Доктор Голубев - Владимир Дягилев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хохлов хотел сказать ему что-нибудь ободряющее, но не нашел слов.
— Давай, Павлуша, укольчик сделаем, — предложила Ирина Петровна, подходя к кровати со шприцем в руках. — Хохлов, помогите ему повернуться.
Хохлов ловко подхватил Сухачева и осторожно переложил на живот. «Легкий-то какой стал», — удивился он, опуская Сухачева на подушки.
Сухачев словно не почувствовал укола. «Видно, боль от укола пустяк по сравнению с той болью», — рассудил Хохлов.
— Который раз укололи? — послышался голос Голубева.
— Усиленный, третий, — ответила Ирина Петровна. Голубев ждал, пока Сухачева снова уложат на спину и он успокоится. Его укладывали долго, все ему было неудобно, все не так.
Наконец уложили. И тотчас он начал просить своего Доктора:
— Ну помогите же… хоть чем-нибудь помогите.
Голубев с минуту колебался, что-то решал.
— Я попробую, подожди.
30
В юности Голубев страстно увлекался шахматами. В школе, бывало, оставался после уроков со своим другом Федей и играл, покуда уборщица не просила выйти из класса. Тогда друзья переходили в коридор, устраивались на подоконнике, играли в вестибюле или в раздевалке. Играли, где только можно. А если негде было расставить шахматы — играли вслепую, по дороге домой, в трамвае, даже на уроках, записывая ходы на промокашке. Это была своеобразная «шахматная болезнь». Давно уже прошла эта болезнь, но в памяти Голубева на всю жизнь сохранился один эпизод. Разыгрывалось первенство школы по шахматам. Он и Федя имели равное количество очков. Жребий свел их в последнем туре. От исхода этой партии зависело, кто будет чемпионом школы. Играли шесть часов. Позиция получилась острой и очень сложной. Один неверный ход мог привести к проигрышу. Ход был Голубева. Он сидел и думал. Болельщики начали возмущаться: «Тугодум. Да ты что — уснул? Ходи!» А он все думал, стараясь рассчитать многочисленные варианты. Но рассчитать все возможные варианты было вне человеческих сил.
Тогда какой-то внутренний голос подсказал Голубеву, что нужно ходить королем. И он пошел королем. Это был неожиданный, так называемый тихий ход, и он оказался правильным. Голубев выиграл и стал чемпионом школы. Позже он узнал, что внутреннее чувство, подсказавшее ему правильный ход, называется интуицией.
Сейчас, стоя у койки Сухачева, перебирая в голове десятки возможных вариантов и мучась своей беспомощностью, Голубев, так же как тогда за партией, вдруг почувствовал, что решение должно быть неожиданным и вместе с тем простым.
«В самом деле, — рассуждал Голубев, — пенициллин не помогает. Мы пробуем применять его и в больших и в малых дозах — не помогает. Но ведь пенициллин действует только на определенную группу микробов — на кокковую инфекцию. А бывают же пневмонии, вызванные другими возбудителями? Например, бациллами Фридлендера. Не напрасно этот умный и добрый старик Розов советовал сделать посев мокроты. Пенициллин не действует на бациллы, Фридлендера. Но зато на них действует стрептомицин. Черт возьми! Это же ясно. Как я раньше до этого не додумался?»
Голубев направился в лабораторию — узнать результаты посева мокроты.
Врач-лаборант — черноволосая, черноглазая, с черными усиками женщина — ответила на его вопрос довольно сухо:
— Высеяли грамм — положительный стрептококк.
— А бациллы Фридлендера не высеяли?
— Высеяли только то, что я сказала.
— Не может этого быть. Я вас попрошу повторить анализ.
«Во всяком случае, стрептомицин не повредит, — решил Голубев. — Его можно применить, как это называется, ex juvantibus — для пробы».
Голубев почувствовал, что ему нужен совет, толковое слово опытного человека. К кому же обратиться? Ближе всех был Песков. Тотчас вспомнилось все неприятное, связанное с ним. «Но Песков теперь как будто не тот. Или он хитрит? В конце концов, что я теряю?»
И Голубев пошел за советом к Пескову.
Пескова в отделении не оказалось. Никто не знал, куда он ушел. Это было странно. Обыкновенно начальник, уходя из отделения, говорил сестре ответственного поста, где его найти.
Голубев нервничал. Начальник был ему необходим. Без него нельзя предпринять ни одного шага: ни выписать стрептомицин, потому что без подписи Пескова рецепт но подпишет начальник медицинской части, ни идти к генералу, потому что «через голову» не положено обращаться. А между тем дорогое время летит.
Голубев оглядел все палаты, зашел в рентгеновский кабинет, затем сел к телефону и принялся звонить по отделениям — Пескова нигде не было.
