как только призрак устроился около меня и коляска уехала, Теодор благополучно вернулся в деревню, а назавтра освободил Кунегунду и привел ее в замок. Всех обитателей замка он застал в сильнейшем волнении, все умы были перевозбуждены ночными событиями, тайны которых никто не мог постичь.
Агнес, задержанная неожиданной помехой, пробралась в комнату МОНАШКИ через несколько минут после ухода призрака. Она проследовала по обозначенному маршруту и беспрепятственно добралась до места свидания. Но каким бы ни было ее удивление и разочарование, когда она не нашла меня, готового ее встретить, она добралась до самого конца пещеры и в течение двух часов. бродила по тропинкам соседнего леса. Отчаявшись, вся во власти самых мрачных мыслей, она наконец решила вернуться, но час призрака миновал, башенные куранты уже пробили три часа, и все двери замка были закрыты. Тем не менее она решилась разбудить привратника: он услышал сильные удары, встал и стал поднимать тяжелые засовы, ругаясь, что его потревожили. Но едва ли не раньше, чем он полностью успел отворить одну створку двери, как увидел Агнес в ее мрачном снаряжении. Он задрожал и упал на землю лицом вниз, полагая, что открыл дверь настоящему привидению. Агнес его оттолкнула и поднялась в свою комнату, где, быстренько избавившись от своего одеяния, улеглась в постель, безуспешно пытаясь понять причину моего исчезновения.
Теодор вместе с Кунегундой появились на следующий день в тот момент, когда барон, его жена и дон Гастон, приехавший за дочерью, вели оживленный разговор по поводу нематериальной природы призраков и уже готовы были допустить некоторые сомнения по поводу самой серьезной бесплотности этого призрака, который должен был постучаться, чтобы войти, когда неожиданное появление Теодора открыло тайну. Но начиная с этого момента баронесса предприняла настоящие маккиавелевские уловки, чтобы помешать моему пажу встретиться с Агнес, и она скрыла от всех мое письмо, в котором, назвав свое имя и происхождение, я предлагал Агнес стать моей женой и воспользоваться всеми преимуществами, которые дают титул и состояние семейства де Лас Систернас.
Вот так, не зная о моих истинных намерениях по отношению к ней, чувствуя себя осмеянной и покинутой, ваша сестра не стала больше противиться давлению всех членов семьи, требовавших ее пострижения, и через месяц она, все еще на что-то надеясь, решила ехать с отцом в Мадрид. И только после ее отъезда Теодор был выпущен из замка.
Он продвигался по моим следам из города в город, и ему понадобился весь его поистине необыкновенный инстинкт, чтобы воспроизвести мой баснословный маршрут. Меня никто нигде не видел, но повсюду люди слышали эхо этой гонки, когда среди неописуемой суматохи неслась со скоростью ветра коляска. И хотя время в этих рассказах не совпадало и меня замечали практически в один и тот же момент в местечках, отстоящих одно от другого на значительном расстоянии, Теодор, следуя шаг за шагом по пути моего экипажа, в конце концов добрался до меня.
ИСТОРИЯ ВЕЧНОГО ЖИДАКогда он закончил свой рассказ, солнце уже село и леденящая и грустная тень заполняла улицу. Я смотрел на свои руки, которые при свете казались совсем белыми; из них медленно уходила жизнь, — я это чувствовал. Вдруг радостное восклицание моего пажа заставило меня поднять голову.
— О! О! — воскликнул он, подпрыгивая. — Вот Великий Могол!
— Что?! — переспросил я.
— О! Ничего особенного: это человек, который преследует меня от самого Мюнхена и заявляет, что у него для вас есть важное послание.
— Для меня?
— Ну да, для вас. Когда я бродил по Мюнхену, растерянный и отчаявшийся когда-нибудь отыскать ваши следы, я очутился вдруг перед трактиром «Римский король». Никто ничего не мог мне сообщить о вас, но зато во дворе, среди необыкновенно странного снаряжения, я увидел страшно высокого и ужасно тощего человека, который вышагивал очень торжественно. Его грудь была обнажена, один глаз был скрыт под черной повязкой, и огромная шпага била его по ногам. Один или два раза он прошел передо мной, пробормотав странные слова, из которых я позже понял, что они касаются вас; они составляют, как мне кажется, некое срочное послание, но такое сумасшедшее, что не стоит на нем особо останавливаться.
