Пираты московских морей - Сергей Александрович Высоцкий

он забыл и про негритянок, и про немок, представив, в какую глупую ситуацию можно попасть, приехав в Германию с паспортом на имя Штирлица! Вполне могут возникнуть серьезные проблемы с несерьезными гражданами немецкой национальности. На свете есть немало глупцов, которые путают героев книг и фильмов с реальными людьми. Кто для них Штирлиц? Супершпион и виновник поражения Германии! Фризе поежился.

«Позвоню-ка я Лизавете, — подумал сыщик. — Может быть, она найдет время и встретится со своим старым другом?»

Среди знакомых молодых немок Лизавета была самой любимой немкой Владимира Петровича. Других знакомых немок у Фризе просто не было.

Лизавета служила в Интерполе и в душе у сыщика теплилась надежда на то, что сотрудница такого серьезного ведомства найдет способ, как ему помочь. Как? «Как-как… Откуда я знаю? — сердился на свой оптимистический порыв Владимир. — Встретимся, а там видно будет».

— Володя! Едешь к нам? Ну, наконец-то! Я так рада, так рада! И папа нарадуется. Он сейчас в отпуске от свой… Как это по-русски? Большой марширен.

«Рада мама, рад и папа, Фрица приняли в гестапо, — мысленно продекламировал сыщик. — И Фризе тоже».

Хотя, если быть точным, Штирлиц в гестапо не служил. Но для Владимира сейчас было несущественно — абвер, гестапо или еще какая-нибудь зловредная контора Третьего рейха.

— Когда твой самолет будет в Гамбурге? — спросила Лизавета.

У Фризе с кончика языка уж готов был сорваться ответ: «Еду поездом». Но сердце тревожно екнуло, и он ответил:

— Как только прибуду, позвоню.

— Я тебя отслежу, майн либер Володька, — отозвалась девушка очень серьезным тоном. И Фризе понял — сотрудники Интерпола зарплату получают не зря.

«Так-то оно так, — подумал — сыщик, — но отслеживать Лизавета будет Фризе, а не Штирлица!»

Звонить в аэропорт, отказываться от билета, Владимир не стал. Подумаешь, какая-то мелочишка потеряна, — решил будущий миллиардер!

СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН

Почему-то, Фризе все время подмывало запеть песенку «Сиреневый туман». В полный голос. Может быть, потому, что перед выходом из дома, он выпил две рюмки коньяка?

«Все-таки впервые еду за границу под чужой фамилией. В сиреневый туман! А вдруг и правда задержат как русского шпиона? Что будет, что будет!»

Но тут же он себя осудил:

«Вам бы все ерничать! Что Фризе, что Штирлиц — не могут эти господа после двух рюмок коньяка оценить свое положение серьезно. А на самом-то деле, смешного мало. Пересечение государственной границы по чужому или поддельному паспорту — уголовное преступление!»

Но пока он сам себя стращал, перед ним возникла молодая черноволосая проводница и взяла из его рук паспорт и билет:

— Тоня, посмотри, какой пассажир поедет у нас во втором купе! — почти пропела она, проверяя документы Владимира. Ее напарница молча выглянула из тамбура и укоризненно посмотрела на черноволосую. Наверное, осудила за легкомысленность.

— А фамилия какая знаменитая! Господин Штирлиц.

— Правда? — Куда только подевалась строгость в голосе напарницы. Теперь это было неподдельное любопытство. — Максим Максимыч?

— Владимир Петрович.

— И правда! Какой Максим Максимыч! Это ж в кино было. — Она спустилась на платформу, взяла из рук Фризе легкий баульчик. — Пойдемте, я покажу ваше купе. А паспорт и билет останутся у Татьяны. На границе вас никто беспокоить не будет. Отоспитесь.

— Спасибо, спасибо, — поблагодарил Владимир. И подумал о том, что отоспаться ему необходимо. Под стук колес. Прежде чем войти в вагон, он бросил взгляд на платформу: пассажиров было мало — наверное, уже давно разместились в своих купе. Сиреневый туман над перроном не проплывал и полночную звезду не было видно. Перрон был крытый.

«“Еще один звонок…” Как она догадалась, что я подшофе? Неужели коньяком попахивает?»

Поезд еще не тронулся от перрона, а Фризе уже спал, удобно вытянувшись под белоснежной прохладной простыней. Время от времени он просыпался, с блаженным чувством прислушивался к мягкому перестуку колес и снова сладко засыпал.

Один раз его разбудил тихий ласковый голос:

— Господин Штирлиц! Господин Штирлиц! Не хотите выпить чайку?

По голосу Владимир узнал черноволосую проводницу. Но ему было лень даже ответить «нет».

Проводница постояла несколько секунд молча. Потом сказала:

— Мы вам приготовим чай, когда вы пожелаете. — И удалилась, осторожно задвинув дверь.

Фризе слышал, как она предлагает чай пассажирам следующего купе.

Сыщик с удовлетворением отметил, что голос у девушки по-прежнему доброжелательный, но не такой ласковый, каким она обратилась к нему.

По поездному радио мужской голос задушевно запел «Сиреневый туман». Душа Владимира наполнилась тихой радостью и умиротворением. Сколько бы он ни слушал эту песню, она никогда ему не надоедала. Он замечал даже странное совпадение: стоило ему подумать про «Сиреневый туман», как тут же он слышал знакомую мелодию!

«Вот бы еще Шевчук спел свою вызывающую озноб “Осень”», — подумал Фризе. Но вместо «Осени», умудренные жизненным опытом молодые радиокомментаторы начали обсуждать вопрос о Сталине.

«О Господи! — вздохнул Фризе-Штирлиц. — Не пора ли наконец похоронить мертвецов и взяться за живых? Всеми этими обсуждениями давно выясненных истин, людей только отвлекают от главного: хорошо ли сегодня-то мы живем?!»

Он сам считал, что о Кобе лучше всех почти пятьдесят лет тому назад написал в своих стихах Андрей Вознесенский:

Ты не пой, пластинка про Сталина,

Эта песенка не простая,

Не проста усов седина,

То кровава, а то добра…

Улыбка еще не сошла с его лица, как он снова уснул.

Следующий раз он проснулся оттого, что убаюкивающее движение прервалось. Поезд стоял. Слышалось постукивание молоточка обходчика по колесным тележкам, «мычание» электровозов, невнятное бормотание диспетчера в станционных громкоговорителях. А из-за перегородки, из купе проводников, доносился приглушенный разговор. К двум женским голосам присоединился мужской.

Фризе прислушался.

— Я хотела сказать, когда он проходил мимо нашего купе: «а, вы, Штирлиц, останьтесь!» — рассказывала черноволосая.

— Красивая фамилия, — заметила вторая проводница. — Наверное, немецкая.

— А может, еврейская, — не согласилась Тоня.

— Да ты что! Так бы он и служил свободно в разведке у фашистов с еврейской фамилией? Да этот… Как его?

— Мюллер, — подсказал мужчина.

— Этот Мюллер тут же отправил бы его в газовую камеру.

«Вот так и путаются в человеческих головах актеры и сыгранные ими роли», — подумал Фризе. И перед его внутренним взором возникло симпатичное лицо человека, похожего на артиста Леонова.

— Есть такая примета у медиков, — сказал мужчина, — если на прием к врачу пришел человек с редкой болезнью, то обязательно придет еще с такой же. Так же и с фамилиями.

— Ну, это вряд ли! — не согласилась блондинка. — Мы хотя и не доктора, но у нас среди пассажиров таких совпадений ни разу не было. Правда, Антонина?

— Я не припомню.

— Вы же не медики? —