Укрепить престол (СИ) - Старый Денис

— Что, Андрей Тихонович, тоскуешь? — раздался голос с боку, где находился вход в сарай.

— Да, что ты, какая скука! Вот размышляю, какую еще песню спеть. Жаль, что станцевать не могу, ноги висят над землей грешной. Но и так весело! — ерничал Корела.

— А ты не был таким! Угрюмым сычом ходил, шуток не понимал, да и сам не шутил! Это так служба на Дмитрия Ивановича влияет? — Сагайдачный встал напротив донского казака.

— Добрый он царь! Можно с ним казачий кулешь сварить! — отвечал Корела.

— Я не хочу войны меж нами. Мне могут понадобиться донские казаки, да и с государем русским можно замахнуться на великие дела. Может, и крымцам перья выщипать, — говорил Сагайдачный, медленно, словно ожидая чего-то.

— На словах говорили мне передать, что Гетманщина может быть. Не сейчас, позже, под рукой царя, но с гетманом, кабы сами решали, как жить, но помогали воинами и привечали русских. Все обсуждать можно, — сказал Корела именно то, что и хотел услышать Сагайдачный.

Петр Кононович лелеял мечту стать правителем и не только Запорожья, но и ряда территорий, которые считал Гетманщиной. Можно сделать переворот на Сечи, частью казаков подкупить, частью убедить, стать тем, кем может быть только во время походов. Вот только без поддержки из вне, не быть Гетманщине и не стать Сагайдачному гетманов. А так… с царем…

— Бери нож, саблю! Не робей! У входа три мертвяка, то казаки охраняющие тебя, твой побег выглядел правдоподобно. Вытащишь тела во двор, одного можешь оставить тут. Думаю, руки выкрутить себе сможешь, чтобы разрезать путы. За хлевом два коня, добрые они. Уходи. Погоня будет, но время тебе дам. И помни, что я сделал, мне войны не надо! А то, что предлагает государь… может время и придет для того, — сказал Сагайдачный и спешно вышел из сарая.

— Все правильно! Доброе теля двух мамок сосет! Будет доброе от царя, да испугается Сигизмунд, так и оттуда и отсюда получим, а там подумаем, к кому под крыло идти, — сказал Дмитрий Богданович Барабаш, когда Сагайдачный вышел из хлева. — Ты убил людей Изоповича, которые сторожили донца? Отомстил Григорию? Мудрено, что подложил Кореле. А если вскроется?

Сагайдачный улыбнулся. Не будет же Петр Кононович сообщать даже своего соратнику Дмитру Барабашу, что с Григорием Изоповичем собирается разделаться кардинально, иначе тот жизни не даст.

*……………*………….*

Москва

20 апреля 1607 года

Ксения Борисовна — царица и, если соответствовать титулу, который был утвержден государем, императрица, принимала в кабинете своего мужа людей. В старом кабинете, так как мастера мебельной фабрики, вместе со строителями-отделочниками, готовили Дмитрию Иоанновичу новое помещение для работы со всевозможными, а для многих, так и невозможными, новинками.

Вчера, когда Ксения Борисовна была под воодушевлением своей деятельности, царица была уверена, что делает все правильно. Сегодня она хорошо выспалась, голова по утру была светлой, а за завтраком пришла мысль, что нельзя что-то менять в своей жизни без одобрения мужа. Существует риск не только не снискать признание и радость Димитрия, но и потерять хорошее отношение. Вот и стоял вопрос: действия Ксении — это начала конца ее семейной жизни, или начала новой?

— Я рада приветствовать вас, — собравшись с мыслями, поняв, что отступать поздно, обратилась Ксения Борисовна к собравшимся.

Перед царицей стояли шесть лекарей. Двое соплеменников, и остальные немцы. Приходилось в разговоре делать большие паузы, чтобы переводчик мог сообщить суть сказанного немцам. Ксения могла говорить и на немецком языке, ее готовили быть королевой Дании, либо другой страны германоговорящей, потому обучали хорошо и на европейский манер. Но двое русских иностранными языками почти не владели. Почти… так как оба учились у немцев-лекарей, что практиковали в России и нахватались немецких слов, пусть обучение и было на русском языке.

