Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толкаю скрипучую дверь подъезда и вываливаюсь на улицу, под моросящий холодный дождь. Небо будто обрушивается на меня. Наказывает за глупость и доверчивость, прижимает к земле невидимой, но ощутимой, силой. Я сгибаюсь пополам, держась трясущимися руками за мокрую, покрытую снегом лавочку.
И меня рвет. Выворачивает от переполнившей нутро липкой мерзости. Опускаюсь на землю, утопая коленями в жидкой снежной каше, не в силах остановить рвотные позывы. Мне плохо…
В черное марево мыслей осколками вклиниваются воспоминания:
– Что ты решила, Любаша?
– А что тут решать? Он наиграется, отряхнется и пойдет дальше, а я…
– А ты?
– А я просто умру.
Глава 17
Мирослав
Пальцы порхают над клавишами, словно бабочки. Выводят сердечки и смайлики, множат буквы и цифры, рождают удивительные слова, предназначенные для нее…
Внутри меня звучит мелодия. Сердце заходится от новых чувств и ощутимо болит от накатившей боли узнавания. Безошибочно вычисляет «опасный» антиген привязанности, стремясь отгородиться привычным панцирем.
Я споласкиваю руки и обрабатываю их антисептиком, на секунду зависнув на своем отражении в зеркале. Блаженный, чокнутый, счастливый… Кого я обманываю, от чего пытаюсь защититься, если уже погряз по уши в чувствах к рыжику?
– Ксения Валерьевна, пригласите следующую, – устало опускаюсь в объятия мягкого кожаного кресла.
– Нет больше никого, Мир Михайлович. Вы всех вылечили, – улыбается медсестра, суетливо раскладывая медицинские карты по полочкам каталожного шкафа.
– Еду домой, Любочка, – строчу пончику, удивляясь, что она так и не прочитала последние пять сообщений. Занята ужином? Зная ответственность Любаши, могу предположить, что меня ждет первое, второе и компот.
– Любаша, Люба, Любочка. Я скучаю. Правда, булочка, ответь. К черту ужин, я хочу только десерт – тебя…
– До свидания, Мирослав Михайлович, – медсестра бойко снимает халат с хрупких плеч и вешает его в шкаф.
– Угу, – я бурчу ей в ответ, тупо уставившись на темный экран айфона.
– Шли бы вы домой, доктор, – ласково произносит Ксения Валерьевна, смотря на меня как на идиота.
На декабрьском ветру покачивается уличный фонарь, дребезжит металлическая вывеска, прикрученная над входом в клинику «Шестак и Ко». Я прячу подбородок в воротник куртки и спешу скрыться от туманной мороси в уютном салоне машины. Люба не отвечает. Дурное предчувствие, вызванное ее молчанием, ворочается в груди, обжигая нутро. Что, черт возьми, происходит?
Давлю на газ и петляю между машин, объезжаю пробку по «встречке», пренебрегая безопасностью и правилами дорожного движения.
Пятнадцать минут езды кажутся невыносимой мукой. Я въезжаю на территорию двора, оглядываясь по сторонам в поисках «апельсинки». Ее нет. Зато возле подъезда красуется криво припаркованная машина Дианы. Черт!
Меня обдает ледяной волной воспоминаний: Диана крутится возле моего рабочего стола, Диана просит воспользоваться моим телефоном, Диана расспрашивает о причине загадочной улыбки «холодного и равнодушного супердоктора»…
– Черт! – рычу я вслух, влетая в подъезд.
Мечусь в кабине лифта, как раненый зверь. Пальцы дрожат от нетерпения и сами собой сжимаются в кулаки.
Не позволю… Убью… Не отдам… С трудом держа себя в руках, я врываюсь в квартиру без стука. Вспарываю повисшее безмолвие звуком нетерпеливых шагов и заполошным дыханием. От неожиданности Диана вскакивает с дивана, обронив пульт от телевизора.
– Где Люба?
– Привет, Мир, – томно протягивает она, слегка приспуская полотенце с грудей. – Сюрпри-и-из!
– Где, черт возьми, Люба? – повторяю гневно, впившись взглядом в ее лживые глаза.
– Какая Люба?
– Диана, заканчивай фарс. Я не звал тебя. Что ты делаешь в моем доме? Дай-ка угадаю: ты взяла ключи у консьержа?
– Хочу сделать тебе приятное, Мир… Помнится, нам было хорошо вдвоем. И да – пришлось представиться твоей невестой, – она подходит ближе и игриво проводит пальчиком по моей груди вниз, задержав его на брючном ремне.
– В том-то и дело, что было. Выходит, ты залезла в мою переписку? За что, Диана? Неужели мстишь? – брезгливо отдергиваю ее пальцы, чувствуя, как меня порабощает беспомощность. Да, я не знаю, как объяснить происшедшее Любе!
– Значит, все дело в ней? Рыжей деревенщине?
– Что ты наговорила Любе? И оденься, черт возьми! Меня сложно удивить видом женских прелестей.
– Я помню, что ты гинеколог, Боголюбов. Можешь не повторять, – цедит она сквозь зубы, туже запахивая на груди полотенце.
В гостиной интимный полумрак, на кухонном столе горят свечи, шампанское пузырится в бокале… И Люба видела все это…
– Диана, мне жаль, что так вышло… Мне, правда, жаль. – Ее печальный взгляд гасит мой гнев. Ей до сих пор больно от моих слов и поступков. А я ведь и не замечал… Сколько их было в жизни? Девушек, которым я принес только боль?
– Я хотела любви… – сглотнув, хрипло произносит она. – И… я люблю тебя, Мир. Ничего не могу поделать с собой. Я на все готова, чтобы тебя удержать. Прости за это…
– Диана, я не люблю тебя. Так бывает. Думаю, мы не сможем работать вместе. Я предложу твоему отцу выкупить мою долю в клинике. А сейчас…
– Она убежала, – всхлипывает Диана, словно очнувшись. Осознание поступка сваливается на нее, как лавина. – Вряд ли она поверит тебе теперь. Ключи на тумбочке.
– Оставь объяснения мне. И… уходи.
– Спасибо за честность, – произносит Диана, подхватывая с кресла свои вещи.
Я покидаю квартиру. Бегу по ступенькам вниз, задыхаясь от чувства потери.
«Любочка, Люба, как же так? Тебя было так мало… Я столько не успел сказать. И я не вправе винить кого-то. Я сам виноват. Только я…»
Морозный воздух врывается в легкие, теребит челку, обдувает разгоряченное лицо. Распахиваю дверь машины и шарю в бардачке, ища сигареты. Нервно затягиваюсь, запускаю двигатель и трогаюсь в неизвестном направлении. Я все объясню ей… Она поймет. Поверит.
– Лисенок, быстро скажи мне адрес квартиры Любы? – по телефону мой голос звучит угрожающе. Кому как не Лисе знать, куда поехала подруга?
– Что случилось?
– Алиса, пожалуйста!
– Люба живет у моей тетки Глаши, ты же был в гостях, помнишь?
– Помню. Спасибо, Рябинина.
Мелькающая красно-оранжевая вывеска знаменитого магазина московских конфет на углу Федосеева и Бородинской привлекает внимание даже в туманных сумерках. Огибаю торец пятиэтажки и заезжаю во двор, сразу же замечая тоскливо притаившуюся возле детской площадки «апельсинку».
Выйдя из машины, я суетливо ищу глазами выходящее во двор окно кухни и вздыхаю с облегчением,
