Человеческое, слишком человеческое (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

Аянами сдвинулась, и теперь сидела в уголке дивана, поджав ноги под себя. Я устроился рядом и положил альбом так, чтобы он лег на ее колени.

— Это мой выпускной альбом, — объяснил я, указывая на герб академии. — По-моему, единственная подборка фото, которая у меня не в оцифровке.

Я покосился на нее: Аянами с безразличным видом изучала первую страницу, где была изображена, по традиции, сразу вся толпа — при параде, наградах, а кое-кто в первом ряду даже с лейтенантскими погонами. Все были радостны, напряжены и растеряны — а я жался в углу, исподлобья глядя сквозь объектив фотографа на ожидающую меня взрослую жизнь. Самый недовольный и угрюмый из всех лейтенантов получил в комплект к лычкам еще и красивую девушку, через три часа они лишат друг друга девственности и завертятся в огромном мире.

— Вы были расстроены чем-то?

— Не совсем.

Я улыбнулся. Черт, как же сложно объяснить Аянами свои тогдашние ощущения — и то, что она синтетик, тут вовсе не при чем. Просто я был больной идиот, который считал высшие оценки, любовь и самое распрекрасное место по распределению поводами для депрессии и самокопаний. Как ей объяснить, что я не заслужил всего этого? Что я просто смирился с этим и жил, как жил? Что я мечтал о девчонке и не делал ни шагу навстречу, потому что мечтать всегда удобнее, чем пробовать? Что я учился замечательно, но каждую сессию заваливал ровно один экзамен, чтобы за меня платил отец, а не фонды? Что я в тире всегда нарочно промахивался минимум один раз — лишь бы не признали лучшим?.. Лишь бы жить в тени своих проблем.

«Одним дерьмом отвлечься от другого дерьма — это ты круто придумал. Просто, идиот, покажи ей фотографии!»

— Тогда почему у вас такое выражение лица?

— Хм. Ну, я перед вручением диплома просто забыл отгладить воротничок, и настроение испортилсь.

— Я имела в виду, почему у вас сейчас такое выражение лица?

«Ах ты ж черт».

— Ты в этом смысле?.. Да вот что-то нахлынули воспоминания.

Она кивнула и прекратила изучать мой профиль с очень возбуждающего расстояния.

— Так, ну тут скучно, — сказал я и пролистнул пару страниц. — Это фотки из общежития, это — со стрельбища. А, вот, смотри, тут нас на Луну возили.

Это была очень странная экскурсия, не помню, кто нам вообще выбил разрешение. Тогаса толкнул меня на Майю, и камера запечатлела этот момент — смущенная девушка, мои лапища вокруг ее талии, и все это в полной невесомости. По-моему, наше первое объятие. Ну да, вон какие рожи у обоих. А это — в кафетерии на «Рубиконе», замечательные там пончики делали. Мой сосед по комнате довольно ржет, он что-то отмочил, по-любому что-то извращенное — других шуток он не знал, и девчонки на фото вокруг аж помидорные от речей этого пошляка. Его не называли иначе, чем «Бака-хентай», хотя все мы тогда были извращенцы, кто больше, кто меньше.

Убили его три года назад на «Мицрахе».

— Это вы?

— Ага.

Тут у нас тир, или же «пыточная». Жуткое место, где нас натаскивали на Ев в специальном голо-симуляторе. Я — в полумаске, экзоскелете, с ранцем боекомплекта — недовольно смотрел из-за плеча на фотографа.

Это все Майя. Если бы не она, я бы вообще не стал заказывать этот альбом, и уж тем более собирать сюда все эти свои постные рожи.

— Здесь нет фотографии.

«Ага, знаю». Это было фото моей первой девушки. Девушки, которой надоело ждать, пока я сам к ней шагну, которая все сделала сама.

— Тут была Майя, младший лейтенант и наша староста. Моя девушка, — добавил я. — Фотку я вынул и носил в портмоне.

Аянами изучала пустое место, соседние фото, а потом спросила:

— С ней что-то случилось?

— Что?

— Прошу прощения. Вы говорите таким тоном, что…

Я засмеялся и повернулся к ней:

— Нет, с ней все нормально. Просто для такого тона иногда достаточно расстаться.

— Почему вы расстались?