Я справился о нем. Его считали иностранцем, хотя никто не мог точно сказать, откуда он. Он ходил с завязанным глазом, обнаженной грудью, худой, как скелет, подпоясанный чем-то вроде шали, которая спускалась ему до щиколоток.
Он ни с кем не разговаривал, и никто не мог бы похвалиться, что слышал его смех. Он спал на соломе, на чердаке, а ел как животное. Тем не менее казалось, что его кошелек полон, и многие бедные горожане могли только радоваться его расточительству. Его везде боялись, как колдуна, и я был близок к тому, чтобы видеть в нем новое воплощение доктора Фауста, совершающего на земле новую искупительную миссию. Но трактирщик меня уверил, что это сам Великий Могол, который путешествует инкогнито.
Пока Теодор все это мне рассказывал, я чувствовал себя как на горящих угольях. Инстинктивно я потянулся к этому человеку и поторопил пажа, чтобы он мне скорее пересказал порученное ему послание.
Я прервал его посреди описаний, чтобы напомнить ему, что он должен мне что-то сказать. Он с минуту скреб голову, не сразу поняв, в чем дело, потом улыбнулся.
— Ах да. Но слова колдуна, мне кажется, имеют так мало отношения к тому, что вас интересует, что я их почти забыл. Тем не менее, пожалуйста.
В глазах его вспыхнули какие-то огоньки.
Поскольку я смотрел на него, ошеломленный его видом и его поведением, он наклонился поближе и поучительно произнес:
«Человек, которого вы ищете, встретил то, что он очень хотел потерять. Теперь только одна рука может остановить кровь — моя рука. Пусть ваш хозяин думает обо мне всякий раз, как только прозвонят час».
Почти оторопев от странного способа, каким мне были переданы эти слова, и от всего остального, что меня занимало, я рухнул на кровать. Затем, взяв Теодора за плечи, я подтолкнул его к выходу, велев во что бы то ни стало найти этого незнакомца и немедленно привести его ко мне. Затем я снова устроился в кресле.
Время тянулось очень долго. Уж совсем наступила ночь и я начал было засыпать, как обычно, когда Теодор хлопнул меня по плечу. Странный человек оказался передо мной. Он стоял, освещенный светом, проникающим с улицы через окно, и я рассматривал его сначала молча, восхищаясь силой и выразительностью черт этого лица, но постепенно нечто неуловимое, но гнетущее, что исходило от него, заставило меня почувствовать себя неловко. Я был готов ко всему, однако его присутствие начало меня тяготить. Он смотрел на меня мягко и сочувственно, и я не мог не чувствовать силу, исходящую от его глаз; я чувствовал такую же тяжесть, как в кошмарном сне, и хотел, чтобы он наконец шевельнулся или заговорил. Он сделал знак Теодору выйти из комнаты, затем подошел ко мне, взял мою руку и сказал:
— От меня не ускользнуло ничего, что касается вас. У меня есть власть прогнать призрака, который вам докучает. Однако потерпите до воскресенья: в час, когда начинается день отдыха, влияние мертвых уменьшается. В этот момент я буду рядом, и после субботы, обещаю вам, МОНАШКА больше к вам не явится.
Он собрался уходить, но я его удержал.
— Но каким образом вы овладели тайной, которую я так тщательно скрывал от всех?
— А как бы, — ответил он, — я мог не узнать причину ваших страданий, если я вижу ЕЕ плавающей в воздухе рядом с вами?
Я подскочил и огляделся, пытаясь проникнуть сквозь сумерки, но он мне шепнул:
— Хоть вы ее и видите только в течение единственного часа из двадцати четырех, она на самом деле не покидает вас ни на минуту, ни днем, ни ночью, и не покинет, пока вы не выполните ее волю.
— Но как же я могу это сделать? Я же абсолютно не знаю, чего она от меня хочет.
— Она сама вам это скажет. Дождитесь ночи с субботы на воскресенье, и все прояснится.
Он ушел не сразу. Он сел рядом и продолжал говорить со мной. Но вспоминая о его присутствии, об этом неправдоподобном вечере, когда он мне с такой уверенностью рассказывал о самых различных давно умерших людях и о давно забытых в глубине веков событиях, я едва могу поверить, что это было не во сне.
Вернулся он только через три дня.