Путешествие на высоту 270 - Ахмад Дехкан

– Ты куда? – спрашивает Масуд.

– Нужда есть! – отвечаю.

Али, развалившийся в своей ячейке, громко говорит мне:

– Спрыгивай осторожно: там мин наложили!

Я не забыл свою флягу. Дождавшись промежутка между взрывами, бегу к брустверу того окопа. На всякий случай громко кашляю.

Никто не отвечает, и я заглядываю внутрь. Везде кучки. И наступить-то почти некуда: всё заминировано! Осторожно перелезаю через мешки внутрь: прямо парашютный спорт какой-то! Уже нашел было чистое место, и тут свист новой мины сверлит мне мозг. Невольно в полусогнутом положении хватаюсь за мешки наверху… Взорвалось совсем рядом, и в окоп летит земля и валят клубы порохового дыма. Заколебавшись на миг, я хочу вернуться: боюсь, что меня здесь ранят. Вот стыд-то будет! Однако я не возвращаюсь: знаю, что отныне таков будет мой быт на войне каждый день. Присаживаюсь и вспоминаю слова Масуда: мин здесь столько, что шагу не ступить. От резкого кислотного запаха приходится задержать дыхание. А зрелище тут! Еще одна мина взорвалась, чуть не подбросив меня в воздух. И я бегу восвояси, закончив свое дело. Подбегаю к нашему окопу и вижу, как Масуд и Расул дают мне место спрыгнуть. Валюсь на них сверху и в полете слышу голос Али:

– С благополучным тебя!

– Давай поспим, – говорит мне Масуд. – Начиная с сегодняшнего вечера, кто знает, когда еще поспать придется.

– Да, – смеюсь я, – если с нами не сделают то, от чего мы уснем навеки!

Ухмыляясь, он ложится во всю длину окопа, и я тоже, валетом. Окоп узкий и сырой. Эта сырость проникает в грудь. От холода не можем заснуть. Я сгруппировываюсь, и всё равно без толку. Ворочаемся, наконец, Масуд говорит:

– Есть что-нибудь, чем можно накрыться?

Подумав, я отвечаю:

– Арафаткой давай.

Я снимаю платок, и мы накрываемся ими сверху. Прячем под них головы и прижимаемся друг к другу. От дыхания под платками согреваемся. Я чувствую приятное тепло, и веки мои тяжелеют. Не знаю, когда заснул Масуд.

Я просыпаюсь и вздрагиваю от холода. Открываю глаза и вижу, что небо подернулось пепельным цветом, начинаются сумерки. Сажусь. Масуд спит, скорчившись, зажав руки коленками. Сам еще не проснувшись, бужу его:

– Масуд! Масуд!

Открывает глаза и смотрит на меня, будто не узнавая. Не сразу отводит от меня взгляд, садится, оглядывается по сторонам. Я жалею, что не проснулся раньше. Сумерки полны печали, и, если просыпаешься в сумерки, эта печаль надолго остается в душе.

– Салам, салам, Ага-Насер! Удивительно: проснулись? Кто вы, вообще?

Это Расул начал свою щебечущую болтовню. Он сидит в окопе, а Абдулла рядом с окопом. Издали к нам идет Али. Я его не вижу, но слышу те шутки, которые он отпускает, проходя мимо каждого окопа – и сам же хохочет над ними. Перемахивает через склон и, увидев наше состояние, с удивлением восклицает:

– До сих пор дрыхли? И не лопнули?

Я отвечаю ему улыбкой и спрашиваю:

– Какие новости?

– После намаза выступаем. Сегодня вечером дело будет.

Расул аж подпрыгивает от радости:

– Как хорошо получается, здорово получается! Уже выступаем!

Али, придав своему лицу насмешливое выражение, отвечает:

– Хорошо получается, говоришь? А если завтра тебя забинтуют как мумию и отправят в тыл – это как, хорошо будет? Вот уж хорошо – прямо здорово!

Улыбка преображает целиком всё загорелое, мужественное лицо Абдуллы:

– Тогда давайте намаз быстрее прочтем!

Он глазами что-то ищет в небе и добавляет:

– Уже можно читать намаз, вот вечерняя звезда!

Указывает на звезду, мерцающую в сумеречном небе невысоко над горизонтом, и шагает куда-то прочь. Я сажусь на бруствер окопа. Вдали ведут огонь орудия и минометы, и мигают оранжевые сполохи. Абдулла, уходя, бросил нам через плечо:

– Пойду посмотрю на другие окопы.

– А я думал, ты намаз читать пошел! – говорю я ему.

– Я с утра в этом окопе гнию, – отвечает он. – Подлецы, в свой бывший сортир нас загнали!

Удаляясь, он грозит кулаком куда-то в небо и кричит:

– Ну, трусливые души! Выходи все на одного! Выходи по одному – из вас котлеты буду делать… Салам, брат! Как дела?!

Али ходил к Мехди, теперь вернулся и говорит мне:

– Ступай, у Мехди к тебе дело.

– Какое дело? Он не сказал?

Али, не отвечая, ощупью ищет что-то в темноте.

– Снаряжение брать с собой? – спрашиваю я.

– Вообще-то не надо, но… Темно, думаю, если возьмешь, не ошибешься.

