Звезда Аделаида - 2 - GrayOwl

Но ведь именно Северус, давно зная все тонкости и периодичность изменения многочисленных защитных контуров Малфой-мэнора, прорвался к мирно отдыхающему в плотно защищённом Fidelius и ещё парочкой сильных Запирающих заклинаний, кабинете за стаканчиком «Зелёного Змия»… Кстати… Северус тоже предпочитает его «Огденскому» и североамериканскому, на вкус Люциуса - намного более насыщенному огневиски со смешным и непонятным названием «Жёлтая Енота»… Но это так, к слову пришлось, значит, и в выпивке вкусы у них одинаковы… Так вот, Северус проник каким-то чудом сквозь все защитные контуры поместья, аппарировав сквозь них, даже не нарушив ни единого - об этом после рассказывал семейный колдомедик Малфоев, что казалось до этого случая невероятным, оказался прямо в кабинете. Сам Люциус премного удивился, конечно, но встал и приветливо, радостно раскрыл объятия, думая, что вот, наконец, пришёл тот час, когда… И тут в него полетела тройное заклинание Sectumsempra, весьма трудоёмкое, отнимающее массу магического потенциала заклинающего, но и… очень болезнетворное заклинание от самого изобретателя, вмиг изуродовавшее и лицо, и полуобнажённую, покрытую редкими, светлыми волосками грудь Малфоя в разрезе батистовой рубашки, а также без труда порезавшая эту самую дорогую (но речь и сейчас, и тогда не о цене) рубашку на клочки и оставившая болезненные глубокие ранения по переду туловища и бокам. В ноги Снейп специально не целился.

И что это было? Люциус до сих пор не осмеливался - наглый проходимец Люц, и не осмеливался задать этот вопрос, так и вертящийся многие годы на кончике языка, едва он завидит кума. А ответ на него многого бы стоил… Как это внезапное нападение надо и необходимо было истолковывать? Проявлением столь нежеланной, но, право же, незаслуженной ненависти или… изъявлением такой сильной и страстной, то, что полукровки называют на своём сленге - «до гроба» - любви? От этого много веков уже как закрытого, не по-английски темпераментного семейства, в котором, по словам самого Северуса, была и арабская, и французская, и итальянская кровь, все такие пылкие, задающие пример сдержанной английской, и множество других составляющих от матерей - иностранок, можно было ожидать любого проявления страсти, от даже «чересчур страстного», каким бы странным не показалось оно англичанину и даже любвеобильным и привязчивым шотландцам, не говоря уже о вырождающихся кельтах Уэльса, любящих почти поголовно платонически и только небольшая часть «нормально», как положено мужчинам и женщинам - от того-то и вырождаются. «Странным» - это ещё мягко сказано, скорее, садистического характера. Вот и ответ на вопрос - почему у Северуса (почти) нет возлюбленных. Да любит он слишком уж… Горячо, не по-английски, немногие юноши могут справиться с натиском страстного Снейпа, вот и сбегают от него, презренно поджав хвосты. О, боги а как же страстен и умел, хорош он в постели, сменивший, наверняка, с полусотни возлюбленных! Когда не разбрасывается признаниями в любви, такими болезненными, а… любит! Вот бы хоть разик испытать эту необычайную, неведомую доселе страсть на себе!

«Любит. Страстно любит.», - как оно, по всей видимости, и оказалось на самом деле. И эта тройная Sectumsempra была тому хоть и единственным доказательством, но лучших и не надо. По крайней мере, Малфой желал бы именно такого обоснования произошедшего и верил в него. Это грело его душу, когда он долгое время, обезображенный, не мог давать балы и приёмы в своём имении; не мог показаться ни за завтраком, ни за ланчем, ни за обедом жене потому, что тут же начнутся ненужные, псевдо-заботливые расспросы с подъелдыкиваниями «любящей» супруги («А кто это тебя так, мой любимый? В войне ты не участвовал, умничка, так и врагов у тебя поэтому быть не должно.»); не мог бывать на званых приёмах, раутах, обедах и балах из-за своей, всей в мелких розовых, а кое-где, в багровых, более глубоких рубцах, физиономии; наконец, не мог любить ни женщин, ни мужчин из высшего света потому, что они ужаснулись бы его многочисленным, хоть и заживающим рубцам.

