Под покровом небес - Пол Боулз

– Сейчас сбегаю, – сказал Порт, пихая бумажник в карман. – Заодно попрошу у него мелочи: похоже, у меня ее нет.

– Хорошо. Хорошо, – растянув губы в улыбке, закивал Эрик, снова садясь на кровать.

Таннера Порт застал голым, тот в полном остервенении бегал по комнате с флаконом ДДТ.

– Заходи, – проронил Таннер. – Эта дрянь ни хрена не действует.

– А в чем проблема?

– Во-первых, клопы!

– Слушай, хочешь свалить отсюда в Мессад? Прямо завтра, в полседьмого утра!

– Я хочу свалить отсюда сегодня в полдвенадцатого ночи. Но как?

– Тебя подбросят Лайлы.

– А что потом?

– Через несколько дней они вернутся опять сюда, а потом поедут в Бунуру. – Порт импровизировал на ходу. – Они тебя привезут, а мы будем там дожидаться. Лайл сейчас у меня в номере сидит. Хочешь поговорить с ним?

– Нет.

Помолчали. Электрическая лампочка внезапно погасла, потом снова загорелась – слабенький оранжевый червячок в прозрачной колбе; все в комнате приобрело такой вид, будто смотришь через очень темные очки. Таннер бросил взгляд на свою развороченную постель и пожал плечами.

– В котором часу, говоришь, ехать?

– Они выезжают в полседьмого.

– Скажи ему, что я буду ждать у подъезда. – Он посмотрел на Порта, нахмурился, и по его лицу прошла легкая тень подозрения. – А вы? Вы-то почему не едете?

– Они могут взять только одного, – на голубом глазу врал Порт. – Да и вообще… Мне здесь нравится.

– Ничего, в кровать заляжешь – разонравится, – мрачно пообещал Таннер.

– Так ведь они, поди, и в Мессаде есть, – предположил Порт, чувствуя, что этим уже ничего не испортит.

– После этого отеля мне хочется рискнуть. Попробовать любой другой.

– Через несколько дней встретимся в Бунуре. И постарайся не вламываться в гаремы.

Закрыв за собой дверь, Порт пошел назад в свою комнату. Там Эрик сидел на кровати все в той же позе, но сигарету курил явно уже другую.

– Мистер Таннер в восторге, в полседьмого он встретит вас прямо у выхода. А, черт! Забыл его спросить насчет сдачи с вашей тысячи франков. – Порт дернулся снова выйти.

– Да нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Он мне ее завтра по дороге разменяет. Если понадобится.

Порт уже открыл рот, чтобы сказать: «Но я полагал, вы хотите вернуть мне триста франков?» И тут же одумался. Теперь, когда главная проблема разрешилась, рисковать тем, что все сорвется из-за каких-то нескольких франков, было бы просто нелепо. Поэтому он лишь мило улыбнулся.

– Конечно-конечно, – сказал он. – В общем, надеюсь на встречу после вашего возвращения.

– О, разумеется, – еще шире заулыбался Эрик, глядя в пол. Он резко встал и направился к двери. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Заперев за ним дверь, Порт постоял, подумал. Поведение Эрика показалось ему необыкновенно странным, но он подозревал, что и этому есть объяснение. Очень хотелось спать, поэтому он выключил остатки электричества и лег. И близко, и подальше хором лаяли собаки, но никакие паразиты не напали.

Ночью проснулся в слезах. Существование предстало ему в виде колодца в тысячу миль глубиной; вынырнув и поднимаясь с самого низа, он нес в себе бесконечную печаль и успокоенность, но ничего не помнил ни о каком сколько-нибудь внятном сновидении, за исключением безликого голоса, который прошептал: «Душа – это самая усталая часть тела». Ночь была тихой, разве что веял легкий ветерок, шевеливший ветви фигового дерева, на которых покачивалась наброшенная на них проволока. Ее кольца терлись друг о друга и чуть поскрипывали. Немного послушав, он опять уснул.

