Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всем известно, что на Ивана Постного снятся необыкновенные тревожные манящие сны.
В ярком полуденном свете мне приснилось круглое личико с широкими скулами, с ямочками, какое часто бывает у южных девушек.
Длинные пушистые ресницы, спутанные на ветру короткие каштановые локоны, волнующе тугой живот и тонкие щиколотки, зацелованными солнечными лучами. В атласно черном купальнике этот полудетский образ обдал таким холодком наслаждения, что я застонал. «Кристина» — догадался я. Подул жгучий зюд-ост и погнал сахарно-белые облака. Они стали плавиться, принимая фантастические формы английской гончей, а потом превратились в профиль похожий на профиль министра иностранных дел с надменным лошадиным лицом. Под облаками кипело и шумело от ветра неправдоподобно синее море. Ветер срывал с гребней волн густую соленую пену и клочья ее дрожали на берегу, а загорелые ноги Кристины сбивали эту пену, оставляя легкие зверушичьи следы на песке. Личико ее надувало губы, переливалось ямочками, кружилось и встряхивало каштановыми локонами. Она прижала руки к разбухшей груди в тесном лифе и собрала в пучок влажно-кровавые губы в поцелуе. Тут сердце у меня забилось барабанным боем, ноги стали как в зыбкой воде, а губы пересохли.
— «Надо же», — подумал я, — «всего месяц без женщин, а уже совершенно спятил» — и я с наслаждением провалился обратно в волшебный сон.
В это время верст за двести от нашей тыловой базы заскрипел зубами замполит и лицо его покрылось крупным цыганским потом. Приснилось замполиту, что дверь одной из квартир на лестничной площадке с таинственным скрипом приоткрылась и оттуда чудесным образом появился собственной персоной замполит, а навстречу ему с цветами и птичьим молоком поднимался по лестнице человек с генеральской звездой на погонах. При виде генеральской звезды на лице замполита расплескалось искреннее удивление (не доводилось замполиту с генералами встречаться на квартирах), но надолго не задержалось и, заправляя рубаху в штаны, крайне довольный визитом замполит, зашептал генералу бесстыжие слова, желая сделать приятное хозяйке квартиры, полчаса тому назад истерзанной замполитом:
— Минетит очень хорошо. Окрестностям достойное внимание. Финиш, как следует, в рот, с задержкой, дососом. Очень культурно.
Генерал как-то сумрачно посмотрел на замполита, достал сигареты. Закурили.
— Пилотка у нее выставочного качества, — не унимался замполит, — аккуратная, маленькая, красивая.
Стало тихо, за дверью послышались мягкие женские шаги, дверь приоткрылась и на пороге показались розовые флисовые шлепки хозяйки квартиры и ее напудренный профиль с дутыми резиново-алыми губами. Дверь закрылась так же бесшумно, а замполит, закусив удила, понес во весь опор.
— Смотришь туда и философские мысли сразу — а сколько уже там…
Генерал армии вздрогнул.
— Немного, — он улыбнулся какой-то страшной улыбкой, — Только ты и ее муж.
Настала очередь замполита удивиться, а в стекло звонко треснулась отравленная табачным дымом муха.
— А я муж.
Замполит вскрикнул, вжался в подушку и так до утра пролежал между сном и явью, слабо поскуливая.
В этот ночной час в домике на берегу Десны стоял густой сосновый дух, мерно тикали ходики часов на стене, а в маленькой спальне глубоко спала генеральша с дутыми резиново-алыми губами и ее генерал. Сон, однако, у генерала был неровный, мучительный. И никто бы не мог сказать наверняка, что было тому причиной. Возможно даже, что причиной были известные события под Изюмом и Балаклеей, в которых генерал играл не последнюю роль. Спал генерал, нервно подергивая щекой, и во сне приснился ему сначала громадный красивый город на высоких берегах древней реки, до которого по его генерально-штабной карте совсем чуть-чуть, один переход, но именно этот переход генералу почему-то не давался, а потом вдруг к генералу из млечной зыби сна вышел человек с проницательными серыми глазами на одутловатом лице и тихо спросил: «Как же так, Валера?» и покачал головой. В холодной поту с криком проснулся генерал, влез в розовые тапки жены и, пошатываясь, побрел на кухню. Там зажег лампу, взял со стола слабой рукой лист с новостями, которые накануне Министерство обороны публиковало в своем телеграмм канале, прочитал:
«10 сентября. Для достижения заявленных целей специальной военной операции по освобождению Донбасса принято решение перегруппировать российские войска, находящиеся в районах Балаклеи и Изюма для наращивания усилий на Донецком направлении.»
Вспомнил, что уже два дня, как Балаклею с Изюмом отдали противнику, с ненавистью скомкал лист и прошипел в темноту окна, выходящего на чудесный берег реки в сосновом бору, в котором проживал генерал:
— Будь проклят день, когда я подписался на это, — генерал решительно налил в стянутую в осиную талию рюмку пахучего коньяку (французский любил коньяк, а из французских больше всех предпочитал Аркану), опрокинул его в большой мужественный рот, швырнул туда же, как в лохань бездонную, мятый ломтик лимона, дольку шоколада, кусочек форели и побрел в спальню, шаркая флисовыми тапками и проклиная свою генеральскую долю.
Как же не вовремя я уезжаю… Ни обещание сыну вернуться к его дню рождения, ни купленный на оставшиеся деньги билет в Москву не могут успокоить гнетущее ощущение бегства.
Идет третий день сентябрьского отступления, которое официальные лица нашего МО по заведенной традиции сначала игнорировали, затем отрицали, а в дальнейшем вероятно назовут очередной «перегруппировкой». На нашем направлении фронт не сдвинулся, но тем напряженней ожидание прорыва. Ночью капитан написал, что на нашу машину подана повторная заявка на переход. Понятно, что машина нужна капитану сейчас больше, чем когда-либо — эвакуация наших групп может потребоваться в любую минуту. Утром я отпустил машину, а сам взял такси и так добрался до границы. На переходе, через который месяц назад я заходил на Украину, был около семи утра, обогнал растянувшуюся километра на полтора очередь из гражданский машин с украинскими номерами, которые направлялись в Россию, и подошел на паспортный контроль для пешеходов. На переходе начался пересменок. Из кабинки со стопкой бумаги и чашкой кофе вышел заспанный пограничник с помятым лицом и, споткнувшись о мой рюкзак и окинув меня взглядом недобрым, приказал кому-то проверить мою поклажу особенно тщательно.
Время подошло к половине восьмого. Жиденький туман стоял на переходе. Комната с желтыми стенами. Вдоль стены мимо мышеловки лениво прошла мышь, зашла за стенку стола и пропала. На столе разложены бронежилет, каска, оба ножа, спальный мешок, пенка и нестиранное белье, сложенное валиками. На столе напротив выпотрошенный медицинский подсумок (его содержимое в