А уж если лорд Малфой признается, кто был виновником обезображивания «возлюбленного мужа»(«Ха, кто бы ей поверил - возлюбленного!» - подумал тогда ещё израненный Люциус.), то женская обида из-за своего лубочного красавца не возымела бы границ. И тогда Нарцисса, его бесплотная, бесполая Нарцисса взялась бы вредить Северусу изо всех сил, наводя на него порчу за порчей. А сила женской ненависти и вправду невероятно велика, и это не наговор, не порицание, это простая, жизненная констатация факта.

Малфой, скрываясь от родных, даже от бывшего тогда выпускником Хогвартса, Драко, на своей половине первого этажа, сначала срочно подлечился с помощью традиционной колдомедицины, хорошей для простого заращивания ран, в том числе, и глубоких, в исполнении семейного целителя, которому было заплачено отдельно за молчание и о-о-чень хорошо заплачено. Затем лорд Люциус свёл в маггловской клинике пластической хирургии, о которой он как-то был наслышан от деловых партнёров - магглов («Вот и магглы пригодились, и не только для грязного бизнеса!»), все следы от заклинания, быстро заросших ран даже на боках. О, он заплатил полновесными («Такими дешёвыми!») маггловскими деньгами за каждый рубчик! И впоследствии склонен был считать, ради своего успокоения и удовольствия, что, не являясь, в отличие от Северуса, и по словам, кажется, впервые разумным, жены, участником Войны, подвергся настоящей любовной атаке. Нападению обезумевшего от не имеющей естественного выхода по каким-то причинам несдержанной страсти кума, причинам, которые по независящим от кума предлогам напридумывал себе, остававшийся всегда слишком мудрёным взять, хотя бы его маггловский блокнотик с черномагическими проклятьями, Северус, невыказанной ничем, кроме неоправданной жестокости. Гишпанские страсти! Нет, африканские! Или нет, азиатские?..

Люциус после пластической хирургии, погуляв в свете, полусвете с полукровками и дорогих борделях с девочками и мальчиками на заказ вволю, решил долго не задумываться, списав всё на безумно красивые агатовые, пламенные глаза родственника во Мерлине, когда тот наносил заклинания, одно за другим, выдающими его истинный темперамент. Лорд Малфой начал потихоньку, не забывая, разумеется, о насущных делах и любовниках(цах), то есть, не теряя совсем уж голову, обихаживать своего, оказавшегося столь страстным и безудержным, не думающим о последствиях (а что было бы, если Люциус оказался не в ладах с маггловской практикой пластической хирургии?), поклонника.

Но тот, с нескрываемым удивлением, граничащим с изумлением, обнаружив целого, внешне невредимого, что немаловажно, и, снова, как и всегда, если не более, полного любви Люциуса, взял себя в руки меньше, чем за минуту, сделал вид, что всё идёт по плану, и впредь оставался кумом и только, обходясь с Люциусом, как с игривым, но немного надоедливым, шкодливым лазилем, отсылая его прочь из своих апартаментов в школе, как только Малфой заговаривал о чём-то или ком-то (известно, о ком), кроме в того время ненавистного сына. И его сугубо драгоценного здоровьишка, Мордред его… Как же, крестничек! Но, как лорд Малфой знал, Северус терпеть не может Драко ещё с момента крещения его младенцем и по сей день - не мальчиком, но мужем, растолстевшим непомерно, не хуже племенного хряка,к тому же хоть милорд и не знал таких сравнений. А в последние несколько лет, так Северус особенно обозлился нам кума, а кто в его, Снейпа, чёрных, непроглядных глазах разберёт, за что?..