Он опять уходит. Я спрашиваю, куда, и вернется ли он. Али отвечает:

– Пойду Мирзу позову. Ты иди к Мехди, мы сейчас с Мирзой подойдем. Масуд уже там.

Я вижу фигуру Расула, наполовину выползшего из окопа и внимательно слушающего нас. Навьючиваю на себя всё мое снаряжение, Расул спрашивает:

– Ты куда? Вернешься еще?

Хотя он и слышал весь наш разговор с Али, я объясняю ему:

– Я иду к Мехди-аге.

И я иду – в темноте, осторожно. Слышу голоса ребят в окопах. Кто-то беседует, кто-то читает молитву. Вдали в небе горят несколько осветительных ракет, но они неяркие. Волосками света отражаются в воде.

– …Я был с тем парнем из нашего квартала, мы сдавали экзамены…

– Далеко от меня не отходи, пулемет тоже берем…

– Максимум три-четыре дня, всё, что будет, оно именно в эти дни…

Возле каждого окопа я окликаю Мехди, и всякий раз мне отвечают, что он – дальше. Тростник хлещет меня по лицу, я весь искололся. Чтобы спастись от него, стараюсь идти вплотную к насыпи укрепсооружения. Нахожу Мехди. Он снаряжен к бою, сидит, обхватив руками колени. Похож на сжатый кулак.

– Садись, – говорит мне. – Сейчас остальные подойдут.

– А где Масуд? – спрашиваю я.

– Сейчас подойдет.

Тон Мехди необычен. Он словно сдерживает рыдания. Я сажусь рядом. Масуд пикирует на нас с верха насыпи, и я протестую:

– Дорогой, ты что?

Он встает на ноги, застегивает пуговицы брюк.

– Темно, что ты хочешь: ничего не видно.

Подходят Мирза и Али, и я спрашиваю у Мирзы:

– Куда ты подевался, Ага-Мирза? Весь день тебя не видел!

Он садится и обнимает меня за плечи.

– Р-раз-зве эти по-подлецы по-позволят? Из окопа не вы-высунешься!

И тут он осекается. Мы все сидим молча, и он понимает, что разговор серьезный. Молчание обнимает всех пятерых.

– Ребята, сядьте потеснее, – говорит Мехди.

Мы садимся одной кучкой. Пять человек. Пять человек выживших, оставшихся от самого первого набора. Прибывали новые люди и убывали, и вот опять мы пятеро, как в самом начале: я, Мехди, Масуд, Мирза и Али. Прохладный ветерок играет с моими волосами. Слышен говор ребят в темноте. Теперь я понял, что хочет сказать нам Мехди и зачем он нас собрал, но почему так быстро? Настоящая война для нас уже началась? Мы так близко сдвинулись, что каждый чувствует плечо другого. Кажется, что этот круг никогда не разорвется. Мехди медленно, размеренно начинает говорить:

– Итак! Мы выступаем. Приказ: отсюда двинуться к следующему укреплению. Там начнется бой. Сообщается, что враг там дальше сконцентрировал восемьдесят танков. Мы должны их сбить и двинуться дальше. Позже объяснят всю операцию, пока надо выполнить этот приказ.

Он замолчал. Рыдания клокочут у него в горле. Голос стал более басовитым. Каждое слово выдирается из глотки словно бы с болью, раня его.

– Мы снова идем вперед. Что случится до утра – неизвестно. Перед боем всегда говорят такие слова, и, раз теперь я их должен сказать, я их говорю. Ребята! Кроме вас во взводе только новички. Некоторые уже были на фронте, но друг друга они не знают. И вы сегодня постарайтесь их понять. Вы будете крутить барабан сегодня. И не дайте им отчаяться. Не дайте им сломаться в разгаре боя.

Над перекрестком зажигается осветительная ракета. Мехди опускает голову, точно избегает смотреть нам в глаза.

– Перейдем к сути дела! Сегодня ночью может произойти всё, что угодно, любая беда, с каждым из нас. Давайте сейчас поклянемся… Пока мы живы, будем держать эту клятву! Поклянемся, что до конца боя, что бы ни случилось, пусть хоть небо рухнет нам на головы, хоть все беды вселенной навалятся на нас, хоть на куски нас порвет – но с этой секунды плакать мы не будем. Поклянемся, чтобы до конца боя ни одной слезы не упало. После боя те, кто вернутся в лагерь, пусть плачут сколько угодно, но в бою – перекрыть этот канал слез!

Я вдруг расчувствовался. Опять нужно выполнять договор. Проклятый договор! Опять клянемся и заключаем соглашение, как было уже много раз. Мы уже не раз соединяли руки, хотя я знаю, что придет минута, и ты не сможешь совладать с собой, слезы – это ведь жизненная необходимость… Но мы опять соединяем руки. Пять рук сцепляются вместе. И Мирза вдруг всхлипывает:

– П-помните? М-мы си-сидели под на-насыпью «Ашура»…

Да, мы помним. Мы ничего не забыли. Можно ли забыть? Тогда соединились вместе одиннадцать рук, и вблизи от нас разорвалась мина, и одного мы потеряли прямо там. В тот день нас было одиннадцать. Одиннадцать молодых ребят, у самого взрослого из которых на лице едва пробивался мягкий пушок. Теперь нас всего пять. С того дня прошло 7 месяцев и 18 дней. Быстро пролетели, и быстро наше число уменьшилось…