Загадочное происшествие в Стайлзе - Агата Кристи

— Скажите ему, что я не понимаю, о чем он говорит. Для меня это сплошная галиматья.

— Хорошо, скажу.

Я уже направился к дому, когда Лоуренс вдруг меня окликнул:

— Послушайте! Что там было сказано в конце? Повторите, пожалуйста!

— «Найдите еще одну кофейную чашку, и можете больше не волноваться». Вы действительно не знаете, что это значит?

Лоуренс покачал головой.

— Нет, — задумчиво произнес он. — Не знаю. Но хотел бы знать.

Донесся звук гонга, и мы вместе вошли в дом. Джон пригласил Пуаро остаться на ленч, и, когда мы появились, мой друг уже сидел за столом.

По молчаливому соглашению все избегали упоминания о происшедшей трагедии. Мы говорили о войне и на всевозможные другие темы. После того как Доркас подала сыр и бисквиты и вышла из комнаты, Пуаро вдруг наклонился к миссис Кавендиш:

— Извините, мадам, что вызываю неприятные воспоминания, но у меня появилась маленькая идея (эти «маленькие идеи» стали у Пуаро истинным присловием!), и я хотел бы задать вам один-два вопроса.

— Мне? Разумеется!

— Вы очень любезны, мадам. Я хочу спросить следующее. Вы говорили, что дверь, ведущая из комнаты мадемуазель Цинтии в спальню миссис Инглторп, была заперта на засов, не так ли?

— Конечно, она была заперта на засов, — ответила несколько удивленная Мэри Кавендиш. — Я так и сказала на дознании.

— Заперта?

— Да. — Она, казалось, была в недоумении.

— Я хочу уточнить, — объяснил Пуаро, — вы уверены, что дверь была на засове, а не просто закрыта?

— О, теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, не знаю. Я сказала «на засове», думая, что она заперта и я не могла ее открыть, но ведь, как выяснилось, все двери были закрыты на засовы изнутри.

— Вы полагали, что эта дверь могла быть на засове?

— О да!

— Но, мадам, когда вы вошли в комнату миссис Инглторп, вы не заметили, была дверь заперта на засов или нет?

— Мне… мне кажется, была…

— Однако сами вы не видели?

— Нет. Я… не посмотрела.

— Я посмотрел, — внезапно перебил их Лоуренс. — И заметил, что дверь была заперта на засов.

— О! Это решает дело! — Пуаро выглядел удрученным.

Я не мог в душе не порадоваться этому. Хоть раз одна из его «маленьких идей» оказалась ничего не стоящей!

После ленча Пуаро попросил меня проводить его домой. Я довольно сухо согласился.

— Вы раздражены, не так ли? — спросил он с беспокойством, когда мы шли через парк.

— Нисколько, — холодно ответил я.

— Вот и хорошо! Вы сняли тяжесть с моей души, — сказал Пуаро.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал. Я надеялся, что он обратит внимание на сухость моего тона. Тем не менее теплота его слов смягчила мое справедливое недовольство. Я растаял.

— Мне удалось передать Лоуренсу ваше поручение, — сообщил я.

— И что же он ответил? Был озадачен?

— Да, и я уверен, он понятия не имеет, что вы имели в виду.

Я ожидал, что Пуаро будет разочарован, однако, к моему удивлению, он ответил, что так и думал и очень доволен. Гордость не позволила мне задать ему новые вопросы.

Между тем Пуаро переключился на другую тему:

— Мадемуазель Цинтии сегодня не было на ленче. Почему?

— Она в госпитале. Сегодня Цинтия снова приступила к работе.

— О, трудолюбивая маленькая demoiselle.[43] И к тому же хорошенькая. Она похожа на портреты, которые я видел в Италии. Пожалуй, я не прочь взглянуть на ее аптеку в госпитале. Как вы думаете, она мне ее покажет?

— Уверен, Цинтия будет в восторге. Это любопытное местечко.

— Она ходит туда каждый день?

— Нет, по средам свободна и по субботам приходит домой к ленчу. Это ее единственные выходные.

— Я запомню. Женщины в наше время выполняют важную работу, и мадемуазель Цинтия умна. О да! У этой малышки есть мозги.

— Да. По-моему, она выдержала довольно трудный экзамен.

— Без сомнения. В конце концов, это очень ответственная работа. Полагаю, у них там есть сильные яды?

— Она нам показывала. Их держат закрытыми в маленьком шкафчике. Думаю, что из-за них им приходится быть крайне осторожными. Уходя из комнаты, шкафчик всегда запирают, а ключ уносят с собой.

— Этот шкафчик… он около окна?

— Нет, на противоположной стороне комнаты. Почему вы спросили?

Пуаро пожал плечами:

— Просто поинтересовался. Только и всего.

