Падающий - Дон Делилло

Каждый раз, когда по телевизору показывали те самолеты, она тянулась пальцем к кнопке «выкл.» на пульте. Но все равно смотрела. Второй самолет, возникающий из ледяной голубизны неба, — вот кадры, которые вонзаются в тело, словно бы скользят под кожей; стремительный рывок, уносящий с собой жизни и биографии, их жизни и биографии, ее жизнь и биографию, жизни и биографии всех в какую-то иную даль — туда, за башни.

Ее память хранила драматичные картины неба: тучи, бури на море, гальваническое свечение перед раскатом грома в городе летом. Все это капризы своенравной стихии или что там повелевает погодой — воздушных потоков, водяного пара, пассатов. Тут было другое: безоблачное небо, нашпигованное людским ужасом — ужасом внутри самолетов, запятнавших голубизну, точно мазки краски: сначала первый, за ним второй; могущество человеческой целеустремленности. Он смотрел вместе с ней. Всеобщее бессильное отчаяние на фоне небосвода, голоса, взывающие к Богу, и до чего страшно помыслить: имя Бога на устах убийц и жертв одновременно, сначала один лайнер, за ним второй, с виду — прямо человечек из мультика, горящие глаза, горящая пасть… второй самолет, южная башня.

Вместе с ней он посмотрел эти кадры только один раз. Она почувствовала, что он близок ей, как еще никто и никогда, — именно сейчас, в этот миг, глядя, как бороздят небо самолеты. Стоя у стены, он дотянулся рукой до кресла и сжал ее пальцы. Она закусила губу, уставилась на экран. Все они умрут, пассажиры и экипажи, и тысячи в башнях умрут; знать это было необязательно, тело почувствовало: в Лианне все замерло. И она подумала: невероятно, это же он в одной из башен, а теперь его рука сжимает ее руку, в тусклом свете экрана, сжимает, точно утешая после его смерти.

Он сказал:

— До сих пор кажется, что это случайность — когда появляется первый. Даже задним числом, полностью отстранившись, спустя столько дней, я стою здесь и думаю: случайность.

— Потому что иначе быть не может.

— Иначе быть не может, — сказал он.

Телекамера смотрит как-то удивленно.

— Но только на первый.

— Только на первый, — сказала она.

— Второй самолет… Когда появляется второй, — сказал он, — мы все уже чуть умудреннее и старше.

Переход через парк вовсе не был для него ритуалом, праздником предвкушения. Аллея поворачивала на запад, и он огибал корты, почти не думая ни о комнате, где уже ждет она, ни о спальне чуть дальше по коридору. Они доставляли друг другу плотское наслаждение, но не это влекло его к ней снова и снова. Влекло другое, — то, что они вместе узнали вне времени, спускаясь по виткам спирали, — и он опять отправлялся к ней, хотя и сознавал, что нарушает новые правила, которые для себя выбрал. А правила такие: поступать вдумчиво, ответственно, не хапать все, что попадется.

Потом она говорила, как говорят всегда:

— Никак нельзя сделать, чтобы ты не уходил?

Он стоял у кровати голый.

— Мне всегда придется уходить.

— А мне всегда придется перетолковывать твой уход, придавать ему другое значение. Переделывать во что-то романтичное или эротичное. Чтоб никакой пустоты и одиночества. Думаешь, я умею перетолковывать?

Но так ли уж Флоренс несовместима с правилами жизни? Он ничего не хапает. Встречается с ней вовсе не для того, чтобы забыть о чем-то неприятном, осознанном в эти долгие странные дни и тихие ночи, в эти дни после. Мы живем во Время После. Отныне до и после — мерило всему.

— Я умею превращать одно в другое, не притворяясь? Я могу оставаться собой, или мне придется стать всеми ими — другими, теми, что провожают взглядом уходящих? Ведь мы с тобой — не чета другим, согласен?

А сама смотрела такими глазами, что он думал: наверно, я из тех, из других, стою тут у кровати, вот-вот скажу то, что говорят всегда.

Они сидели за угловым столиком, сердито уставившись друг на дружку. Кэрол Шоуп была в полосатой шелковой блузке-размахайке, лиловой с белым, — что-то персидское или мавританское.

Кэрол воскликнула:

— При нынешних обстоятельствах? Ты этого от меня ожидала?

— Я ожидала, что ты позвонишь и спросишь.

— Даже при нынешних обстоятельствах? Разве я могла даже затронуть эту тему?

— Но все-таки затронула, — заметила Лианна. — Только постфактум.

