Горький привкус победы - Фридрих Незнанский

Два года мы были в холостячестве не разлей вода. Погуляли, чего уж. Но из очередного отпуска, которые он проводил дома, в Барнауле, вернулся вдруг Мишка с красавицей женой. Первый из нашей компании. И пропал. Нет, никуда он не делся, естественно. Учился прекрасно. Блестяще выпустился, остался в адъюнктуре, защитился, преподавал… Но вот совместные воскресные загулы наши прекратились. Каждые выходные он проводил со своей Риммочкой. Сам по собственной воле взвалил на себя весь груз забот о жене. Приходя со службы, готовил ужин. Увлекся шитьем и одевал жену в наряды собственного изготовления. Пылинки с нее сдувал… Исполнял каждый каприз. Любил очень. Ей это нравилось… Ну и, естественно, разошлись наши дорожки. Я сам по себе. Со своей холостяцкой компанией. Они — сами. Никуда он без нее. А может, и она без него… Было это лет двадцать назад…

Не скажу, чтобы совсем связь наша прервалась. Раз в несколько лет я забегал к ним в общагу — ребятам долго не давали квартиру. Все время находились более нуждающиеся. Бардак, если честно. Неуютно было у них, да и отношения в семье казались натянутыми. Миша упорно тянул лямку педагога, считая это своим долгом перед Родиной. А Родине было не до него. Родина тогда перестройкой занималась. Жалованье задерживали на полгода. Римма — тетка весьма неглупая — устроилась в частное предприятие с долей иностранного капитала и фактически кормила семью. Однажды мы остограммились, и Миша шепнул мне, что запилила его драгоценная вусмерть. Почему, говорит, мужик семью не кормит, а я должна вкалывать, как лошадь пожарная?.. Сама же по вечерам допоздна задерживается. Под градусом приходит. По ресторанам ее водит кто-то…

Римма неодобрительно косилась из дальнего угла на наши переговоры. Когда я уходил, она даже не улыбнулась на прощание. Сказала только у самой двери, чтобы заходил не слишком часто. А то этому алкашу только дай повод…

Спустя три месяца Миша вывалился с седьмого этажа по пьяному делу. Коллеги мои классифицировали происшествие как несчастный случай. Римма с дочкой переехали в коттедж директора ее конторы. При вскрытии обнаружилось, что в черепе у Мишки развивалась опухоль, причинявшая страшные головные боли. Возможно, он и пил-то, чтобы ослабить боль. А может, и сам выбросился из-за этого. Впрочем, конец был близок и так…

А недавно — прошлым летом — я столкнулся с Риммой в новом «Ашане» на Кольцевой. Она, погрузневшая, с седыми поредевшими волосами, но все еще миловидная, толкала перед собой забитую деликатесами до краев телегу. И глядела невидящими глазами, едва меня не задавив. Столкнувшись нос к носу, как ни странно, узнала. Спросила о моем житье-бытье безо всякого интереса. А выяснив, что холостякую, оживилась, дала номер мобильника, даже пригласила заходить непременно. Она, мол, тоже одна живет. Дочь вышла замуж за пограничника и уехала на Дальний Восток. Так что заходи, говорит, не стесняйся. Прошлые годы вспомним, говорит, фотки посмотрим, вина выпьем, то-се, я же помню, как ты прежде на меня поглядывал… А затем вдруг всплеснула руками, порылась в сумочке и вытащила небольшую книжицу стихов, явно изданную за свой счет. Написала посвящение: в память о незабываемо прекрасной молодости, с надеждой на будущее… И уехала на новеньком «патроле».

Я, понятное дело, в гости не пошел. Сам знаешь, закоренелому холостяку на старости лет приключения с давними знакомыми ни к чему. Но стишки посмотрел. Не Пушкин. Жуть. Но, знаешь, из-за каждой корявой строки явно высовывает свою рожу унылое одиночество.

К чему это я. К тому, что тебе повезло, Турецкий. Попалась бы вместо Генриховны такая дурища, слабая на передок и падкая на бабки, вот тогда ты бы запел! Да и мою историю семейной жизни ты знаешь. Так что, береги, Саня, то, что имеешь, чтобы не пришлось плакать, потеряв.

Важно произнося эту сентенцию, Вячеслав Иванович, во время рассказа бывший вполне серьезным, едва сдерживался, чтобы не прыснуть со смеху. До того глупо чувствовал себя в качестве «семейного психолога».

Турецкий комизм ситуации оценил и, поднимаясь из кресла, широко улыбнулся:

— Ничего, Слава. Не переживай. Разберемся и сами как-нибудь, прорвемся. За то, что выслушал, спасибо тебе. А по поводу анонимок?.. Может, так и есть, как ты говоришь. Я подумаю.

— Ну что? По маленькой на посошок тогда?

