Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов

Часть 2

Битва спящих

Земля в огне, земля во мгле…Фашизм приносит весть:Нет воли к жизни на земле,А воля к власти есть.Восточный хаос не родитНи звёзд, ни высших дум.Добрыни нет, Обломов спит,А Тюлин пропил ум.Приказ велит: стереть славян,Пространство распахать!Шумит Великий океан?Прикладами прогнать!

Дороги дыбом. Скрип подвод.Плач женщин, мгла небес.Двоится блеск, излом ползётНа Северский Донец.На том Донце ни лечь, ни встать,Дома без глаз и стен.Степан загнул: — Едрёна мать! —А Влас сказал: — Где плен?

Связной пришел среди огня —Обугленная тень:Стоять три ночи и три дняИ весь четвёртый день.И полк три ночи и три дняИ весь четвёртый деньСтоял огнём среди огняИ превратился в тень.Настала ночь…Огонь и мракЗмеились по полям.Эх, закурить бы! А табакС землёю пополам.Табачный дым горчил, как мёдИль сон о санитарке.Из тьмы ударил пулеметНа огонёк цигарки —Так мошкара на свет валитИ на огне сгорает.А что за сила ей велит,Ночная тварь не знает.Есть эта тайна у живых,Но людям не понять:Какая сила тянет ихДруг друга убивать.

О человеке и землеБытует притча ныне:Стрелял четырежды во мглеСтоящий на равнине.В четыре стороны землиУшли четыре пули,Однако цели не нашлиИ землю обогнули.Ждала удача молодца…Но все четыре пулиПришли с обратного концаИ круг на нём замкнули.Упал герой, и нелюдим.И счёты свёл со светом…Земля одна, и ты один,Не забывай об этом.

Курится кладбище, кресты,Холмов нецелый ряд.Блестит река, песок, кусты,Размыты крыши хат.Звезда последняя бледна.Темнеют рвы по склону.На полном фронте тишина…Держите оборону,Трофим Изместьев, Поздняков,Степанчиков, Козьмин,Ахтырский… чёрный блеск… Сивков,Пол-Мустафы, Эмин…Удар — по склону навскосокСвинцовый блеск, туман,Во рту, в ушах, в глазах песок…

В шкафу звенит стакан.Удар — и содрогнулся дом,Стены как не бывало.Фугас оставил свой проломДо самого подвала.— Не надо, — прохрипел старик, —Не надо столько света… —Ему блеснул последний миг —Не зеркало ли это?Из уцелевшей глубиныРазрушенного домаОно сверкнуло со стеныВнезапно и бездонно.В нем отразился самолет,Калитка, Тихий Зарев.Фугас в подвале подождёт…Живи, Иван да Марья!..

Равнину залпы чернотыСекли, толкли, мололи.Казалось, горные хребтыСошлись и бьются в поле.В ушах, и рядом, и вдалиПодземный блеск орудий.С песком и комьями землиПеремешались люди.Огонь переходил в мороз,Рыл на пустом металл.На высоту комет и грёзМогильный червь взлетал.Сверкали антрацитной мглойГорящие деревья.В глубинных кварцах — под землёйРевела батарея.У битвы не было небес,Земля крушила землю.Шел бой в земле — его конецТерялся во Вселенной.