— Разве я могла попросить, чтобы ты взяла на редактуру такую книгу? После того, что случилось с Кейтом, и, вообще, после всего. Просто не представляю себе, откуда у тебя желание работать с такой книгой. Она заставляет окунуться во все это с головой: постепенно подводит к теме, разжевывает каждую мысль. А текст требует кропотливой работы — редкое занудство.

— Вы эту книгу издадите.

— Скрепя сердце.

— Сколько лет она колесила по издательствам?

— Скрепя сердце включили в план. Года четыре, если не пять, — сказала Кэрол. — Понимаешь, она как бы предсказывает то, что случилось.

— Как бы предсказывает.

— Статистические таблицы, отчеты компаний, чертежи архитекторов, схемы терактов. Чего в ней только нет.

— Вы эту книгу издадите.

— Написано плохо, выстроено плохо и, если честно, на редкость, чудовищно скучно. Кто ее только не футболил. В литагентствах и редакциях она стала легендой.

— Вы эту книгу издадите.

— Этот кирпич. Его ведь придется переписать. Строчку за строчкой.

— А кто автор?

— Авиационный инженер на пенсии. Мы его прозвали Унабомбер-2 [11]. Конечно, он не живет один-одинешенек в горной хижине, и с химикатами не возится, и ежегодников своего колледжа не коллекционирует, но над книгой работал как проклятый лет пятнадцать-шестнадцать.

Деньги, по стандартам внештатников, наверняка платят хорошие: проект масштабный. А книга — из тех, которые надо издать без промедления: актуальная, автоматически попадающая в новости, даже пророческая (по крайней мере, так напишут в издательской аннотации), книга, подробно описывающая череду взаимодействующих глобальных факторов, столкновение которых в один момент и в одном месте вызвало взрыв; причем момент и место легко отождествить с неким утром в начале двадцать первого века, на рубеже лета и осени, в Бостоне, Нью-Йорке и Вашингтоне.

— Работа над этим кирпичом из тебя все соки выпьет на десять лет вперед. Только сухая информация. Факты, карты и графики.

— Но она как бы предсказывает.

Для такой книги нужен редактор-внештатник с ненормированным рабочим днем, вдали от всей этой расписанной по часам лихорадки телефонных звонков, писем, деловых ланчей и совещаний, в которой существуют штатные редакторы; лихорадки, входящей в их профессиональные обязанности.

— В нее включен длинный текст об угонах самолетов — типа трактата. И масса документов об уязвимости некоторых аэропортов. Даллес и Логан [12] выделены особо. Упоминается много событий, которые действительно произошли, когда книга была уже написана, или назревают сейчас. Уолл-стрит, Афганистан, то-се, пятое-десятое. Насчет Афганистана — не то, что было, а то, что сейчас назревает.

Лианне было наплевать, насколько неудобоваримым, запутанным и пугающим окажется текст, насколько неосновательными окажутся пророчества. Главное, что сбудется мечта. Она сама не подозревала, чего жаждет, пока Кэрол — мимоходом, сквозь зубы — не упомянула об этой книге. Лианна думала, что Кэрол пригласила ее в кафе, чтобы предложить работу. А оказалось, вопрос глубоко личный. Кэрол хотелось поговорить о Кейте. Единственная книга, о которой она обмолвилась, вовсе не предназначалась Лианне. Лианна, напротив, ни за какую другую книгу не взялась бы.

— Закажешь десерт?

— Нет.

Отстранись. Взгляни на все бесстрастно, как врач. Так посоветовал ей Мартин. Взвесь составные части. Собери их воедино. Извлеки из случившегося урок. Рассмотри во всех ракурсах, стань равновеликой тому, что случилось.

Кэрол хотелось поговорить о Кейте, послушать про Кейта. Кэрол хотелось заполучить его историю, их историю: как они воссоединились, поминутную хронику. Блуза на ней — не для ее фигуры, не для ее цвета кожи: подражание персидскому или мавританскому кафтану. Лианна это подметила. Ей нечего было рассказать этой женщине о Кейте — ничего интересного, ведь ничего интересного не произошло, а то, что произошло — слишком интимно, не расскажешь.

— Хочешь кофе?

— На днях я ударила по лицу женщину.

— За что?

— А за что людей бьют?

— Погоди. Ты ударила женщину?

— Если люди тебя бесят. Вот за что.

Кэрол посмотрела пристально.

— Выпьешь кофе?

— Нет.

— К тебе вернулся муж. У твоего сына есть отец, и он всегда рядом.

— Ничего-то ты не понимаешь.

— Прояви хоть чуточку радости. Покажи, что испытываешь облегчение, хоть что-то. Хоть какую-то эмоцию.