XVI

Кит сидела на кровати, держа на коленях поднос с остатками завтрака. Комнату освещал отблеск солнца, отраженного от голубой стены патио. Завтрак принес ей Порт, после того как понаблюдал за поведением прислуги и решил, что исполнять приказы постояльцев здесь никто не способен в принципе. Она уже поела и теперь раздумывала над его докладом об операции по избавлению от Таннера, который он преподнес ей – увы – с почти нескрываемым торжеством. Ей только что самой втайне хотелось, чтобы тот куда-нибудь исчез, и от этого сделанное мужем представлялось теперь вдвойне постыдным. Но почему? Таннер ведь уехал сам, никто не гнал его. И тут до нее дошло, что интуитивно она уже готова к тому, что Порт предпримет дальше: в Бунуре он сделает все, чтобы как-нибудь с Таннером разминуться. Это видно по нему уже теперь: что бы он ни говорил, снова встречаться с Таннером он явно не собирается. Вот от чего веяло низостью. Предательская сущность затеянного им маневра, если она правильно все понимает, слишком очевидна, и она решила не принимать в нем участия. «Даже если Порт захочет из Бунуры сбежать, я все равно останусь и встречусь с Таннером». Перегнувшись, она поставила поднос на коврик шакальего меха; от плохо выделанной шкуры шел кислый душок. «Или я просто стараюсь наказать себя еще хуже, приговорив к тому, чтобы и впредь каждый день терпеть перед собой физиономию Таннера? Не лучше ли и в самом деле от него избавиться?» Ах, если бы можно было заглянуть в будущее! Хотя бы на недельку-другую! Тучи над горами – это был и правда нехороший знак, но не в том смысле, какой ей поначалу мерещился. Вместо крушения поезда произошло нечто другое, но это другое может оказаться еще более губительным по последствиям. Как обычно, она спаслась лишь для того, чтобы быть ввергнутой во что-то гораздо худшее, нежели то, что ожидалось. Однако в то, что это худшее окажется Таннером, ей все же не верилось, поэтому так ли уж важно, как она будет вести себя по отношению к нему? Другие знамения предрекали ужас еще более всеобъемлющий и, без сомнения, неотвратимый. Ускользнув от беды, она каждый раз с неизбежностью попадала в ситуацию еще более опасную. «А раз так, – подумала она, – не проще ли сдаться? Ну хорошо, допустим, я сдаюсь. Как я должна себя вести при этом? А вот именно так, как сейчас». В общем, сдавайся или не сдавайся, ее проблем это никоим образом не решает. Почему? Да потому, что она пытается плыть против течения жизни. Своей же собственной. А значит, все, что ей остается делать, это ждать. Ну а попутно есть, спать и вздрагивать от предзнаменований.

Почти весь день она провела в постели: лежала, читала, потом оделась – только для того, чтобы спуститься к ланчу с Портом в вонючий дворик под навесом из зелени. Вернувшись в свою комнату, немедленно снова стянула с себя всю одежду. В комнате никто не прибирался. Она расправила сбившуюся простыню и снова легла. Воздух был сух, горяч и мертвенно-неподвижен. Все утро Порта не было: ходил в город. Она поражалась: такое солнце! – как он только выдерживает, пусть даже в шлеме; она бы через пять минут упала в обморок. На вид особой силой не отличаясь, он может часами бродить по раскаленным улицам, а возвратившись, за обе щеки уплетать отвратную пищу. А еще он откуда-то выкопал араба, который пригласил их обоих к шести вечера на чай. Сообщив о приглашении ей, Порт особенно настаивал на том, что опаздывать нельзя ни в коем случае. Это было очень на него похоже: требовать пунктуальности по отношению к безвестному лавочнику из Айн-Крорфы, а с близкими друзьями (да и с ней тоже) вести себя самым бесцеремонным образом, без всякого зазрения совести являясь на встречи с опозданием когда на полчаса, а когда и часа на два.

Араба звали Абдеслам бен-Хадж Шауи; они зашли за ним в его кожевенную лавку и подождали, пока он закрывал ее и запирал витрину. Под речитатив муэдзина он медленно вел их по извилистым улочкам и всю дорогу что-то вещал на витиеватом французском, адресуясь почему-то преимущественно к Кит.

– Как я рад, о, как я рад! Впервые в жизни я имею честь пригласить леди и джентльмена из Нью-Йорка. Как бы я хотел съездить посмотреть Нью-Йорк! О, какие там богатства! Повсюду золото! золото и серебро! Le grand luxe pour tout le monde, ah![52] Не то что у нас в Айн-Крорфе: на улицах песок, две-три пальмы, жгучее солнце и нескончаемая тоска. Для меня это огромное удовольствие – иметь возможность пригласить к себе леди из Нью-Йорка. И джентльмена. О, Нью-Йорк! Что за прекрасное слово!

Ему не возражали, не спорили.

В своем саду он, как и все в Айн-Крорфе, выращивал фрукты. Под апельсиновыми деревьями змеились узкие канальцы с водой, подаваемой из колодца, снабженного напорным баком, который был установлен здесь же, на возвышении в углу сада. А в дальнем его конце, ближе к стене, отделяющей сад от речного берега, росли пальмы, очень даже высокие; под одной из них был расстелен широкий красный с белым шерстяной ковер. На нем и расселись – ждать, когда слуга принесет жаровню и посуду для чая. В воздухе стоял густой аромат мяты – она росла здесь же, по берегам канальцев.

– Давайте, пока закипает вода, немножко поболтаем, – сказал хозяин, с благостной улыбкой устремляя взгляд то на него, то на нее. – Мы насадили тут пальмы мужского рода, потому что они красивее. В Бунуре сделали бы не так: конечно, они там думают только о деньгах. Они бы насадили женские. Знаете, как выглядят те? Такие низенькие, толстые и дают много фиников, но дрянных – во всяком случае, в Бунуре. – Он удовлетворенно засмеялся. – Теперь вы знаете, какие глупые люди живут в Бунуре!