Голубев бросил трубку на рычаг и, кусая губы, стал думать. Что же теперь предпринять?
Он не заметил, как подошел Брудаков:
— Приветствую вас, коллега.
— Вы начальника не видели? — спросил Голубев.
— Имел удовольствие.
— Где же он?
— В медицинской библиотеке сидит. — Аркадий Дмитриевич саркастически улыбнулся. — Книгами обложился. Что-то пишет. Прямая угроза нашей науке.
Голубев больше не слушал. Он чуть не бегом пустился в библиотеку. Аркадий Дмитриевич увязался за ним, продолжая болтать:
— И все вы, вы его подзадорили. Дали ему жизни с этим больным. Старика не узнать — так изменялся. Вся поправка после отпуска пошла насмарку.
Голубев недовольно покосился на Брудакова. Ему надо было сосредоточиться, обдумать предстоящий разговор.
— Но и вы устали. Понимаю. Нелегко воевать с таким печенегом.
Голубев поморщился, ускорил шаги.
— Я его достаточно узнал. На себе испытал. Если хотите — я первая его жертва, — не успокаивался Аркадий Дмитриевич.
Аркадий Дмитриевич наслышался о блестяще прошедшей операции и по настроению в госпитале понял, что Голубев снискал всеобщую симпатию. Он решил, что ему выгодно сблизиться с Голубевым.
— Хотите, я вам дам добрый совет? — спросил он, стараясь заглянуть Голубеву в лицо.
— Может, потом? Мне сейчас некогда, — сказал Голубев, едва «сдерживая накипавшее раздражение.
— Именно сейчас. Это вам пригодится.
— Только поскорее.
Они остановились на лестнице. Мимо них проходила группа больных. Аркадий Дмитриевич подождал, когда они останутся одни, и вкрадчивым тоном сообщил:
— Запомните, Леонид Васильевич: всякая кривая около начальника — короче прямой.
Голубев посмотрел ему в глаза. Аркадий Дмитриевич угодливо улыбнулся. Однако, заметив сердитый взгляд, тотчас стал серьезным.
— Эго вы к чему, Аркадий Дмитриевич?
— Не сердитесь. Я хочу вам посоветовать… Я на вашей стороне… морально, — добавил он после небольшой паузы.
— Стало быть, вы меня учите подхалимству.
— Не совсем так… видите ли…
— Ну так вот, — оборвал его Голубев. — Идите вы к черту! Ясно? — и, не оглядываясь, побежал по лестнице.
Песков сидел спиной к двери, один в пустом зале. Склонив голову набок, он что-то писал, придерживая левой рукой раскрытую книгу.
«Рассердится, что я оторвал его от работы», — подумал Голубев.
Он помедлил, вздохнул и решительно направился к столику Пескова. Песков обернулся. Голубев увидел его удивленно-растерянный взгляд. Начальник поспешно захлопнул тетрадь: у него был такой вид, будто он только что совершил нехороший, недостойный поступок.
— Извините, — сказал Голубев, — вы мне очень нужны. Одно мгновение, как показалось Голубеву, Песков не мог побороть смущения и досады, но затем изобразил на лице нечто похожее на улыбку:
— Гм… если нужно, пожалуйста. Прошу садиться.
— Сухачеву плохо, вы уже знаете, — начал Голубев, приближаясь к столу. — Мне пришла мысль применить стрептомицин, и вот почему… — Он поторопился объяснить, боясь, что Песков перебьет его.
Песков, однако, не перебивал и слушал внимательно, сохраняя спокойствие. Только глаза его из-под нависших бровей смотрели неприязненно, враждебно.
— Я прошу вас поддержать мое предложение и подписать рецепт на стрептомицин, — закончил Голубев не совсем уверенно.
«Пусть попробует. Теперь все равно, коли пошли по пути экспериментов, — подумал Песков. — А начну возражать — упрекнут в косности и прочих грехах».
— Что ж, действуйте, — сказал Песков.
— Вы понимаете, мы ничего не теряем, а логика на нашей стороне, — принялся было доказывать Голубев, еще не веря, что все уладилось так быстро и легко.
— Пожалуйста, гм… разве я возражаю!
Голубев побежал в отделение — оформить выписку стрептомицина.
Когда Голубев ушел, Песков долго сидел неподвижно, сжав голову руками…
Утром он узнал, что на завтра назначается служебное совещание. Будут разбирать случай Сухачева, начнут говорить о старом и новом, о косности, рутине, об авторитетах, да мало ли еще о чем. Он чувствовал, что ему не поздоровится, и поспешил в медицинскую библиотеку вооружиться к предстоящему «бою».