Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка - Надежда Ароновна Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3. Судьба и люди были несправедливы к Суворову, но великий человек мужественно встречал страдания нравственные. Острее всего, наверное, звучит строка «Скиптры давая, зваться рабом» (здесь необходим исторический комментарий: в европейские государства, завоеванные Суворовым, возвращались монархи, изгнанные войсками республиканской Франции). Но может быть, кому-нибудь из учеников покажется самой важной строчка, говорящая о богатстве личности героя, – «Шутками зависть, злобу штыком…» – с выразительной звуковой перекличкой слов, называющих разнообразное оружие в борьбе с невзгодами, – «шутками» и «штыком».
4. Ушел великий человек, и ушла героическая эпоха. «Слышен отвсюду томный вой лир» – строчка звучит почти пародийно из‑за дополнительного ударения на слове «вой» и имитирующего вой ассонанса у‑у‑о‑ы‑о; этот вой во вкусе новой эпохи связан с предыдущей строкой о «бранной музыке» по смыслу, а с последующей – по звучанию: в словах «львиного сердца, крыльев орлиных», характеризующих героя ушедшей эпохи, те же звуки, что и в словах «вой лир»: ль, в, н, р.
Сложно, на контрастах построенное стихотворение, непривычное по форме, тем не менее вполне отчетливо по идее; сам автор называл его одой, герой ее оплакан и воспет.
Стихотворение Иосифа Бродского «На смерть Жукова»[89] явственно отсылает к державинскому «Снигирю» – и не только завершающими строчками «Бей, барабан, и, военная флейта, // громко свисти на манер снегиря», но и ритмом, и строфикой; правда, и ритм, и рифмовка у Бродского несколько проще, чем у Державина. «Пламенный Жуков» заставляет вспомнить «сильного, храброго быстрого Суворова», который ездил перед ратью, «пылая»; метафорические «меч» и «стены» появляются у Бродского во второй строфе – такой же по счету, как у Державина. Бродский еще более резко, чем Державин, сталкивает стилистически несовместимые слова – «алчная Лета» (заставляющая вспомнить последнее стихотворение Державина, его «грифельную оду», с «рекой времен» и «жерлом вечности», которым «пожрется» все) и «прахоря» («сапоги», жаргонное).
Ориентация на XVIII век видна и в старославянизмах, и в архаичном пред коими. Узнаваемы и мысли о полководческом даре героя и немилости властей.
Но тем очевиднее несходство впечатлений. Читатель ощущает неоднозначность авторского отношения к Жукову. Никаких соответствий с державинским «Снигирем» не имеет третья, центральная строфа, где ставится вопрос, кажется, невозможный в веке XVIII, – о цене побед, о пролитой крови своих солдат. Эта строфа и самая напряженная по интонации и синтаксису – три переноса, вопросы, восклицания. В контрасте пролитой крови, чужой земли – и «штатской белой кровати» звучит безусловное осуждение полководца, хотя в последующих строках он и солдаты, кровь которых «он пролил», как будто объединены в «адской области». «Полный провал» – очень многозначный ответ на поставленные вопросы (интересно, как его истолковывают дети?).
Однако не вступает ли эта строфа в противоречие с остальными, в которых мы находили сходство со «Снигирем»? Оказывается, не совпадает и то, что казалось схожим; перед Жуковым пали «многие стены», это не то же, что «всё побеждать». Меч, который «был вражьих тупей», – образ сниженный по сравнению с «горстью россиян».
«Смело входили в чужие столицы, // но возвращались в страхе в свою» напоминает «скиптры давая, зваться рабом», но герой державинской оды, конечно, не мог испытывать страха. Герой стихотворения Бродского прежде всего предстает как «в регалии убранный труп», которому держава воздает воинские почести. Какое название самое правильное для его деяний: воевал? спасал родину? проливал солдатскую кровь? совершал правое дело? Что ожидает его за гробом: слава, страница русской истории? Ад и вопросы солдат? Полное поглощение алчной Летой?
Дома ученики сравнивают стихотворения письменно, с учетом сказанного на уроке.
А теперь я хочу рассказать об уроке, который нельзя воспроизвести, как нельзя вступить в одну и ту же воду потока. Но этот урок можно вспомнить и осмыслить, а его результаты использовать.
11-й гуманитарный класс, какое‑то количество людей, охотно слушающих стихи и привыкших думать и говорить о них, и остальные ученики, не так заинтересованные в процессе, но готовые послушать других, а иногда и вставить свое слово. Читаем Ахматову. Уже были «руки под темной вуалью» и «перчатка с левой руки», уже прочитана «Молитва» 1915 года с ее неожиданной готовностью на страшные жертвы, с отказом от «таинственного песенного дара» – «чтобы туча над темной Россией стала облаком в славе лучей». Дошли до 1917 года и революции, имею в виду, что сейчас прочитаем «Мне голос был», а дальше – о родине и эмиграции через «Лотову жену» и «Данте», который «уходя, не оглянулся»…
Но движение по наезженной колее было внезапно прервано чьим‑то возгласом (сейчас уже и не установить чьим): «Пророк!»
Что делаем мы, учителя, когда на уроке неожиданно возникает незапланированная, не приходившая нам в голову параллель? Иногда, не вникнув, отмахиваемся, чтобы не отклоняться от маршрута: «Ну, это другое… Как же можно сравнивать?» Иногда походя одобряем: «Действительно… Молодец!» – и продолжаем свое, поселив попутно в ученике представление, что всякая литературная ассоциация ценна сама по себе, без последующих размышлений (и за это потом расплачиваемся, читая, например, в сочинении по рассказу Набокова задумчивое: «Этот пейзаж мне чем‑то напомнил стихотворения Есенина» – автор явно рассчитывает на похвалу за эрудицию или за утонченность чувств). А иногда, если ассоциация была неслучайной и умной, а учитель и класс находятся в хорошей форме и время не слишком поджимает, может получиться интересный разговор. Так, очень плодотворной оказалась идея одиннадцатиклассницы сравнить «Незнакомку» Блока со стихотворением Лермонтова «Как часто, пестрою толпою окружен», оттолкнувшись от похожего – в обоих произведениях есть пошлый мир и греза поэта. (Замечу, что такие разговоры возможны, только если ученики хорошо помнят большой корпус изучавшихся на уроках стихотворений.)
Но с «Пророком» был особый случай: разбуженная мысль класса кипела и не прерывалась, сравнение обрастало все новыми деталями, требовавшими немедленного осмысления. К счастью, мой призыв «Протоколируйте!» был услышан, и несколько человек успели записать ход нашего разговора и пообещали дома по свежим следам создать связный текст, который бы упорядочил и подытожил все, что мы поняли (а может, даже открыли!) на уроке. Правда, выполнила обещание только одна ученица, но зато очень добросовестно, почти ничего не пропустив и обогатив наши общие умозаключения собственными отсылками к Библии.
Перед вами запись, выполненная ученицей 11-го класса школы № 57 г. Москвы Вероникой Файнберг:
В лирике Ахматовой тема родины тесно связана с темой эмиграции. На фоне катастроф, потрясших
