Императорские изгнанники - Саймон Скэрроу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со своей возвышенной точки обзора они могли видеть, что Форум и низины, расположенные ближе всего к Тибру, окутаны густым туманом, над которым, казалось, парили императорский дворец и храм Юпитера Наилучшего Величайшего. Более мелкие строения пробивались сквозь поверхность тумана, как остатки морских кораблекрушений, а настроение было угнетающе мрачным.
— Холодно, — сказал Луций
— Ты скоро разогреешься, — ответил Макрон. — Немного хорошего марша всегда делает свое дело. Не так ли, Катон? Давай, Луций, подбородок вверх, плечи назад и шагай, как я тебя учил.
Обращение к его зарождающимся военным устремлениям было всем, в чем нуждался мальчик, и он отпустил руку отца и рысью пробежал несколько шагов вперед, выстраиваясь в марш с высоко поднятой головой, представляя себя впереди колонны таких же солдат, как Макрон и его отец.
— Он прекрасный мальчик, — сказал Макрон достаточно громко, чтобы Луций подумал, что услышал похвалу, адресованное ему. — Когда-нибудь ты будешь гордиться им.
— Я уверен, что так и будет. — Катон улыбнулся в ответ. — Я уверен в этом.
Когда конюх повел маленькую процессию вниз на Форум, туман сомкнулся вокруг них, холодный и липкий, заглушая звуки, издаваемые мулом и повозкой. Здания потеряли форму и превратились в неясные массы теней, нависшие с каждой стороны, а горстка людей за его границей проплывала мимо или пересекала их путь, словно призраки. Луций попятился назад, тревожно оглядываясь по сторонам. Они прошли между Палатинским и Капитолийским холмами, и знакомое зловоние Большой Клоаки сомкнулось над ними, пока они не достигли изогнутого конца Цирка и не начали подниматься на Авентинский холм, выходящий из тумана. Луций начал расслабляться и снова пошел впереди, когда они въехали в трущобный район, состоящий из разваливающихся инсул, тесно прижатых друг к другу. Со всех сторон доносились звуки людской возни — плач младенцев, крики ранних утренних страстей, звон котелков, — когда свет над головой усилился и четко очертил линии черепицы на фоне неба.
Впереди были Остийские ворота, охраняемые частью местной городской когорты, солдатами только по названию. Макрон скривился от отвращения, увидев их, прислонившихся к каменной кладке по обе стороны от арок, с копьями наперевес. Опцион шагнул вперед и поднял руку.
— Стоять!
Конюх остановил мулов, и повозка остановилась. Катон и Макрон обошли ее, оставив Петронеллу и Луция наблюдать за задней частью транспортного средства.
— Чем ты занимаешься? — требовательным тоном спросил опцион.
— Какое дело тебе до меня? — прорычал Макрон.
— Не стоит так угрюмо себя вести, друг. — Опцион сплюнул в сторону.
— Что в тележке? Товары?
— Личный багаж.
— Там много всего…
— У меня много личного багажа. Что из этого?
— За проезд телег и повозок через городские ворота взимается пошлина. Вдвое больше, если они везут товары. С тебя два сестерция, друг. — Опцион протянул руку.
— Когда ввели эти пошлины? — спросил Катон.
— Вчера получил приказ. Может быть, вы пропустили объявление? Я бы посоветовал вашему другу перестать быть грубым и заплатить.
Катон с минуту рассматривал опциона. Это был худой мужчина, которому было далеко за сорок, с редеющими волосами и доброй половиной отсутствующих зубов. Его форменная туника была потрепана и испачкана, а на рукояти меча виднелась ржавчина. В его поведении чувствовалась оппортунистическая самоуверенность, что сразу же заставило Катона заподозрить, что он лжет насчет платы за проезд. Для членов городских когорт было обычным делом пополнять свое жалованье, требуя взятки или угрожая. Если они не были слишком вопиющими, большинство жителей города терпели это, а не создавали проблемы, о которых могли пожалеть. Катон вдруг понял, что его сын наблюдает за происходящим, и что это прекрасная возможность преподать ему урок о власти и злоупотреблении ею.
Он четко обратился к человеку.
— Твое имя?
Челюсть опциона напряглась.
— За чем это тебе?
— Меня зовут Квинт Лициний Катон. Я член всаднического сословия и бывший трибун преторианской гвардии. Мой друг — бывший центурион преторианской гвардии. Никто из нас не слышал об этом сборе, о котором ты говоришь. Позволь мне кое-что прояснить. Если мы заплатим, а потом я узнаю, что никакой пошлины не было, я сообщу об этом моим друзьям в преторианском лагере, и мы придем, найдем вас и потребуем свою собственную пошлину. По одному сестерцию за каждый удар сердца, пока мы тут торчим из-за этой задержки …
Опцион отошел в сторону и махнул рукой в сторону ворот, призывая:
— Пропустите их!
Катон кивнул конюху, и телега покатилась вперед, стук копыт и колес по булыжнику резким эхом отражался от каменной кладки по обе стороны и сверху, когда она проезжала через арку. За пределами городской стены лежали простые хижины и убежища, куда перебрались некоторые представители кишащих масс Рима. Не более чем в ста шагах от них находилось возвышение, и Катон приказал мальчику остановиться там, чтобы они могли окончательно распрощаться.
Луций по очереди обнял Макрона и Петронеллу, а она подняла его с земли и поцеловала в щеку, в ее глазах блестели слезы.
— Ты плачешь, — спросил Луций. — Мне грустно. Но я не плачу, видишь?
— Это потому, что ты храбрый маленький солдат. — Она принужденно улыбнулась, снова поцеловала его и опустила на землю. — Будь хорошим для своего отца.
— Я буду.
Она повернулась к Катону и уставилась на него, силясь найти слова, чтобы выразить свою благодарность бывшему хозяину за то, что он отпустил ее замуж за Макрона. В конце концов, она обняла его и уткнулась лицом в его плечо.
— Вы были добры ко мне, хозяин. Спасибо. Я никогда не забуду.
Катон не мог удержаться от усмешки, когда отпускал ее.
— Петронелла, это я должен благодарить тебя за воспитание моего Луция. Ты была ему как мать. — Тень прошла по его сознанию, когда он вспомнил свою умершую жену. Юлия Семпрония была дочерью сенатора. Красивая и умная, она увлеклась заговором против предыдущего императора и умерла от болезни, когда Катон проводил кампанию в Британии. Ее предательство по отношению к императору Клавдию сопровождалось более личным предательством по отношению к мужу, и знание о ее романе с другим заговорщиком до сих пор причиняло ему боль. — Лучше, чем мать, — поправил он себя. — За это я всегда буду благодарен.
Петронелла смущенно покачала головой и удалилась, а Катон повернулся к Макрону, в его сердце горело болезненное сожаление об их расставании. Макрон смотрел в ответ, его глаза блестели.
— Ладно, когда я впервые увидел тебя, я подумал, что ты самое большое недоразумение, когда-либо вступавшее во Второй легион. Ты