Сама Ксения знала одного из присутствующих мужчин. Царица некогда и сама училась лекарской науке. Был при дворе отца один из лучших медиков Европы, живущий и ныне — Марк Ридли. Чего стоило Борису Федоровичу Годунову выписать заслуженного ученого и практикующего лекаря из Англии, никто не знал. Но явно такое приглашение обещало очень много серебра и для самого Ридли, не обошлось и без налоговых льгот для английской торговой компании. Ридли многое успел сделать, а Луке Мартыновичу удалось кое что из трудов сохранить, посредством примитивной кражи. Ну и Ксения была носителем мудрости Ридли.

За три года, прилежно учащаяся Ксения Борисовна смогла усвоить многое из науки врачевания, могла составлять взвары и снадобья… яды. Но боялась применять свои навыки. Речь не о ядах, тут все понятно — это во все времена это запрет и обвинение в колдовстве и грехопадении. Но и остальное, что нормально для лекарей в Англии или Неметчине, все еще не принято в России.

— Знаете ли вы, для чего собрала я вас? — спросила Ксения.

— Государыня-императрица! — обратился слишком льстиво, на грани, Иван Чернов, тот самый, который имел возможность учиться у самого Ридли. — Смею догадаться, что лечебное училище будем открывать.

Ксения с интересом посмотрела на мужчину. Мало того, что он назвал ее императрицей, да еще и государыней, за что можно и попасть в опалу, если не на дыбу, так и догадлив.

— С чего ты решил? — с интересом спросила Ксения.

— Так известно, что в Преображенском открывают цареву школу и будут научать наукам. Думал я, что туда требуются наставники, но нас много пришло. Так что отдельная школа, стало быть, открывается, — объяснил свои умозаключения Чернов.

— Так вот, лекари. Так и есть, задумала я лекарскую школу, да не только. Лекарню открыть думаю. Сперва хотела в Новодевичьем монастыре, но там мыслю школу поветух основать. Каждая третья баба помирает от первых родов, и каждая вторая от частых родов. И детки часто рождаются мертвыми. Нужно понятие, как уменьшить сие, — говорила Ксения, и сомнения, что она делает что-то неугодное мужу, отступали на второй план и там растворялись, постепенно рассеиваясь.

Ксения Борисовна далее говорила, не давая никому вставить слово. Воодушевилась. Лишь через час монолога с благодарными, главное, молчаливыми слушателями, царица утомилась и сделала паузу, давая переводчику вздохнуть воздуха и вытереть проступивший на лбу пот. Он не успевал переводить и, казалось, дышал через раз, напрягаясь передавать не слова, а лишь суть слов царицы.

— Что скажете? — спросила Ксения.

— Так можно, богоугодно сие, — отвечал все тот же активный Чернов. — А что, царица по оплате, да и семьи у нас. Вон у Гришки семья в десять человек. Где жить будем? Сколь серебра положат?

Иван Чернов показал на лекаря, который ну никак не мог быть «Гришкой». От того смутил Ксению.

— Кто есть Гришкас семьей в десять душ? — спросила царица.

— То я, вашье вельичество! Генрих Шнаубе, — сказал один из немцев.

Ксения не знала, что ответить на фамильярность Чернова. В принципе, наверное, Генриха можно на русский манер называть «Григорием», вот «Гришкой» — нельзя.

— Не заговаривайся Иван Чернов, а то и прикажу отбелить тебя на Лобном месте! — серьезным тоном сказала после недолгой паузы Ксения.

Чернов «побелел», Ксения Борисовна могла и быть и казаться серьезной, человеком, который слов на ветер не бросит.

— Прибудет Лука Мартынович, и остальные вопросы с ним. Но уже сейчас поговорите меж собой, и жду от вас соображения, как должна выглядеть лекарская школа, что для того потребно, чему учить и все остальное. Еще при школе должна быть аптека с лекарствами, и определите, кто станет за ней приглядывать. А лекарства могут готовить в будущем и сами ученики, те, что год-два проучатся, то простое снадобье изготовит, — сказала Ксения и, определив две недели для создания проекта лекарской школы, отправила ученых мужей работать, облагодетельствовав каждого десятью рублями, чтобы думалось сытнее.