Йоханнес Кабал. Некромант - Д. Ховард

грязному окну, он посмотрел на яркий мир снаружи. Это ничего ему не дало; узнав название станции,

он должен просто вернуться в поезд, посмотреть, где они находятся, и уехать. Но... он понимал, что

не может. Пока не узнает, почему от этого места так сильно несло чем-то сверхъестественным, и

почему его оставили на произвол судьбы столько лет назад. Кабал не просто называл себя учёным, у

него были те жизненно необходимые атрибуты, которых многим учёным недостаёт: пытливый ум и

почти болезненное любопытство.

— Задержусь на пару минут, — сказал он вслух. — А потом и правда нужно идти.

Ответом была тишина.

— Я некромант. Я понимаю, что с тобой. Быть может, я смогу помочь.

Он подумал о коробке с контрактами.

— Быть может, мы сможем помочь друг другу.

Продолжая смотреть в окно, он достал из внутреннего кармана тонкую сигару. Обычно он не

курил, но ему нравилось иметь для разнообразия хотя бы один порок, за который не вешают. Пока

Кабал снимал целлофан с сигары — он приятно шуршал между пальцев — он почувствовал, что

атмосфера в помещении изменилась. Страх и чувство одиночества оставляли его, исчезали из воздуха.

У него было достаточно опыта в таких вещах, чтобы понять, что источник этих ощущений начинает

сгущаться где-то поблизости. Не важно, он покажется, когда будет готов. Убрав целлофан в карман,

он взял сигару в рот, достал из жилета серебряный спичечный коробок своего отца, и зажёг спичку.

Рядом с ним, и в то же время, как будто с того света, раздался голос:

— Огоньку не найдётся, сэр?

Кабал на мгновение замер. Потом закурил сигару. Пламя не дрожало. Он медленно повернулся,

протянув всё ещё горящую спичку.

— Держи, — невозмутимо сказал он солдату.

Кабал с бесстрастным спокойствием наблюдал, как солдат наклонился вперёд, чтобы прикурить

самокрутку. Одет он был в форму цвета хаки, одного возраста с теми старыми газетами, дешёвая

фуражку, гамаши и капральские шевроны. Пуговицы тщательно отполированы, но, несмотря на это,

не блестят — как будто солдата скрывала лёгкая дымка.

Солдат благодарно затянулся сигаретой, задержал ненадолго дым и выпустил его через нос

вялыми струйками.

— Храни вас Бог, сэр. Такое чувство, что тыщу лет не курил. Билл, товарищ мой, взял спички у

меня, да так и не вернул. Ох уж этот Билл. Я тут ждал, когда же буфет откроют, спичек купить, но они

что-то не собираются. Дефицит, что ль?

— Боюсь, что нет, — сказал Кабал, пробравшись к одному из столов и усевшись. — Буфет

закрыт навсегда. Присаживайся.

Он указал на стул напротив. Солдат радостно улыбнулся и присоединился к Кабалу. Улыбка

слегка дрогнула, когда он увидел, что стул, на который указал Кабал, был задвинут под стол. Стол

почти не загораживал другой стул, стоящий рядом, он сел на него.

— Навсегда? Но ведь сюда приходит много людей. За холмом ведутся работы.

— В самом деле? Должен признаться, это место не похоже на оживлённый центр торговли.

Когда ты в последний раз здесь кого-нибудь видел?

— Да недавно. Я где-то часа два назад с поезда сошёл. Хотя, странно. Здесь было пусто. Не

сомневаюсь, у станционного смотрителя будут проблемы.

— Два часа, — повторил Кабал без комментариев. — И чем ты всё это время занимался?

— Я... — солдат прикоснулся ко лбу, словно пытаясь вспомнить. — Я... заснул, наверно.

— И что тебе снилось?

Солдат недоумённо на него посмотрел.

— Да кому это интересно?

— Ты какой-то бледный, — ответил Кабал, явно преуменьшая. — Наверняка сны у тебя были

беспокойные. Иногда в снах есть смысл.

— Вы умеете толковать сны?

— Возможно. Но пока ты мне о них не расскажешь, ничем помочь не смогу.

Солдат снял фуражку и положил её на стол. Провёл пальцами по рыжеватым волосам, пытаясь

сосредоточиться.

— А если мне не интересно?

— Дело твоё. Но тебе не кажется, что ты слишком долго избегаешь правды?

Солдат ответил не сразу. Он холодно посмотрел на Кабала, затем сцепил руки и положил их на

край стола. Пристально смотрел на них почти минуту и тихим голосом заговорил.

— Мне снилось, что я в поезде. Сижу один в вагоне. Мне дали увольнение. Из армии. — Он

поднял голову и повторил избитую мантру. — Думаете, война закончится к Рождеству?

