Оракул - А. Веста

Деревья в саду цвели так густо, что внизу было розово и сумрачно. Мелодичный говор ветвей нашептывал давно забытые имена, а пробегающий по траве ветер рисовал мимолетные картины. За стволами яблонь промелькнул белоснежный зверь с длинным рогом на лбу. Дважды на плечо Гурехина садилась пестрая сойка, окидывала черным блестящим глазом и, стрекотнув, улетала.

Замок встретил его пугливым молчанием. Застекленные двери вели в мрачноватый обеденный зал со старинным камином. Стены топорщились оленьими рогами, холодно блестели рыцарские доспехи, а широкий дубовый стол еще помнил буйные охотничьи трапезы. Но на всей тяжеловесной обстановке замка лежала печать едва уловимого женского присутствия. На шелковом диване у камина Гурехин заметил детскую книгу, на столике лежало забытое вышивание.

— Эй, хозяева… — позвал Гурехин.

Внутри ухнуло и замерло эхо. Гурехин поднялся по скрипучей деревянной лестнице. Грохот и скрежет внизу заставили его остановиться. В охотничьем зале отчетливо лязгнул оружейный затвор. Гурехин выглянул с резной балюстрады: Женька и Харитон поводя дулами автоматов оглядывали охотничий зал.

— Ребята, я здесь! — позвал их Гурехин. — А где товарищ Нихиль?

— Остался самоходку караулить, если что, он сигнальной пальнет.

— Смотрите, книга-то русская! — удивилась Женька.

Она взяла в руки детскую книгу, забытую на диване.

— «Золотой Ключик, или Приключения Буратино. Сталинград. 1936 год», — прочел Харитон.

— А я такую читала. Может быть, кто-нибудь из наших забыл?

— Откуда здесь наши? Замок на немецкой территории, — буркнул Славороссов. — А ну замри… Слышите?

Послышались легкие шаги.

— Здравствуйте… — высокая, стройная девушка вошла в зал. Она смотрела на пыльных, уставших бойцов спокойно и ласково, как на долгожданных гостей.

— Ишь, фря немецкая, по-русски балакает! — окрысилась Женька.

— Прекратить, старшина! — неожиданно резко осадил ее Гурехин, и Женька обиженно поджала губы.

Он быстро сбежал по ступеням вниз, словно уже знал, что сейчас произойдет. Этот розовый сад и весеннее утро были как нечаянный поцелуй, как ожидание невозможного, давно потерянного счастья, и он сразу узнал ее. Глухими варандейскими ночами он вымечтал ее лицо, осанку и тонкое невесомое тело, он выпросил у темного бессловесного лика Судьбы эту встречу и выиграл в поединке со смертью.

Не отводя от Гурехина синих, внезапно потемневших глаз, девушка протянула ему раскрытую ладонь. В теплой выемке лежало семечко яблони. Оно было почти прозрачное, похожее на золотистую медовую каплю. Девушка подула на него, переложила в ладонь Гурехина и закрыла ее, как коробочку. Через несколько секунд Гурехин разжал пальцы и недоуменно посмотрел на семечко. Оно уже успело выбросить белый зубок ростка. Солнечный луч упал на раскрытую ладонь, и крепкий побег потянулся вверх. На его верхушке вспыхнул зеленый флажок. Девушка все еще удерживала его руку в своей.

В трепете ее пальцев и в лазурном блеске глаз Гурехин читал и счастье узнавания, и боль, и тревогу.

— Я знаю, кто вы… — сказала она.

— А вот мы тебя не знаем, — огрызнулась Женька.

— Меня зовут Элиза, — улыбнулась девушка, — я живу в этом замке.

— Одна в такой громадине? — удивился Харитон.

— Да, — печально ответила она.

— А я думал, что в замке есть дети, — Харитон все еще мял в ладонях книгу «Буратино».

— Эту книгу прислали из России, — сказала Элиза. — Прошу вас, будьте моими гостями.

— Да мы не против! — застенчиво улыбнулся Харитон.

— Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, — обернувшись на разведчиков, позвала она.

Растерянный Харитон и белая от ревности Женька покорно двинулись за странной «немкой». Девушка все еще держала Гурехина за руку так просто и доверчиво, что никто даже не удивился этому слишком нежному жесту.

Время экспедиции определили в неделю — примерное время до подхода американцев. Танковая бригада «Генерал Ли» стояла в двадцати километрах от замка и со дня на день должна была двинуться навстречу Красной Армии. Самоходку проверили и завели в конюшню; в тот же день Женька и Харитон погрузились в сладкое блаженство людей, для которых эта война уже закончилась.

Вечером Харитон отдыхал в саду под яблонями. Внезапный визг подбросил его с расстеленной плащ-палатки.