Хороший вопрос. Наверное, потому что она считала, будто может сделать меня лучше — облегчить все эти мои комплексы неполноценности. Потому что она пыталась дать мне цель: купить искусственного песика, выбить нам лучшую квартиру, достать билеты на концерт. Потому что она ковала из меня свою мечту. Потому что она, черт возьми, хотела, чтобы меня не стало, а вместо меня был кто-то другой — с моими глазами, с моей задницей, погонами и глазомером.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я просто был мудаком.

— Почему?

— Родили такого. Впрочем, ты знакома с моим папочкой.

Рей кивнула и не сказала ничего, а я даже пожалел, что об этом упомянул.

Тревожный грохот за окном не стихал, время подбиралось к полудню, а буря все не отступала. Климатические войска уже наверняка рванули над океаном пять-шесть N2 бомб, и скоро ветер изменит направление, но пока его клыки еще намертво впивались в добычу. Я вслушивался в рев снаружи, и едва не пропустил слова Евы:

— Вы один из лучших сотрудников своего управления.

Я очень хотел направить фонарик ей в глаза, чтобы буквально выдрать оттуда подтверждение того, что мне почудилось. Впрочем, лучше спросить. Она ведь все равно ответит честно. Она ведь не Майя.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы очень эффективный сотрудник, лучший в Тихоокеанском регионе.

А, ну да. Она наверняка разыскала обо мне все, до чего смогла дотянуться, прежде чем побежала за тем единственным, который обозвал ее человеком. Но почему мне, черт возьми, кажется, что эта фраза должна звучать иначе? Паранойя? Может, ответить на этот мнимый скрытый смысл и посмотреть, что будет?

— Да. Потому что это очень хорошо заменяет нормальные отношения. Да и жизнь в целом.

— Вы живете только работой?

А ведь это были всего лишь фотографии. Почему они стали сеансом психотерапии? Спасибо, я в курсе, что склонен к уходу от действительности и редкостно асоциален.

— Я просто живу — без цели. И этим отличаюсь от Евангелиона.

— У меня тоже нет цели.

Я прикусил себе язык. Во-первых, я ответил неуместно резко, во-вторых, Аянами и впрямь по данному критерию была человеком. Ну и стоит точно уж умолчать о том, что я только что обгадил миллионы лет поиска высшего смысла жизни.

— Ладно, это все ерунда. Смотрим дальше?

— Хорошо.

Дальше было проще: светлые и легкие фотографии — аудитории, пьянка в общежитии, поездка в Национальный парк «Фудзи», церемония награждения отличников, защита курсача по активной бронезащите. Я даже стал весел и остроумен, мне нравилось комментировать происходившее много лет назад, я, черт возьми, шутил и оригинальничал. И даже разок приукрасил свою роль — хоть там и шла речь о ночном рейде на женский этаж.

Аянами смотрела на облепленные фотографиями страницы, и вдруг как-то по-детски — пальчиком, нерешительно — коснулась одного снимка. Там был я: я обернулся в момент съемки к фотографу, и отвлекли меня от чего-то хорошего, не помню уже от чего. Но я улыбался — у меня, наверное, губы треснут сейчас, если я попытаюсь это повторить, а уж мозг так точно вскипит.

Что же это было? Я в упор не помнил этой фотографии — ни когда ее сделали, ни что я делал в тот момент. А еще это, наверное, была единственная фотка, на которой я искренен. И даже, кажется, счастлив. Так, словно это совсем не я.

Скосив глаза, я увидел, что Ева все с тем же лицом — лицом бесстрастного сфинкса смотрит на снимок, держа тонкий палец над ним, и что-то с ней не так. Как минимум то, что она не реагирует на мой взгляд, словно вообще ничего, кроме этой фотографии не видит. Я смотрел на этот выточенный во мраке профиль, на котором лежала густая тень, и понимал: отдам годы и годы своей тупой жизни за возможность заглянуть сейчас в ее почти совершенную голову.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Свет вспыхнул сразу и везде, и я запоздало понял, что за окном уже тихо, и что там разгорается — пока еще плохонько и медленно — рекламный щит. Город пережил еще одну бурю, и видеофон на моем столе тут же взорвался.

Я тряхнул головой и вскочил, смещая камеру так, чтобы диван не попал в поле зрения.

— Здесь.

— Синдзи? Уф, ну наконец ваши долбанные службы изволили заняться связью.