Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

Александр Васильевич был незнаком не только с обстановкой, но и с самим этим театром военных действий. Он никогда не плавал на Черном море, не имел, насколько известно, друзей, которые бы там служили, и вряд ли когда-либо проявлял к южному морскому театру повышенный интерес: до войны Колчак, как мы помним, писал о нем в тоне едва ли не пренебрежительном. Главный прогноз Александра Васильевича, правда, не подтвердился – если в 1908 году можно было полагать, что «непосредственно на Черном море мы не имеем противника, с которым в настоящее время приходилось бы серьезно считаться», то после прорыва к Константинополю из Средиземного моря германских быстроходных крейсеров «Гебен» и «Бреслау» в августе 1914 года ситуация резко изменилась. Осуществивший этот прорыв немецкий адмирал В.Сушон принял командование над объединенными германо-турецкими силами на Черном море (формально «Гебен» и «Бреслау» были проданы туркам и изменили названия на турецкие) и, начав 16 октября боевые действия против России, развил немалую активность, обстреливая русские берега, выставляя минные заграждения, действуя на коммуникациях. Русское морское командование, впрочем, быстро перехватило инициативу и к началу 1916 года фактически контролировало черноморский театр… и все же враг там еще оставался, и это был сильный и опасный враг.

В принципе, Колчак как будто предвидел усиление врагов России на Черном море, когда писал, что серьезный противник «мог бы появиться там, приведя свои вооруженные силы с других морей, где противопоставление соответствующей силы могло бы остановить его намерения» (стратегическим же противником России он, как мы знаем, уже давно считал Германию). При таком подходе течение войны на южных морских рубежах Александр Васильевич должен был связывать с неполной реализацией судостроительной программы для Балтийского флота, которую он так увлеченно и, в общем-то, не очень успешно отстаивал в свое время. Но для попытки представить себе настроение Колчака в момент получения известий о переводе на Черное море еще интереснее вывод, которым он за пять лет до этого завершал свои размышления о южном театре:

«С чисто военной стратегической точки зрения единственный узкий вход в Черное море благоприятствует защите его неприкосновенности и задержанию превосходных сил более слабыми. С другой стороны, замкнутость Черного моря придала бы морской вооруженной силе характер изолированности и, следовательно, лишила бы флот значительной доли политического могущества, так как этот флот не мог бы непосредственно влиять ни на один объект высокой политической важности».

Запомним последние слова, поскольку вскоре придется увидеть, насколько кардинально изменит Колчак свои взгляды на этот вопрос; пока же остается резюмировать, что до войны он считал черноморский театр второстепенным, бесперспективным и… неинтересным. Правда, весной 1917 года он вспоминал в частном письме, как, уезжая на юг, чувствовал, «что мои никому не известные мысли реализуются и создаются возможности решить или участвовать в решении великих задач», – однако здесь все-таки допустимо предположить ошибку памяти, когда пафос и азарт последующих десяти месяцев оказываются перенесенными на момент отъезда.

В свою очередь, и высшее командование, даже задумываясь о переменах в руководстве флота Черного моря, еще в январе 1915 года не числило капитана 1-го ранга Колчака не только среди кандидатов на пост Командующего – это и понятно! – но и среди потенциальных начальников штаба флота. Каковы же были причины столь стремительного его выдвижения, не оправданного ни выслугой (два с половиною месяца в чине контр-адмирала), ни служебным стажем (отсутствие опыта командования крупными соединениями кораблей и даже просто кораблем 1-го ранга)?

Судя по воспоминаниям Тимирева, имела место обыкновенная интрига, к которой, однако, согласно тому же Тимиреву Колчак почти наверняка не был причастен. «К этому времени морской отдел Ставки был расширен, – рассказывает мемуарист, – и туда были назначены два офицера, специально ведавшие морями: Балтийским – кап[итан] 2 р[анга] Альтфатер и Черным – кап[итан] 2 р[анга] Бубнов. Вышло так, что эти два сравнительно молодых офицера и создавали “мнение Ставки” по морским делам, в особенности по вопросам, не имевшим прямого отношения к операциям. Оба они наметили своих кандидатов для назначения на высшую должность, каждый в своем море. Альтфатер стал проводить Непенина… а Бубнов – Колчака. Возникает вопрос: почему же Альтфатер не остановился на Колчаке, человеке во всяком случае более подходящем для должности Командующего Балтийским Флотом, чем Непенин. Ответ на него, мне кажется, напрашивается сам собой по мотивам личного характера. Колчак, как более искренний и чуткий, давно раскусил Альтфатера и не питал к нему симпатий. Непенин же, легко поддававшийся влиянию лести, – благоволил к Альтфатеру. Бубнов же согласился на кандидатуру Колчака, который хорошо к нему относился. Своих же черноморских кандидатов, могущих соперничать с Колчаком в популярности, – очевидно не было».

На воспоминания Тимирева о В.М.Альтфатере могло, конечно, наложить отпечаток и то обстоятельство, что последний уже в адмиральском чине пошел на службу Советской власти. Колчак, знавший Альтфатера еще по Порт-Артуру, где они некоторое время вместе служили на «Аскольде», незадолго до смерти отзывался о его переходе к большевикам лаконично: «Альтфатер мог как определенный монархист и карьерист действовать из личных карьерных побуждений». Карьеризм Альтфатера должен был быть еще более неприятен Александру Васильевичу как направленный на достижение близкого положения к Императору и использующий связи даже не служебного, а придворного характера; Колчак же мог испытывать к этой среде предубеждение, поскольку еще весною 1915 года попытка Эссена «воспользоваться Высочайшим смотром, чтобы провести в адмиралы Колчака» сорвалась, как говорили, «вследствие каких-то трений, существовавших между Эссеном и придворной партией, имевшей тогда на Царя большое влияние». Принято считать, что Александр Васильевич не слишком-то хорошо разбирался в людях, – но скрывать свои чувства он умел еще хуже и, однажды «раскусив» Альтфатера, вряд ли был способен сдерживать проявления неприязни – да, возможно, и не хотел. Что же касается капитана 2-го ранга А.Д.Бубнова («Бубнова 2-го» – его однофамилец «Бубнов 1-й» командовал кораблем на Черном море), то здесь играли роль уже соображения принципиального характера.

Бубнов (офицер Ставки характеризовал его как «здешнего остроумца с примесью Ноздрева») принадлежал к числу горячих сторонников «Босфорской операции» – вначале блокады или минирования пролива, а затем и десанта, который должен был дать в руки России Константинополь и выход в Средиземное море. Следует заметить, что к моменту назначения Колчака на Черное море проблема Константинополя и Проливов (Босфора и Дарданелл) уже обсуждалась дипломатами России и ее союзников, причем отправною точкой служили русские требования, сформулированные еще весной 1915 года: «… Вопрос о Константинополе и Проливах должен быть окончательно разрешен в смысле вековых стремлений России. Всякое его разрешение, которое не включало бы в состав Русской Империи города Константинополя, западного берега Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а равно и южной Фракии по черту Энос – Мидия, было бы не удовлетворительно. Подобным же образом, по стратегическим соображениям, часть Азиатского побережья, заключающаяся между Босфором и рекою Сакариею и между пунктом, подлежащим определению, на берегу Измидского залива, острова Имброс и Тенедос должны будут быть присоединены к Империи».