Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды он открыл глаза. Заметив трепет ресниц, не сводившая с него взгляда Прияна тут же подалась ближе и наклонилась. От сердца отлегло: показалось, раз он очнулся, значит, полегчало.
– Соколюша… – еле слышно прошептал Хакон, глядя на нее затуманенным взором. – Войка… ночью кашлял… Званка… нивянку… не хочет… пить…
Ему мерещилось, что он у себя дома, что это жена над ним склоняется, что это не он болен, а старший сын, пятилетний Войка. Прияна села на место, усилием воли пытаясь придавить страх и горечь. Он в бреду! И видит вместо нее жену!
Отчаянно захотелось, чтобы Соколина и правда каким-то чудом оказалась здесь. Может, она знает, как помочь… Да нет, ведь когда Хакон начал болеть, в Свинческе, лечила его Ведома.
Бычья желчь… – припомнила Прияна, – красное вино… сок лука и чеснока… Даже помнила, сколько и как смешивать. Лука и чеснока – хоть завались, быка в селах можно достать. Но красное вино! Это уже как птичье молоко – только на сером волке за ним съездить, что густые леса мимо глаз пропускает, синие озера хвостом заметает. Здесь ведь не Корсунь! И даже не Свинческ, куда два раза в год привозят греческие товары. Она все же послала спросить у Бельчаты, – вдруг князь подарил за верную службу и ему корсуньскую криночку пузатую, узкогорлую? Но оказалось, как она и ожидала: никакого вина у него нет. Брага есть. Мед стоялый есть. А вину откуда быть?
А память уже сама, без усилия воли, продолжала перебирать всевозможные средства. «Коровяк – эта трава посвящена Локи, она очищает дыхание, – будто сквозь сон вспоминался голос бабки Рагноры. – Чеснок посвящен Тору, он очищает кровь…»
Змей прокрался черной ночью,Но вреда не причинил он:Харбард меч вознес, не мешкав,Змея он рассек на части…
О боги! Из раннего детства Прияна помнила, как бабка Рагнора качала ее на коленях и пела эту песню. Потом поясняла: Один, Отец Колдовства, сотворил девять сильных целебных трав из суставов убитого змея и наделил каждую особой силой – от яда, от огня в членах и нутре, от боли, от ломоты…
Девять хворей ведал Вавуд,Девять стрел послал он ведьмам,Девять троек рун пропел онОт озноба и от боли…
Рагнора! Прияна с мысленной мольбой сжала руки. Очутилась бы здесь бабка, уж она бы прогнала болезнь! Мать Сверкера была не просто травницей, а настоящей колдуньей. Она сумела бы сделать руническую палочку, чтобы положить больному в изголовье, и через девять дней он бы исцелился. Могла бы составить заклинание, что прогнало бы хворь, и не пришлось бы ждать эту Барсучиху – где она там провалилась! Уж Рагнора знала все эти девять волшебных трав, девять заклятий, девять троек целящих рун!
Крепко зажмурившись, Прияна пыталась вспомнить как можно больше о бабке, которую потеряла в восьмилетнем возрасте. Внешность Рагноры довольно ясно отпечаталась в памяти, но требовалось-то другое. Вспомнить что-нибудь из ее приемов, хоть кусочек той науки, которую та унесла в могилу…
В могилу… В могиле-то они и виделись в последний раз. В подземье… в Кощном владении… Рагнора помогла им с Ведомой бежать… провела по темным тропам к выходу на белый свет… там они и расстались, на погребальном поле, возле могилы самой Рагноры, куда опустили ее, Прияну, когда она умерла…
Она ведь уже умирала! Она знает дорогу! Нужно только вспомнить. Пойти за Хаконом, догнать и вернуть, если еще не поздно.
Не открывая глаз, Прияна склонилась головой к коленям, изо всех сил сжала голову руками. Она должна вспомнить! И не вспомнить даже, а найти дверь туда, где Рагнора находится сейчас. И спросить совета.
«У Ясеня сели Девы… волшбу творить они стали…». Слова всплывали по одному, как дохлые рыбы. Прияна так напряглась, что голова горела и казалось, сейчас кровь потечет из ушей. Рагнора наносила руны на палочку и нараспев произносила заклинание. Девы у Ясеня – это норны, что творят людские судьбы и могут отогнать болезнь. Что же там дальше?
«Ловили острые стрелы… бросали их обратно… обратно посылали… обратно их посылали…»
Потом всплыл сразу целый кусок:
Зверь вошел в твою печень,Кровь твою жадно лижет.Девы накинули петлю,Зверю связали…
Зверю связали… рыло? Нет. Зубы?Зверю пасть затворили!
