Царское прошлое чеченцев. Наука и культура - Зарема Ибрагимова

Именно Кавказская война отличалась тем, что на форму и оружие русской армии оказали особое внимание военно-культурные традиции местных народов. Вместо ранцев солдаты стали использовать холщовые мешки, а сапоги, которые они берегли для парада, заменялись на кожаные горские чувяки и шерстяные портянки, перевязанные до колен ремнями. Это была наиболее целесообразная обувь по своей простоте, дешевизне, легкости и способности быстро высушиваться. На Кавказе у офицеров считалось большим шиком иметь под сюртуком толковый бешмет и на поясе кинжал300.

Начиная с 1800-х гг., и более активно – с 1810-х гг., в ходе военных действий, многие офицеры русских войск на Кавказе начали сочетать предметы своего обмундирования с элементами горского национального костюма и вооружения, или же полностью заменять форменный мундир данным комплектом. Не обращал внимания на строгое соблюдение формы и М.Ю. Лермонтов, дважды служивший на Кавказе. Белая холщовая шапка, вечно расстегнутый сюртук, из-под которого выглядывала красная канаусовая рубаха – таким он запомнился сослуживцам. Во время поездок по Кавказу поэт проявлял большой интерес ко всему, что его окружало. Стараясь запечатлеть все виденное, он много рисует: «Я снял на скорую руку виды всех примечательных мест, которые посещал, и везу с собой порядочную коллекцию…», – писал Лермонтов С.А. Раевскому с Кавказа. Известно, что многие из своих рисунков Лермонтов дарил друзьям, знакомым301.

Мода на кавказское оружие и одежду получает широкое распространение среди нижних чинов, и даже прислуги. Многие офицерские слуги и войсковые маркитанты «были в черкесском платье»: папахи, архалуки (бешметы), чекмени (черкески) и бурки. В целом, причину перехода на местные образцы и казаков, и гражданского населения, и военных предугадать нетрудно: они были красивы, удобны и приспособлены как нельзя лучше, к местному климату и роду войны. В красоте и одновременно простоте и надёжности кавказской одежды – залог её исключительной популярности среди офицеров Отдельного Кавказского корпуса.

Статистические данные о потерях русской армии во время Кавказской войны свидетельствует о том, что не боевые потери в десятки, а в ряде случаев в сотни раз, превышали боевые. Одна из причин такой смертности заключалась, отчасти, в недостатках военной формы, которая не во всем соответствовала своему защитному назначению. Так, например, белоснежная амуниция выглядела очень эффектно, но лучшей мишени, чем скрещенные на груди перевязи трудно было найти, особенно в условиях боев на пересеченной местности. В Приказе по войскам Кавказской линии и Черномории от 19.01.1849 г. за № 1, в связи с большим числом обморожений из-за отсутствия теплой обуви и очень тесных сапог у нижних чинов, предписывалось при зимних экспедициях обращать внимание, прежде всего на обувь302. Долгожданная форма, более пригодная для войны на Кавказе, была введена непростительно поздно. Тридцать лет понадобилось официальному Петербургу, чтобы решиться на такой шаг. Для сравнения скажем, что во время Египетского и Сирийского походов Наполеону достаточно было нескольких месяцев для разработки и внедрения специальной формы, учитывавшей условия театра военных действий.

Еще в 1818 г. генерал А.П. Ермолов предлагал заменить на Кавказе униформу: «Одежду для солдат предлагал я более с климатом согласованную, различествующую от теперешней, всюду единой для знойной Грузии и для Камчатки ледовитой», – вспоминал впоследствии А.П. Ермолов. Однако на эти предложения из Петербурга ответа не последовало. Столица империи была охвачена «парадоманией»; русских самодержцев заботило, главным образом, чтобы она соответствовала европейской военной моде, была красивой, яркой, а потом уже удобной и функциональной. В таких условиях А.П. Ермолову оставалось только одно – взять инициативу в свои руки, а точнее, передать ее в руки офицеров и нижних чинов, которые теперь получили возможность обмундироваться так, как того требовала конкретная боевая обстановка.

4 июня 1850 г. гражданским чинам, находящимся при войсках Отдельного Кавказского корпуса, а 7 июля 1852 г. и чиновникам, состоящим при штабах и управлениях этого корпуса, было разрешено носить новое обмундирование по форме, утвержденной для войск на Кавказе. Вместо мундира им полагался полукафтан, низкая круглая папаха вместо шляпы и сабля на плечевой портупее. Такая форма устанавливалась исключительно на время нахождения чиновников на Кавказе303.

