Место смерти изменить нельзя - Татьяна Светлова

Звонок, нахальный и густой звонок, ворвался в сон и разбудил его.

Почему так бывает всегда — на самом интересном месте то телефон, то будильник?

Было темно. Максим никак не мог сообразить, где он и что происходит: ночь, утро, вечер? С кружащейся от позднего сна головой, чертыхаясь по-русски и по-французски, он добрался в темноте до телефона и в свете фонаря, падавшего в окно, разглядел время. Было почти девять часов вечера, и звонил, конечно, Вадим.

— Ты где? Уже девять часов!

— Заснул. Извини. Сам не знаю, как провалился, — просипел Максим, стараясь стряхнуть с себя остатки сна и головокружения.

— Ну так как теперь — будем работать или ты уже будешь спать дальше?

— Да нет, я сейчас приведу себя в порядок и приеду. Голос Максима все еще сипел, и он уже хотел было прочистить непроснувшееся горло, как вдруг услышал странный звук.

Это было похоже на продолжение сна, бредовое и ненастоящее: в замке поворачивался ключ.

— Подожди, — сказал он тихо Вадиму, — кто-то открывает дверь.

Ему стало не по себе. Он потянулся к выключателю, включил свет и прислушался.

С той стороны двери будто тоже прислушивались. Несколько мгновений стояла леденящая кровь тишина, Максим даже дыхание сдерживал. Наконец звук снова повторился.

— Это ты, дядя? — крикнул он.

Ответом ему был стук быстро удаляющихся каблуков. За соседской дверью зашлась визгливым лаем Шипи. Максим кинул трубку возле телефона и бросился к дверям. Когда он распахнул их, двери лифта уже закрывались и в их сужающийся просвет он успел заметить только край длинной юбки и поля шляпки.

Обалдело простояв несколько секунд, Максим кинулся к лестнице. Однако внизу, в вестибюле, никого не было. Лифт стоял пустой. На улице было темно и тихо — ни шагов, ни прохожих. Женщина будто растворилась в темном пространстве.

Может, она стояла где-то за углом или за дверьми одного из подъездов ближайших домов, так же, как и Максим, сдерживая дыхание, с бьющимся сердцем… Максим покрутил головой, сделал несколько шагов вправо, влево, постоял и вернулся в квартиру, запыхавшись.

— Ты еще здесь, Вадим? — сказал он в трубку.

— Господи, что там у тебя стряслось?

— Мне тут визит нанесли. Вернее, попытались нанести.

— Кто?

— Прекрасная незнакомка.

— Да кто же?

— Не знаю. Сбежала. Я когда дверь открыл, она уже в лифте уезжала.

Только юбка и шляпка мелькнули.

— Это была не Соня?

— Не могу сказать, не разглядел.

— Может, она за чем-то приходила? Что-то взять в папиной квартире?

— А чего тогда сбежала от меня?

— Или та женщина, о которой соседка рассказывала?' — Может.

— Знаешь что? Позвони Реми. Надо ему об этом сказать. Еще не поздно.

— Знаешь что? Позвони-ка сначала Соне.

— Узнать, дома ли она?

— Именно. Если дома, сочини какой-нибудь предлог, вы же старые друзья.

А мне неудобно.

— Тебе все-таки кажется, это Соня была?

— Ничего мне не кажется. Я ее не видел.

— Только действительно, почему она сбежала?

— Давай не будем гадать, Вадим. Позвони Соне.

— У них вообще никто не отвечает, — перезвонил через пару минут Вадим.

— Никого нет дома.

— Любопытно.

— Да, любопытно… Интересно все же, зачем она приходила и почему убежала?

— У меня нет ни малейшей идеи на этот счет. Но Соня знала, что меня не будет дома, что в восемь я должен был быть у тебя — вчера об этом у них говорили. И у нее есть ключи… В конце концов, это квартира ее отца, мало ли, что ей понадобилось.

— Получается, что она нарочно ждала, пока ты уйдешь. Почему она пыталась пробраться в квартиру тайком?

— Ты так говоришь, как будто мы точно знаем, что это была Соня. А мы ничего не знаем на самом деле. Это могла быть другая женщина.

— Ты прав, конечно. Звони Реми. Я пока за тобой приеду — мы с Сильви голодные сидим, тебя ждем! А ты спишь, свинья.

— Зато визита удостоился. Ушел бы вовремя — пропустил бы…

— Так-так-так, — сказал Реми, — значит, вы спали. Следовательно, в квартире было темно?

— Да.

— То есть любое заинтересованное лицо могло увидеть, что окна темны, и сделать поспешный вывод, что в квартире никого нет…

— Не исключено, конечно.

— И Сони при этом нет дома?

— Ни ее, ни Пьера.

— Любопытное совпадение… Какого цвета была одежда?

