Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века - И. Потапчук

Приглашенные судебным следователем эксперты, основываясь на сведениях, извлеченных из подлинных дел и заслуживающих доверия документов, определили, что наличные средства Саратовско-Симбирского банка к 1 января 1882 г. оказались на 1 миллион 462 тысяч 857 рублей 80 коп. менее той суммы, какая должна бы быть по сравнении действительного прихода с действительным расходом. Исчезновение этой суммы эксперты прямо приписывают бывшим в банке злоупотреблениям, причем они делают оговорку, что если принять показываемый Борисовым по своему счету убыток от реализации закладных листов и начисленные им в свою пользу проценты, то сумма растраты уменьшится на 364 тысячи 160 рублей 6 коп. и, следовательно, составит только 1 миллион 98 тысяч 697 рублей 74 коп. По заключению же экспертов, командированных министром финансов, похищенная сумма достигает 1 миллиона 693 тысяч рублей.

Главнейшими причинами упадка дел банка, в постепенном их развитии, были следующие: а) хищение сумм; б) высокая оценка имуществ, принятых в залог; в) убытки от продажи таких имуществ и от неполучения по ним срочных платежей; г) отвлечение капиталов банка на биржевые предприятия уполномоченного члена правления Борисова; д) неправильная выдача дивиденда; е) оплата капитала и процентов по закладным листам, излишне выпущенным в обращение; ж) отвлечение капиталов на неизвестные надобности и на недозволенную правилами банка покупку от заемщиков закладных листов, назначенных им в ссуду. Все это прикрывалось неправильным ведением книг и счетоводства, подложным составлением годовых отчетов, утверждавшихся подтасованными общими собраниями акционеров и публиковавшихся к всеобщему сведению, а также и многими другими злоупотреблениями.

На вопрос о виновности подсудимый Алфимов, не признавая себя виновным, объяснил, что те 90 тысяч, которые он будто бы истратил из банковых денег на совершение на имя Томасова данной на Кано-Никольское имение, в действительности он расходовал отчасти из своих собственных средств, отчасти из залога Томасова, представленного им при торгах, и «только небольшую часть — из кассы банка». Отчеты подписывал, не зная о ложности помещаемых в них сведений; возможности существования подставных акционеров не допускает и, наконец, подписывая ложные ордера, он не знал, что они «заведомо ложны».

Подсудимый С. Борисов заявил, что он и не может считаться виновным в крахе банка и во всех тех непорядках и злоупотреблениях, которые привели к этому краху, так как, состоя лишь агентом банка и проживая в Петербурге, он не знал и не мог знать о положении дел банка, находившегося в Саратове, куда он приезжал на очень короткое время; а так как разборка дел по ссудной, например, операции, продолжалась несколько месяцев, то он не имел физической даже возможности делать распоряжения о назначении в продажу просроченных имений; поэтому предъявленное к нему обвинение, между прочим, в том, что он не делал распоряжения о назначении в продажу дома члена управы Лихачева, не имеет никакого основания. На вопрос о присвоении сумм банка, подсудимый отвечал: «Я не только не присвоил ни одной копейки, но сам дал банку более 400 тысяч рублей».

Подсудимые Коваленков, Якунин, Трухачев, Иловайский, Марциновский, Исаков, И. Борисов и Бок также отрицали свою виновность, утверждая, что если кто из них и делал что-либо противозаконное, то делалось это по приказанию правления банка или машинально, не давая себе отчета в совершенном.

Из свидетелей первым был допрошен Немировский, по заявлению которого прокурору и было возбуждено настоящее дело. В 1880 году к свидетелю явился почти не знакомый ему до того времени подсудимый Трухачев, бухгалтер Саратовско-Симбирского банка, и рассказал, что вследствие ссоры с членом правления банка Якуниным он должен будет оставить службу, и что другой член правления Борисов держит у себя на руках громадные суммы банковых денег и крайне неисправно присылает их банку, так что приходится неправильно показывать в банковых отчетах, вследствие чего он перестал даже подписывать отчеты, подавая в то же время заявления правлению с объяснением причин нежелания с его стороны давать свою подпись. «В тот же день,— говорит далее свидетель,— вечером ко мне приехал председатель правления Алфимов со своим племянником Боком и заявил мне, что Трухачев грозит им скандалом; при этом он уверял меня, что в банке все благополучно, что никакой недостачи сумм нет, а если и есть какие упущения, то только бухгалтерские беспорядки, в которых виновен сам Трухачев. Алфимов высказал опасение, что если Трухачев заявит прокурору или на общем собрании, то поставит всех в страшно затруднительное положение, почему и просил меня как-нибудь уговорить Трухачева, подтвердив, что вся история вышла из-за ссоры с Якуниным». «За что же меня-то губить!» — прибавил он в заключение.