Земля толклась. Живьём скрипя,Ходил накат землянки.Но стихло. Жизнь пришла в себяИ уловила: танки!— Солдат Степанчиков, убрать!.. —Мелькнуло вдалекеСтенанье — «Не забуду матьродную!» — на руке.Земля расступится вот-вот,Мелькают траки, траки,Свет — тьма!Меняя пыль, плывётРавнинный гул атаки,Запрыгал точками прибойЗа танками на пашне.— Отсечь пехоту!.. —Грянул бой.В старинный, рукопашныйВошёл стремительно ИванС остатками полка,Так ниспадает в океанГигантская река.Не высота страшна, а склон.Пять дней не спал никто.И тело зачерпнуло сон,Как воду решето.Они заснули на ходуС открытыми глазами,Не наяву и не в бредуЗалитые слезами.Что снилось им? Какой фантомШел поперёк дороги?Блеснул Ивану тёмный дом,Мария на пороге.У края платья сын мигал,Как отблеском свеча,И мать из мрака высекал,«Ты где?» — отцу крича.Иван вперед бежал сквозь дым,Уже сошлись в штыки.Жена сияла перед ним —Из-под её рукиОн бил штыком…Хрипенье, стон,Уж четверым не встать.Сошел на них огромный сон,Что дважды два есть пять.Как тьма, разодраны уста.— Ура! — гремит по краю.— За нашу Родину! За Ста…— Степан, ты жив?— Не знаю. —Степану снился беглый сон:Он над водой возник,Поток отбрасывает вонЕго упавший лик.Степану снилась глубина,Недвижная веками.Но ускользала и онаС луной и облаками.Мелькала тьма со всех сторон,Приклад горел в ладони…Трофиму снился хмурый сон:Он спит в горящем доме.Огонь струится по глазам,Жены нет рядом — дым.А он кричит глухим стенам:— Проснитесь! Мы горим! —Бежал, как тень, среди смертей,Огня, земли и стали.А слёзы плачущих детейСквозь стены проступали.Пространство бросить не дано,В котором мы живём.Объято вечностью оно,Как здание огнём.Долине снятся тополя,Красавице — кольцо,Устам — стакан, зерну — поля,А зеркалу — лицо.Врывалась в эти сны война,И крови смрад, и пламя.И та и эта сторонаУсеяна телами.Не проходи, мой брат, постой!Еще дрожат их рукиИ воздух тискают пустой,Как грудь своей подруги.Еще свободный дух скорбитНад жизнью молодой,Душа мечтателя стоит,Как цапля над водой.

На солнце танк горит пятном.Скатился камень жгучий —Танкист, охваченный огнём,Как дом травой ползучей.Горел танкист средь бела дня,И догорел танкист.Переметнулся клок огняНа прошлогодний скирд.И мыши прыснули на свет —Несметное число.И дезертир за ними вслед,Поскольку припекло.И снова танки! Склон изрытСнарядами. ДеревьяБегут от ужаса. ГоритОкраина деревни.Во тьме твоей, двадцатый век,Не исследить печали!В разбитом доме человекИграет на рояле.Так далеки от чистых негВоенные печали.С ума сошедший человекИграет на рояле.Один за всех иль против всех…Уж стены запылали.Полуубитый человекИграет на рояле.Удары сыплются вокруг —И в клочья разметали.Но кисти рук, но кисти рукИграют на рояле…

Накрыл Ивана смертный дым…И враг простер ладонь:— Такой народ непобедим.Но с нами Бог… Огонь!

Пришло письмо на старый дом.Но чёрное, как снег,Письмо изломное о том,Что человека нет.Ушёл из мира человек,Оставил солнцу тень,Огню — туман, бродяге — снег,А топору — кремень,Осенней буре — листопад,Долине — тишину,Слезам — платок, звезде — закат,Ночному псу — луну.

Часть 3

Зеркало

Распахан танками ВостокИ город Тихий Зарев.Иван-да-Марья жил цветок,Осталась только Марья.Во мгле оплакала онаГорючую разлуку.И скоро солнце и лунаПозолотили муку.Дом пустовал с того утра —Угроза прихотлива.Фугас окрестных три двораОпустошил без взрыва.А на стене, как божий свет,Забрезжило зерцало.Взорвётся бомба или нет?Но истина молчала.Мелькали в зеркале века.И плыл планетный шар,Метель, холмы и облака,Берёза и анчар.Кривой монгол, стальной тевтонЛегли на нём слоями.Повёл на Родину масонОгромными ноздрями.И отразился декабрист,И с топором студент,Народоволец и марксист,И тот интеллигент,Перед которым, заблиставВ тумане золотом,Возник изысканный жираф:— Россия, твой фантом! —Сошел Февраль, вскипел ОктябрьГранёными зрачками.Погнало пенистую рябьПо зеркалу клочками.Уму и поиску ломотьПродиктовал веленье:Стране закон, идее плоть,Искусствам направленье…Страна в огне, страна во мгле,Фашизм приносит весть:Нет воли к жизни на земле,А воля к власти есть.