В Кавказской армии не все сразу перешли к единой форме одежды, часто военные предпочитали удобство требованиям командования. Генерал А.А. Вельяминов, в канун приезда на Кавказ Николая I, приказал, чтобы нижние чины и офицеры были все одеты «по форме», но это не дало желаемых результатов. Даже генерал-майор Линген в присутствии императора был в сюртуке, с шашкой через плечо, «а из под сюртука на целую четверть виден был бешмет из турецкой шалевой материи». Всего этого не мог не заметить Николай I. «Я очень рад, что не взял с собою вел. Князя Михаила Павловича, он бы этого не вынес!», – сказал по поводу увиденного самодержец. Цесаревичи Михаил, Александр и Николай, подобно своему отцу, страдали «мундироманией». По этому поводу Д. Давыдов заметил: «… на службе, во время похода или дороги, цесаревич, не дозволявший себе ради удобства ни малейшего отступления от формы, был поистине мучеником безумно понимаемого им долга»304.

Интересно, что кавказцы научились перед парадами маскировать недостатки своей обносившейся одежды. В. Солтан вспоминал, что для торжества по случаю окончания Кавказской войны солдаты «красили свои синие чадровые шаровары, которые были испещрены белыми нитками и всех цветов заплатками». Для окраски своей нижней пары они использовали «ольховую кору, сваренную с железным осадком, найденным в корытцах, при точилах возле саклей…». Характерно, что войска, служившие в Центральной России, называли солдат Кавказской армии за их внешнюю «невыправленность» – «разбойниками»305.

И, тем не менее, несмотря на все запреты и ограничения элементы кавказского костюма прочно вошли в обиход русской армии и не только из-за функциональности и простоты, но и из-за красоты местной одежды. Нельзя не отметить изящный дизайн костюма горца, наиболее удовлетворяющий эстетике мужской фигуры, формировавший своего рода культ мужественности, таивший скрытую угрозу. «Мужская одежда у черкес, – сообщает Хан – Гирей, – красотою и удобностью превосходит все одеяния, мне известные, не только в Азии, но даже и в Европе…» Возвращавшиеся в Россию офицеры увозили с собой черкесский костюм и оружие306. В 20–30 гг. XX века многие чеченцы стали носить одежду, скроенную на манер военного кителя и брюки – «голифе», это заимствование можно часто наблюдать на сохранившихся старых фотографиях307.

Глава II

Искусство, как форма материальной культуры на Кавказе

Музыкальные заимствования и обмен

В конце XIX века известный литературовед А. Веселовский впервые выдвинул теорию взаимодействия культур. Им утверждалось, что заимствуемые элементы в культуре могут иметь два пути развития: либо активно развиваться, либо постепенно отмирать, в зависимости от внутренних запросов самой культуры. Формирование и развитие музыкальных традиций с новыми компонентами в каждой национальной культуре имело свою траекторию процессуальности, при которой одни элементы получали яркое воплощение, другие – «уходили» в тень после взятых «художественных проб»308.

Наряду с русскими у терских казаков были в ходу горские музыкальные инструменты – зурна, свирель, горская двухструнная балалайка и даже барабан. На всех этих инструментах играли мужчины, а на гармонике – обычно женщины. Это же мы видим и у чеченцев. «В 80-90-е годы XIX века, – пишет Б.А. Калоев, – значительное распространение у плоскостных чеченцев получили русские гармоники. На гармониках, как правило, играли женщины, но были и мужчины гармонисты, а на местных музыкальных инструментах почти исключительно играли мужчины…»309.

Гармоники проникли на Кавказ и в Среднюю Азию с 1840 года по одной схеме: «… путь их проходил из Тулы в Нижний Новгород, затем по Волге в Астрахань, оттуда и расходились они морскими и сухопутными путями по южным областям». В 1875–1877 гг. открылась железнодорожная ветвь «Ростов-Владикавказ», ставшая главным связующим путем, т. к. к тому времени Ростов являлся одним из крупных поставщиков и реализаторов гармоник в Кавказском регионе. Гармоники, попадавшие к горцам через солдат, разнообразили различные типы инструментов, т. к. они призывались на службу из различных регионов России, где имело место изготовление разнообразных разновидностей гармоник. Среди горцев бытовали гармоники как немецкого, так и венского типа, а также разных модификаций русских мастеров. Наибольшую популярность получили вятские гармоники.