Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская

лишь бы не оставаться в долгу. Домой приехала на такси. По дороге, таксист пытался со мною заигрывать. В его глазах я, наверно, выглядела пьяной, гулящей девчонкой, хотя на самом деле меня всю трясло от горя. Он, то и дело, подзадоривал меня и просил телефончик. Я послала его к чертовой матери и потребовала, чтобы он остановил такси и дал мне выйти. Он упорствовал. Тогда я пригрозила, что пожалуюсь на него за сексуальное домогательство, если он не перестанет. Он только больше распалился. А мне, на самом деле, было все равно. Мне было бы все равно, даже если бы меня этой ночью изнасиловали все таксисты города. Вот уж где стяжатели! Мерзавцы! Повышать цены научились, а уважать пассажирок – ничуть. Уже возле моего дома я, вконец разозлившись, дернула при выходе дверную ручку его машины изнутри так, что она отлетела… Эх, лучше б мне было не скандалить всю дорогу! Пришлось оставить тому нахалу все мои личные данные, чтоб оплатить ущерб машине. Тебе, Галь, это должно напомнить кое-что. Черт побери, – я, действительно, иду по твоим стопам! Ведьма ты, Галь, иначе не назовешь. Короче… я тебя уже утомила".

"Сейчас я дома, в моей комнате, пишу тебе это письмо. Галь, мне нет смысла жить! Мне безумно хочется сдохнуть! Открою тебе страшную тайну: я собиралась перерезать себе вены. Не теперь, а некоторое время назад. Нет, не подумай, – я не какая-нибудь сумасшедшая! Просто стало невыносимо тащить одной такую ношу. Я сломалась, и захотела покончить разом со всем на свете, практически в присутствии Шахара, после проведенной в его доме бессонной ночи. Последней нашей ночи вдвоем. Он застал меня в самый последний момент и впал в неистовство. А сегодня, при расставании, взял с меня слово никогда не повторять таких попыток. И я дала ему слово, что не буду сама искать смерти. Но и жить мне не хочется. Правда! Моя жизнь без Шахара бессмысленна. Ах, как же сильно я его люблю! Но… я в порядке. Вот только слезы заливают мне глаза, и осознание того, что происходит, ускользает куда-то. Мне кажется, что я все еще в шоке от происшествия в такси. И от всего учебного года. Меня не хватило на все эти стрессы, на всю вашу ненависть, зависть за мои прошлые успехи в учебе, на то, что я посмела бороться за свою любовь. Но скажу тебе: ради Шахара я бы все это повторила. За одну лишь возможность быть с ним. Даже если бы против меня восстал весь мир. Я бы пешком к нему дошла, где бы он ни был. Слишком сильно любила я его и люблю".

"Галь, я чувствую, что письмо выходит слишком тяжелым. На самом деле, я не знаю, зачем я его пишу, и как поступлю с ним. Возможно, я его уничтожу сразу же после написания. Но, если оно, все-таки, попадет в твои руки, прошу тебя, прочти его несколько раз, если тебе в нем что-то непонятно. Я и сама не понимаю, что пишу. У меня путаются мысли. Я, кажется, допустила здесь полно ошибок. Надеюсь, ты меня поймешь. Ведь в этом письме я, как говорится, изливаю тебе душу, не расчитывая на ответ. Знаю: ты ненавидишь меня. Но я не прошу у тебя прощения! Лишь об одном тебя прошу: не мсти мне. И Шели с Хеном скажи, чтоб не мстили мне. Не надо!.. Не надо!.. Думаю, я уже достаточно жестоко наказана тем, что потеряла все: всех друзей, какие у меня были, мой отличный аттестат, любимого человека и само желание жить. Меня не будет на выпускном вечере, – там соберутся все мои враги. Я потеряла… весь мой мир. Галь, весь мир терять страшно. И больно. Я уверена: в этом ты сможешь меня понять. Ты же сама едва не потеряла весь твой мир, и ты знаешь, как это страшно".

"Все, не могу, падаю с ног! У меня от слез темнеет перед глазами. И пальцы одеревенели, уже не слушаются, поэтому я пишу коряво… Я не знаю, чем завершить это письмо. Так странно… Никогда бы не подумала, что еще когда-нибудь обращусь к тебе, а тут взяла и написала такое длинное письмо. Как будто бы оно в силах что-то изменить… Галь, я просто хочу, чтобы ты поняла, что причиной всему было множество ситуаций, показавших мне твое истинное лицо. И еще время. Мы обе резко изменились, особенно внешне, повзрослели, отдалились друг от друга, и, наверно, случилось то, что должно было случиться. Если бы не Шахар, то, рано или поздно, возник бы другой повод. Пойми это, пожалуйста, Галь! Мы всегда были кривыми зеркалами друг друга, невзирая на то, что между нами было и много чего хорошего. Это хорошее было раньше, и сейчас уже значения не имеет. И так уже всему конец… Скоро рассветет… Я устала, хочу хоть ненадолго прилечь. У меня голова кружится, и подташнивает. Сегодня в последний раз виделась с Шахаром, и сегодня же в последний раз обратилась к тебе… чтобы сказать, что ухожу с вашей дороги. Уже ушла".

"Лиат Ярив".

…Галь дрожащей рукой отложила письмо. Потом долго лежала, прикрыв глаза, на своей отныне застланной кровати, глубоко задумавшись.

В голове ее царил полный хаос. Ей с трудом верилось, что Лиат написала ей, и написала столь шокирующие вещи. Она еще раз пробежала глазами письмо, обращая особое внимание на корявый почерк, на множественные грамматические ошибки, и отдала должное попытке бывшей лучшей подруги передать ей суть того, что ее мучило, невзирая на форму. Стало быть, она лично засунула ей в почтовый ящик свое послание, рискуя нарваться на нее саму. И откуда же у нее взялось столько отваги? Впрочем, нужно было отдать Лиат должное: уж чем-чем, а отвагой она не была обделена. И, так как письмо ее не предпологало ответа, Галь вернула его в конверт и положила в ящик письменного стола.

Воспоминания о далеком прошлом словно невзначай вставали в ней. Она вспоминала их с Лиат детские годы. Словно наяву, она видела их вдвоем, держащимися за ручки, делающими вместе уроки, посещающими разные кружки, обедающими за их круглым столом под крылом ее мамы, играющими друг с другом. Вспомнила и ту роковую декабрьскую ночь, когда она, в предчувствии бури, той, что не заставила себя ждать в природе и в ее судьбе, сидела на детской площадке недалеко от дома Лиат и обреченно размышляла о них двоих. Как жаль, что все фотографии того светлого периода их отношений были преданы ею