Поразрешётился весьма,Погнулся русский двор.Мелькали галки сквозь дома,А танки — сквозь забор.Пришла соседка: — Ой, беда!Я видела: живьёмМертвец Иван идёт сюда.Он близко — за холмом. —Мария кинулась навстречьДорогой распростёртой.И полилась живая речь:— Живой ты али мёртвый?Коли живой, то прикажи,Чем утолить тебя?А коли мёртвый, то скажи,Чем исцелить тебя?

Не плачь, любезная жена!Супруг бежал из плена.Земля одна, и ты одна,И встреча сокровенна.Опасный путь ему лежал.Скрываясь от погони,Он из-под Харькова бежалС проводником в вагоне.Где тот безвестный проводник —Иван вослед не глянул.Как тень в зерцале он возникИ тенью так и канул.

Иван сказал: — Молчи, жена.Иван своё возьмёт,Подай зеленого вина —Узнаю: жив аль мертв.Не причитай — недолог срок,Не тяжели души.Но чтобы голос твой не смолк,О сыне расскажи.

Блеснуло Марьино кольцоИли на солнце камень —Ударил в пыльное лицоДалёкий ложный пламень.Иван прикрыл рукой глаза,А во поле сверкает.— Откуда свет? Смотреть нельзя!— То зеркало сияет.

Из уцелевшей глубиныНевидимого домаОно сияло со стеныНеверно и бездонно.

— А ведь под зеркалом тайник, —Сказал Иван.— О, боже!Ты там взорвёшься сей же миг…— Иль позже. А надёжнейНа свете места не найдётСам черт наверняка.Туда никто не подойдёт…

Но подошёл Лука.Чихая, он залез в пролом.— Эхма, пропала хата! —Потрогал бомбу сапогомИ сел напротив брата.Про то, как счастию в дымуПосильное воздал,Наврал с три короба ему,А может, нагадал.— Я у троцкиста был спьяна,А может, у софиста.Кабы я знал, что жизнь одна!Обоих чкнули быстро.Кровь на аршин ушла с лица,Но говорю: «Есть снимки,Великий кормчий — друг отца,Он с ним бежал из ссылки».Туда-сюда взялись листатьИсторию времён.Тоска. Я жду, и что же! Глядь:Ко мне заходит — Он!«Как жизнь, голубчик?» — Ничего.«Послушай, — говорит, —Я знаю брата твоего:Испания, Мадрид —Всё проворонил, негодяй,Хотя и был орёл.Ты брату так и передай…Иди».И я пошёлЗаре навстречу и судьбе…Так вот, прости, братан,Я проболтался о тебе…— Донёс? — сказал Иван.Лука вздохнул: — Я известил…И тень его исчезла.Эсэс огулом оцепилОпасливое место.— Пиши, Лука, — сказал эсэс, —Такое: «Выходи,Или твоим не жить!» Вот здесь,Ребенку на груди.— Хитро придумал басурман,Но крик подать не хуже.— Письмо есть мистика, болван! —Оно приводит в ужас.Сошла к Ивану тень в пролом.— Владимир? Вот те на! —А по Владимиру углёмКривые письмена.Иван всё понял: час настал,Иному и не быть.Ребёнок мысли угадалИ медлил уходить.— Отец, возьми, он был со мной,И протянул кинжал.— Он… деревянный!— Нет, стальной! —Родитель задрожал.Чужие слышались шаги,Он деревяшку поднял.— Святой простак… Побереги! —Поцеловал и отдал.Обочь фугас дремал в пыли.Казалось, только тронь —И полыхнет из-под землиСпрессованный огонь.— Я не хочу нисколько жить! —Заплакал мальчик звонкоИ стал о бомбу колотить…О, кулачки ребёнка!