— Ай, мамочки! Ай! — визжала Женька.

Харитон со всех ног бросился на крик.

Под яблоней юлой крутилась Женька, пытаясь сорвать с себя гимнастерку.

— Эх ты, вояка. А еще разведчица! — Харитон сдул с ее плеча жирную мохнатую гусеницу и, радуясь этому внезапному пробуждению женственности, поцеловал Женьку в доверчиво раскрытые губы.

Глава 10

Остров обреченных

Двадцать дней, как плыли каравеллы,

Встречных волн проламывая грудь.

Двадцать дней, как компасные стрелы

Вместо карт указывали путь.

«Я ожидаю помощи Берлину», — обреченно повторял Гитлер в своих телеграммах, но вместо помощи в бункер пришло известие о тайных переговорах Гиммлера с союзниками. Предательство маршала авиации Геринга окончательно добило фюрера. Эту ночь Гитлер провел, запершись в своей комнате, не подпуская никого из близких к нему людей, даже робкие попытки фройляйн Евы «поговорить с Ади» пресекались звериным рычанием из-за двери. Гнев придавал ему силы. Он снова и снова вызывал серный дождь на головы предателей, но мрачные тени по ту строну занавеса молчали. Всем приближенным фюрера было ясно, что последний «сеанс с богами» не состоялся: этой ночью «луч» покинул фюрера.

На рассвете двадцать седьмого апреля войсковая разведка доложила, что русские вышли к обводному рубежу. Под их ударом оказался Александр-плац, дворец Кайзера Вильгельма, ратуша и Имперская канцелярия.

В тот же час загадочное подразделение тибетцев: стройных, смуглолицых людей, присягнуло флагу со свастикой. В интендантской части бункера им выдали серо-зеленую полевую форму Вермахта без знаков отличия, автоматическое оружие и ручные противотанковые гранаты. В половине шестого утра отряд тибетцев вышел во двор рейхсканцелярии и построился на собачьей площадке под укрытием стен, надежно защищавших двор от налетов. После того как все стихло, из бетонных челюстей бункера вышел лама в остроконечной красной шапке и черных, развевающихся на ветру одеждах. Мерно раскачиваясь, он нараспев прочел молитву. Утренние лучи не могли пробиться сквозь пороховой дым, но плоские, с крепко сжатыми губами лица тибетцев были повернуты в сторону встающего светила. Тибетцы присягали солнцу.

На защиту Имперской канцелярии было брошено два отборных батальона СС, к ним присоединился отряд рыцарей Черного Ордена. Последнее построение провели на завивающейся спиралью лестнице бункера, и движение эсэсовской колонны напоминало шуршание и блеск черного с серебром змеиного туловища.

На рассвете Гитлер успокоился и, видимо, заснул, пока терпеливое постукивание в дверь не разбудило его: адъютант Отто Гюнше напоминал о совещании, назначенном на полдень. Последнее совещание в бункере оказалось короче обычного.

— Русские будут отброшены, — монотонно повторял Гитлер, далее следовал решительный жест указкой в сторону Франкфурта, — если мы сумеем удержать Берлин, как они — Сталинград, мы вдохновим немцев на новые подвиги!

Ранним утром 27 апреля бронзовый ящик и некоторые предметы из лаборатории замка Альтайн были доставлены в штаб ВМС в Заснице. Оттуда Вайстор вылетел в Шлезвиг, где располагался штаб двенадцатой армии, и через час вместе с фельдмарашалом Кейтелем отбыл в Берлин, чтобы лично доложить фюреру о доставке сосуда с Копьем в Померанию.

К полудню 27 апреля в центре города появились русские танки, в раскаленном небе то и дело вспыхивали воздушные бои, но тем не менее Вайстор благополучно достиг Берлина, и летчик ВМС сумел посадить легкий самолет на площади вблизи Имперской канцелярии.

В обезлюдевшем бункере было особенно мрачно. Этой ночью из его стальных дверей вышел особый десант: двадцать пять молодых мужчин, одетых в штатское. Еще вчера они были адъютантами, приставленными к генералам и другим высоким правительственным чинам, теперь они скрытно покидали Берлин. Все они получили из уст фюрера особое задание, а может быть, и напутствие, которого не удостоились его генералы. Последним в этом списке особо доверенных лиц значился барон Хорст фон Вайстор.

На совещании в кабинете фюрера Вайстор впервые присутствовал как полномочный представитель СС. В былые времена он заметил бы на себе ревнивые взгляды партийных бонз: этот красавчик, образчик «новой породы», слишком скоро приобрел покровительство фюрера, но сегодня «главные наци» были подавлены.