Кабал стряхнул пепел с сигары в пепельницу с изображением эмблемы железнодорожной

компании, которая обанкротилась ещё до его рождения.

— Не закончилась. Продолжай.

— Когда я сел в поезд, мне пришлось сказать проводнику, чтобы сделали здесь остановку. Вы

можете себе такое представить? На такой маленькой оживлённой станции. Пришлось сказать им,

чтобы остановились. — Он глубоко затянулся и погасил сигарету. — Я целую вечность ждал, когда

придут отец и сестрёнка. И Кэти. — Он горько улыбнулся воспоминанию. — Невеста моя. Мы со

школы вместе. Собирались пожениться на следующий год после того, как закончится война и меня

демобилизуют. Тогда-то я, наверно, и заснул.

Кабал наблюдал, как от сигары струится дым.

— Так что тебе снилось?

— Мне снился наш командир, капитан Тренчард. Он что-то мне твердит, а я всё никак понять

не могу. Это точно сон был, потому что капитан — мужик суровый, и два раза повторять не любит.

Без разговоров наказание влепит, если решит, что дразнить его вздумал. Ну и нагонял же он на меня

сраху, и не только на меня. Во всяком случае, он говорит одно и то же снова и снова, а я не понимаю,

но он не сердится, и я его не боюсь, я типа ржу и никак дыхание не переведу. Он говорит что-то, а я

не слышу, но он терпеливо повторяет. Вот откуда я знаю, что это было во сне. У капитана ни грамма

терпения нет. Это не могло быть взаправду.

— Есть идеи, что он пытался тебе сказать?

— Ясное дело, нет. Это ведь типа сон был. Не взаправду.

— Что случилось, когда проснулся, не помнишь?

— Не знаю. Думаю, я ещё не до конца проснулся и увидел другой сон.

— Ты снова был здесь.

— Ага. Я вон там стоял.

Он указал в сторону окна.

— Вдруг вижу, мальчишки на путях. Не знаю, чем там их родители думают, детей отпускать по

железной дороге бегать. Хотел выйти, сказать, чтоб кончали дурака валять, сорванцы безмозглые. И

тут один из них сюда входит. На меня посмотрел, закричал, как девка малая, и бежать, остальные за

ним.

Солдат похлопал по шеврону.

— Авторитет, типа. Форму увидали и смылись.

Кабал посмотрел на сигару, решил, что продолжать не стоит, и затушил её.

— Я бы согласился, если бы не одна маленькая, но существенная деталь, с которой тебе не

удаётся смириться.

Он встал и направился к окну. Не доходя до него, остановился и, расчищая ногой пыль,

посмотрел на пол. Тут же присев, он поскрёб половицы ногтём и тщательно его осмотрел, повернув

голову так, чтобы лучше видеть. Закончив осмотр, он встал и подошёл к стене слева. Он рассматривал

стену, одновременно вычищая грязь из-под ногтя небольшой пилочкой, после чего начал ковырять ей

повреждённое место в панели.

Солдат непонимающе за ним наблюдал.

— Что это вы делаете?

— Читал рассказы о Шерлоке Холмсе?— вопросом на вопрос ответил Кабал.

— Не-а. Хотя, слыхал о нём. Кто ж не слыхал.

— Жаль. В молодости, когда я ещё читал беллетристику, прочёл весь цикл. Мне нравилось, что

он применял научный подход, чтобы разобраться в хаосе, который порождают преступления. Кабал

шагнул к окну, где он стоял, когда солдат впервые с ним заговорил, посмотрел через плечо,

повернулся и сделал длинный шаг.

— Здесь ты стоял, когда попросил прикурить?

— Думаю, да. Это что, важно?

— Тебе видней. Здесь же ты стоял, когда увидел детей на путях?

— Не знаю. Зачем вам это?

— Помимо рассказов о Холмсе, Артур Конан Дойль также писал о страшных и невероятных

вещах. — Кабал посмотрел на солдата. — И о призраках тоже. Хочешь, расскажу тебе историю о

призраках?

— Я в призраков не верю, — ответил солдат. Лжец из него никудышный.

— А следовало бы. Я вот верю. Но я-то их видел. Позволь рассказать о трёх видах, на которые я

натыкался.

Солдат ничего не говорил, но заметно нервничал. Кабал подошёл и сел за стол.

— Во-первых, — начал Кабал, — есть призраки, которые и не призраки вовсе. Просто

воспроизведение драматичных, ужасных событий. Убийство на лестничной клетке, самоубийство на

чердаке, жестокие сражения, которые разыгрываются снова и снова на унылых болотах и пугают

пастухов. В этом духе. Людям, как правило, не нравится умирать. Их страх и тревога, их ненависть и

страсть способны запечатлеть их последние действия в, — он замахал руками, будто пытаясь