Прощай, родная сторона!Дай горсть от милой пыли.Блеснула в зеркале спина,Ивана уводили.Не плачь, жена. Любовь горда!Увидимся ли снова?Но жизнь сказала: никогда!Печально это слово.К нему ключей не подобратьИ лбом не прошибить,Умом упорным не понять,Но сердцем не избыть.Загадка сфинкса и числа,Обмен или обман.Оно для старости — скала,Для юности — туман.В нём слёзы первые любвиИ брачный стон наутро.Напрасны жалобы твои,Пришедший ниоткуда.Стоит раздумье на путиВстревоженного духа,Как будто бьётся взаперти,Стекла не видя, муха.

Луку с овчарками сыскалНемецкий комендантИ триста марок отсчиталЗа брата и талант.Тут призадумался дуракИ мрачно стукнул по лбу:— Цена известна, коли так,Но лучше дайте бонбу.Она без дела всё равно.— Зачем?— Для обороны. —Желанье русское темно,Но каковы резоны!И в честь германского умаОн снова стукнул по лбу:— Иметь желательно весьмаИ грамотку на бонбу. —Судьба играла иль момент?Спокойно комендантНа бомбу выдал документ,Поскольку был педант.Извлечь фугас из-под земли,Из отчего подвалаЛуке саперы пособлиЗа самогон и сало.Добро, законное почти,Взвалил он на подводу.— Я благодарствую!.. Пади! —Огрел коня — и ходу.Его поток пространства гнал,Поток тоски и света.Он Лизавету поминал…Пустое, Лизавета!Позавалился ястребокЗа Северский Донец.Позакатился перстенёкВ неведомый конец.Слова Луки — сплошной туман,Любовь Луки — татарник.Война ветвила ваш роман,Как северный кустарник.Дремал забытый хуторокУ самого обрыва.Внизу, как тихий говорок,Река толклась лениво.Замолк у крайнего окнаТягучий скрип колес.Встречай, военная жена!Лука добро привёз.— Чего ты хочешь, волчья сыть? —Лука сказал: — Лопату!Хочу себя оборонить.Давай и ты за хату.— Взорвется бонба или…— Цыц! —Застрявшая ромашкаБлеснула меж колёсных спиц.Жена вздохнула тяжко.И, обрывая белый цвет,На бомбу говорила:— Да или нет, да или нет? —В глазах её рябило.Число всегда рябит. ОноПустое, Лизавета!Ему предела не дано,И ты не жди ответа.Люби за синие глаза,За белое лицо.Люби за то, за что нельзя,И плюнь через плечо.

Он проложил подземный ходИз погреба к фугасу.Зарылся в землю, словно крот,И дожидался часу.— Ты посади поверх цветы! —Решил он торовато. —На свете трое: я и ты,И… — он увидел брата.Рукой прикрыл свои глаза,А во поле сверкает,— Откуда свет? Смотреть нельзя!Аль зеркало сияет? —Из уцелевшей глубиныНевидимого домаОно сияло со стеныНеверно и бездонно.Дохнула с зеркала гроза,И брата тень шагнула,И заслонила небесаГигантская фигура.Но искажённые чертыУшли в поля и пашни.— Да, только трое: я и ты… —Она вскочила: — Наши! —Лука на слитный гул и ходИз-под ладони глянул:— Ну, слава богу! Русь идёт…И в тёмный погреб канул.

Прошёл на Запад шум шагов,На край иной земли.Померкли языки штыков,И вишни расцвели.Был полк вином победы пьянИ верностью подруг.Пришёл Степанчиков Степан,Но без обеих рук.Пропали руки на войне,Остались от стенаньяНа левой культе только «Не…»— Вот образ отрицанья!

Победа! Сталин поднял тост.Возник перед зерцалом.«Я пью!..» — ему он произнёсИ чокнулся бокалом.И гром по свету разнесло.Я видел Русь с холма:Мария плакала светло,И строились дома.Поэма презирает смертьИ утверждает свет.Громада времени, вперёд!Владимир, твой черёд.

Из Сталинградской хроники