Мы подошли к коттеджу.

— Вы зайдете? — спросил Пуаро.

— Нет. Пожалуй, вернусь в Стайлз. Пойду длинной дорогой, через лес.

Леса вокруг Стайлза очень красивы. После солнцепека было приятно погрузиться в лесную прохладу. Дыхание ветра здесь едва чувствовалось, а птичий гомон был слаб и приглушен. Побродив немного, я бросился на землю под огромным старым буком. Мысли мои охватывали все человечество, были добры и милосердны. Я даже простил Пуаро его абсурдную скрытность. В общем, я был в ладу со всем мирозданием. И через некоторое время зевнул.

Я вспомнил недавнее преступление, и оно показалось мне далеким, совершенно нереальным.

Я снова зевнул.

Может, подумал я, преступления вовсе не было? Конечно же, это был просто дурной сон! На самом деле это Лоуренс убил Алфреда Инглторпа крокетным молотком. А со стороны Джона было полнейшим абсурдом поднимать из-за этого такой шум и кричать: «Говорю тебе, я этого не потерплю!»

Я вздрогнул и проснулся.

И сразу понял, что оказался в крайне неловком положении: футах в двенадцати от меня Джон и Мэри Кавендиш стояли друг против друга и явно ссорились. Они, по-видимому, не подозревали, что я нахожусь поблизости, так как, прежде чем я успел пошевельнуться или заговорить, Джон повторил слова, которые меня окончательно разбудили:

— Говорю тебе, Мэри, этого я не потерплю!

Послышался голос Мэри, холодный и сдержанный:

— У тебя есть право критиковать мои поступки?

— По деревне пойдут слухи! Только в субботу похоронили мою мать, а ты расхаживаешь повсюду с этим типом.

— О! Если тебя беспокоят только деревенские слухи…

— Не только. Мне надоело, что этот тип вечно здесь околачивается. И вообще он польский еврей.

— Примесь еврейской крови — не так уж и плохо! Это оказывает положительное воздействие… — Мэри помолчала, — на глупость ординарного англичанина.

Ее голос был ледяным. Неудивительно, что Джон взорвался:

— Мэри!

— Да? — Ее тон не изменился.

— Должен ли я так понимать твои слова, что ты по-прежнему будешь встречаться с Бауэрштейном, несмотря на высказанное мною недовольство?

— Если пожелаю.

— Ты бросаешь мне вызов?

— Нет, но я отрицаю твое право критиковать мои поступки. Разве у тебя нет друзей, которых я не одобряю?

— Что ты имеешь в виду? — неуверенно спросил он.

— Вот видишь! — тихо сказала Мэри. — Ты и сам понимаешь, что не имеешь права выбирать мне друзей!

— Не имею права? Я не имею права, Мэри? — произнес он с дрожью в голосе. — Мэри!..

Мне показалось, что на мгновение она заколебалась, но тут же резко воскликнула:

— Никакого! — И пошла прочь.

Джон бросился за ней вслед, и я увидел, что он схватил ее за руку.

— Мэри! — Теперь голос Джона звучал очень тихо. — Ты любишь этого Бауэрштейна?

Она задержалась. Мне показалось, что на ее лице мелькнуло странное выражение, древнее, словно горы, и в то же время вечно юное. Должно быть, так выглядел бы египетский сфинкс, если бы он мог улыбаться.

Мэри тихонько освободилась от руки Джона.

— Возможно, — проговорила она и быстро пересекла небольшую поляну, оставив Джона стоять, словно каменное изваяние.

Я нарочито резко шагнул вперед, так что сухие ветки захрустели у меня под ногами. Джон быстро повернулся. К счастью, он был уверен, что я только что появился.

— Привет, Гастингс! Вы проводили вашего друга до коттеджа? Довольно оригинальный малый! Он и в самом деле стоящий специалист?

— В свое время Пуаро считался одним из лучших детективов.

— Ну что же, должно быть, в нем что-то есть. В каком испорченном мире мы живем!

— Вы так думаете? — спросил я.

— Господи! Ну конечно! Начать хотя бы с этого ужаса в нашем доме… Люди из Скотленд-Ярда появляются и исчезают, как «Джек из коробочки».[44] Никогда не знаешь, когда и где они окажутся в следующий момент. Кричащие заголовки в каждой газете… Черт бы побрал всех журналистов! Вы знаете, сегодня утром целая толпа глазела, стоя у ворот. Будто в «комнате ужасов» у мадам Тюссо,[45] только бесплатно. Ну, что вы на это скажете?!

— Не унывайте, Джон! — попытался я его успокоить. — Это не может продолжаться вечно.

— Говорите — не может, да? Наверное, это будет продолжаться еще достаточно долго, так что мы никогда больше не сможем поднять головы.

— Нет-нет! Вы просто впали в уныние.