— Темная. Точнее сказать не могу… Может, черная, а может, темно-синяя или темно-серая. Или даже темно-коричневая. То есть мне показалось в освещении лифта, что цвет черный, но это мог быть на самом деле другой цвет, понимаете?

— Приятно иметь дело с постановщиком фильмов. Это облегчает работу.

— Льстите?

— Нет, в самом деле, если бы вы знали, как трудно получить достоверные свидетельские показания! А юбка была какой длины?

— Точно сказать не могу, достаточно длинная.

— Широкая?

— Да. Подол, по крайней мере…

— Что-нибудь еще приметили?

— Верх был с длинным рукавом, я видел локоть. Я думаю, что костюм.

— Женщина какого роста?

— Скорей высокая.

— На каблуках?

— Не заметил. Хотя если судить по стуку, то да.

— В руках было что-нибудь?

— Не видел.

— Ладно. Вы правильно сделали, что мне позвонили. Мне нужно будет завтра со всеми встретиться. Время я уточню попозже.

— Как хотите. Я на редкость не занят и на удивление свободен.

— Завидую.

— Было бы чему, — усмехнулся Максим. — Так до завтра?

Вадима он увидел в окно. Оценивающе глянув на себя в зеркало, Максим счел, что он в порядке. Прихватив из чемодана бутылку теплой водки и холодящую руки банку икры из холодильника, он заторопился к двери, у которой его уже поджидал взбудораженный Вадим.

Арсены жили не очень далеко. Впрочем, в Париже все недалеко — если вы не попадете в пробку. Иначе тогда ваше «недалеко» совсем не является синонимом слову «недолго»… Но пробки раздражают вечно торопящихся французов, что же касается туристов — то они с удовольствием пользуются этими неожиданными остановкам, чтобы получше рассмотреть город. В Париже есть что рассмотреть и из правого окна машины, и из левого, и из правового — везде глаза найдут, на чем остановиться. «Теплый город, — думал Максим, — почему теплый? Может, потому, что повсюду видна рука и забота человека, хлопоты вкуса и воображения. И нет этого тяп-ляп, которое так часто раздражает в Москве…»

В доме Вадима вкусно пахло, было уютно и весело. Черноглазая тонкая брюнетка, Сильви, была очень миловидна, только плохо причесана, вернее, никак не причесана, волосы висели вдоль ее щек без малейшего следа прически или хотя бы просто пробора (странно, — он и у Вадима на съемках заметил, что некоторые женщины плохо причесаны — мода у них, что ли, такая во Франции?); и на протяжении всего вечера Максим испытывал нелепое, но навязчивое желание ее причесать. У нее была приятная, хотя и несколько стандартная «голливудская» улыбка и умные понимающие глаза. Она была намного моложе Вадима (интересно, который по счету брак?), но, судя по всему, была душой и опорой этого дома, где Вадим слишком часто отсутствовал в силу своей профессии, предоставляя жене сражаться с вынужденным одиночеством и общим бытом. Максим знал, сколь непрочны такие семьи…

Сильви, однако ж, управлялась совсем этим с видимой легкостью и юмором.

Черноглазая, как ее мать, девочка лет шести не спускала с Максима круглых глаз за столом, не раз пронося вилку мимо рта. Ее мучил вопрос, заданный ею в начале ужина: как это так получилось, что Максим русский, что это с ним случилось такое странное, что он не француз, как все люди? Но ответ, что люди бывают разной национальности, ее, видимо, не удовлетворил, и она внимательно разглядывала гостя весь вечер. Их четырехлетний сынишка подобными философскими вопросами не задавался и весь ужин волочил креветку за хвост по столу, изображая ею то ли кораблик, то ли машину, и вскорости, послушно чмокнув Максима мокрым детским ртом в обе щеки, отправился спать. Через полчаса за ним последовала его старшая сестра, которая бросила на прощание задумчивый взгляд на Максима и отказалась его целовать — возможно, она думала, что быть русским — это заразно?..

Взрослые перешли к низкому кофейному столику в окружении диванов и кресел, на которые камин струил тепло и отблески огня. Сильви разлила крепкий душистый кофе по крохотулечным чашечкам, и Максим с опаской и старанием свел пальцы на тонкой хрупкой ручке этого белого фарфорового колокольчика с горькой черной росинкой кофе на дне. Вадим придвинул столик на колесиках, полный разнообразных бутылок на выбор гостю: после кофе полагался «дижестив», то бишь рюмочка для пищеварения. Предполагался выбор из ликеров и коньяков; Максим, подумав о так и не открытой водке, которую его хозяева дружно отказались пить, выбрал коньяк и не пожалел — коньяк был дивно хорош, и он смаковал его маленькими глотками, слушая, как Вадим поносил американцев, затоваривших кинорынок «говенной продукцией своих низкопробных сериалов и боевиков», и жаловался на финансирование кино во Франции. Сильви вставляла спокойные замечания, выдававшие ум и вкус, и Максим невольно сравнивал ее с Лидой, с которой он разошелся около года назад…