— Ага. Но только по совсем маленькой, с утра снова весь день трудиться на допросах. Так что? Завтра тебя ждать?

— Приду, конечно, раз пообещал. Самому интересно поглядеть на этого «отравителя»…

Поначалу за Баркова принялся Володя Поремский. Потом тренера опять стал допрашивать Александр Борисович. Не слишком миндальничал, спрашивал жестко, поскольку явно был не в духе с самого начала рабочего дня. Затем Турецкий и Поремский уже вдвоем «пытали» «отравителя». Допросы не дали результата. Подозреваемый гражданин Барков замкнулся.

К обеду появился вызванный на подмогу Вячеслав Иванович Грязнов, известный «расколыцик».

— Отвечать на вопросы честно вам самому же выгодней. Вы хоть сознаете, что вас подозревают в тяжком преступлении? — давил он на тренера.

— Я сознаю, что у вас не все в порядке с головой, — огрызнулся молчавший уже минут пятнадцать Барков. — У президента США было больше мотивов травить Арака.

— Не скромничайте, Андрей Макарович. — Грязнов смотрел на тренера понимающе и печально. — Люди идут на тяжкие преступления за суммы, гораздо меньшие призовых вашего сына.

— Сына не трожьте! Он в честной и бескомпромиссной борьбе заработал эти деньги.

— А если бы он не выиграл у Асафьева?

— Выиграл бы в другой раз. Он уже созрел для побед. Или вы считаете каждого проигравшего спортсмена потенциальным убийцей?

— Не каждого. Но в этот раз вам очень нужны были деньги.

— А вам они не нужны? — Барков помимо собственной воли был втянут-таки Грязновым в диалог.

— Еще как! Но вам были нужнее. Вот справки из налоговой, из бухгалтерии Центра, из банка, где вы брали ипотечный кредит, из автоинспекции, где на Николая зарегистрирована дорогая машина… Ваших официальных доходов не набирается и на половину выплачиваемых вами платежей. Которые вы, кстати, неоднократно просрочивали. Либо вы имеете скрываемые от налоговой службы доходы, либо в долгах, как в шелках. Вас поджимали сроки очередных выплат, разве нет? Значит, нужны были деньги. Очень! И у вас был шанс нужные деньги получить.

— А вы подите, — зло ответил Барков, — и, вместо того чтобы в чужих карманах рыться, потренируйтесь лет десять с утра до ночи, ограничивая себя во всем, а потом выходите на корт и зарабатывайте свои миллионы! Я, с тех пор как эта сука Светка сбежала, вот уже восемь лет тащу ребят на своем горбу! По четыре часа в сутки сплю. А сколько недоедал! И теперь, когда первый реальный результат трудов и стараний моих проклюнулся, меня куском хлеба с маслом попрекать будете? В тюрьму сажать? Ну подите, стуканите в налоговую. Да в нашей стране можно каждого за это в кутузку! В долгах я, да. Добрые люди на машину дали. Для Кольки. Ждут, слава богу, что он заиграет и с долгами рассчитается. Верят в него…

— Успокойтесь, гражданин Барков. — Тренера передернуло от этого «гражданин». — Вашими финансовыми проблемами другие товарищи еще поинтересуются. Нам другое интересно. Насколько остро в тот конкретный момент вам необходима была значительная сумма денег? Назовите, пожалуйста, кто вам одалживал на покупку «БМВ»?

Андрей Макарович снова замолчал. Он нервничал. Казалось, вот-вот он не выдержит изводившего его изнутри напряжения и заговорит, раскроется, расколется. Но он не раскалывался.

— Хорошо, допустим, что не в деньгах дело, — вроде бы соглашался Грязнов. — Но ведь мотивом могло послужить и просто желание помочь сыну?

Барков молчал.

— Более того, ваши коллеги официально утверждают, что могут указать на прежние факты оказания аналогичной «помощи». То есть выведения из строя соперников ваших детей на официальных соревнованиях, проводимых в Теннисном центре.

Барков молчал.

— Придется устроить вам очную ставку с коллегами.

Барков молчал…

Допросы продолжались с утра и до вечера. Была вытащена на свет божий вся подноготная жизни выдающегося тренера. И нелады в его семье, и их причины. И стремление сделать детей знаменитыми, невзирая ни на что. Сюда были приложены многочисленные факты несдержанного поведения Баркова на кортах, во время игры Николая и Натальи, сплетни среди родителей о том, что тренер является «чернокнижником», показания Грайнера и Камолова. Но все было тщетно. Три дня Барков отрицал свое участие в «отравлении» теннисиста Асафьева.

Закончив допрос, Турецкий всякий раз отправлял подозреваемого восвояси, напоминая о взятой у него подписке о невыезде и об обязательной явке на следствие.

На четвертый день раздался звонок из лаборатории бюро судмедэкспертизы Департамента здравоохранения мэрии Москвы. Просили подъехать за актом экспертизы.