Зная Алфимова за человека, не способного к растратам, и питая к нему полное доверие, свидетель дал обещание исполнить его просьбу и подействовать на Трухачева. Через некоторое время Немировский встретился у некоего Дыбова с Борисовым, который стал посвящать его в тонкости банковского дела в течение долгих часов, говорил, что у них в банке не бухгалтерия, а «каша», смеялся над Трухачевым, доказывая, что он ничего не понимает в бухгалтерии. Пререкания и недоразумения с Трухачевым Борисов приписывал покупке у Трухачева дома. Впоследствии дело это уладилось, и дом Трухачева был куплен Исаковым, а имевшиеся у Трухачева копии разного рода были переданы на хранение свидетелю ввиду того, что правление не хотело, чтобы они хранились у Исакова. В мае председатель оценочной комиссии Жедринский сообщил свидетелю, что Борисову хотят выдать дополнительную ссуду под Кано-Никольскую дачу, оценивая ее очень дорого. «Я посоветовал не подписывать оценки и затем уехал из Саратова. Когда я вернулся, то в городе уже ходили слухи, будто бы я потушил какое-то дело в банке; ко мне стали присылать анонимные письма крайне странного и обидного для меня содержания. Одновременно с этим у меня было дело в Саратовском городском банке. Состоя гласным, я долго и упорно боролся, требуя назначения ревизии. Желая выйти из неловкого положения укрывателя, я советовался с многими лицами, и, между прочим, председатель общества взаимного кредита посоветовал мне потребовать ревизии Саратовско-Симбирского банка. Я обратился с этой просьбой к Коваленкову, указав ему даже лиц, которые могли бы быть избраны. Коваленков согласился, но через несколько дней сообщил, что уже намечены лица, которые будут избраны в ревизионную комиссию. Это были все безличные личности. Из этого я заключил, что в банке имеются действительные злоупотребления. Я приобрел акции, чтобы на собрании иметь право голоса. Обыкновенно собрания длились недолго, минут 15—20. Поэтому когда я, напившись чаю в другой комнате, вошел в залу, то застал уже начало заключительной фразы: "Угодно ли собранию утвердить?.." Я попросил слова и прежде всего потребовал избрания секретаря, но мне в этом отказали; я просил занести мое заявление в протокол, но мне ответили, что протокол обыкновенно составляется после». Затем свидетель пытался делать заявления, но ему не давали возможности высказаться и, наконец, ввиду его настойчивости поставлен был вопрос, угодно ли слушать заявления Немировского. Причем, так как большинство акционеров были подставные, то ответ последовал отрицательный, вследствие чего у свидетеля сорвалась фраза: «Не лучше ли, господа, нам самим ревизовать себя, чем предоставлять это делать прокурорскому надзору?» На другой день слух об этом разошелся по городу и дошел до прокурора, по совету которого свидетель затем подал письменное заявление. По делу с Трухачевым свидетель получил 500 рублей вознаграждения от него, но от вознаграждения со стороны Борисова и Алфимова отказался. Далее Немировский дал в нескольких словах беглую характеристику подсудимого Борисова, Алфимова и Коваленкова: Борисов, судя по его акционерной и биржевой деятельности, весьма способный финансовый делец; Алфимов, которого он знает с 1866 года, всегда казался ему безусловно честным человеком, не способным на сознательно недобросовестные поступки; жил он в последнее время довольно широко, но нельзя было думать, что для этого он пользуется банковыми деньгами, так как он получал очень хорошее жалованье. Коваленков — прекрасный, добрый человек, но не способный к серьезному труду; он прожил миллионное состояние и сам ничего не имеет, а другие составили себе около него порядочные состояния. Друзьям, знакомым и даже незнакомым он никогда не мог отказать в деньгах и отдавал последние.

По поводу показания Немировского присяжный поверенный Пржевальский выяснил, что подсудимый Борисов с формальной стороны был прав, не допуская делать заявления на собрании акционеров, так как по Уставу каждый акционер должен делать свои заявления правлению за неделю до собрания.