Прияна выдохнула. Вдруг осознала, что эти строки у нее в мыслях произносит на северном языке голос пожилой женщины – самой Рагноры, и звучит он как-то уж слишком живо для воспоминаний десятилетней давности. Нужно еще палочку, из ели, дуба или березы, – всплыло в мыслях так же очевидно, как то, что для каши требуется ложка. И нанести руны…
Вдруг Прияна обнаружила, что видит их – три целящие руны, нужные ей сейчас. Всякая сведущая женщина знает, какие руны пригодны для лечения разных недугов, но здесь как при гадании: каждый случай – особенный. И сейчас они появились: начертанные пламенем, три острых знака горели перед нею в землисто-бурой тьме. Прияна подалась вперед и протянула к ним руку…
Кто-то сильно и жестко стиснул ее запястье – холодными пальцами, твердыми, как железо. Кажется, она хотела крикнуть, рвануться – навалился невероятный ужас. Все равно что, сунув руку в ледяную прорубь, ощутить, что там ее схватили и тянут вниз. Только эти пальцы держали на той стороне не руку ее, а сам дух. Но ни крикнуть, ни вырваться не получалось: там, где это происходило, у нее не было ни голоса, ни мышц, ни силы.
«Ты не можешь пройти туда, – произнес чужой голос, тусклый и гулкий, лишь отдаленно напоминающий о Рагноре. – Владыка Мертвых ждет тебя. Он отпустил тебя один раз – если ты войдешь снова, то останешься в его власти навеки. Ты уверена, что сейчас именно тот случай? Что ты готова взять эти руны, спасти того мужчину, а сама остаться у Кощея навсегда? Уверена, что это – тот самый мужчина?»
Прияна почти видела говорившую: нечто темное, лишь отдаленно похожее на старуху, с головой закутанную в плащ, витало где-то над краем зрения, но быстро смещалось, стоило ей попытаться поймать его взглядом.
Зато она ясно видела, как перед ней разворачивается мрак… Она будто падала в какую-то бесконечную дыру в земле, и одновременно казалось, что она летит вверх. Самым ужасным было чувство оторванности, отделенности от всего земного, знакомого, привычного. С жуткой ясностью она осознала то, о чем много говорят, но что мало понимают: тот свет – не этот. Он вывернут наизнанку. Мертвое там живо, и наоборот.
И ей, Прияне, внучке Рагноры, позволено войти туда.
«Мои мертвые помогают мне… – множеством голосов кричали стены тьмы. – Мои дисы помогают мне… Имею я крепкую защиту и имею силу повелевать вам, тролли и альвы, карлы и йотуны…»
Она не бесправна там, ей есть кого призвать на помощь. Но однажды ей уже помогли! Кощей вечен, но доброта его не беспредельна: скорее это терпение, первое свойство вечности. Она может войти. Но не сможет ничего унести с собой. Даже руны. Чтобы вынести их, ей придется самой остаться с той стороны…
Но не успела она даже прикинуть, возможно ли такое решение, как весь этот темный мир вдруг без предупреждения резко завалился влево. Прияна услышала собственный крик – с облегчением ощутив хотя бы часть себя на привычной стороне бытия, – и почувствовала, что вновь падает, но уже земным телом. Слетев с лавки, она ударилась об пол, вцепилась во что-то; одной рукой она держалась за горячую человеческую руку, другой – за край скамьи, на него же опустила голову. Ее положение было вполне прочно, но ощущение падения не проходило. Все чувства говорили, что она продолжает лететь вниз. Вместе со скамьей, за которую держится, и полом, на котором сидит.
Потом все прекратилось.
– Княжна! Что с тобой? Укусил кто?
Кто-то пытался ее поднять. Прияна с трудом открыла глаза: перед ней появилось испуганное лицо Хавли.
– Кто тебя укусил? – Он бросил взгляд на пол. – Мышь?
И сам замер, удивившись своему вопросу. Мыши не кусают спокойно сидящих людей. Но кому еще тут, в доме, быть? Среди зимы! Даже домовые спят!
Прияна встала, обеими руками крепко держась за Хавлю. Посмотрела на Хакона. Он все так же оставался в забытьи, не слышал ее крика, не пробудился от прикосновения ее рук. Короткими глотками втягивал воздух и постанывал от неосознаваемой боли. Красное лицо отекло и стало непохоже на себя. Глаза так глубоко запали, скулы обозначились так резко, что под кожей проглядывал череп. Кощей… Кощей взирал с его лица, без слов говоря: это уже мое…
Чужими глазами, что были много старше ее тела, Прияна смотрела на это мертвенное лицо, как на давнего друга. Так Мара-Хель смотрит на умирающего бога, которого видела бесчисленное множество раз и еще увидит… Отстраненно – будто душа ее не совсем вернулась и не вспомнила сердечные чувства – Прияна осознала: все кончено. Она не схватила руны. Она даже их не запомнила.
