Поступай, как велит тебе сердце - Сусанна Тамаро

Те прогулки вселяли в мою душу все больше сомнений, я каждый раз возвращалась домой в полном смятении. Я говорила тебе, он был нелицеприятным, его слова ранили меня. Столько раз я обещала себе, что больше не буду с ним видеться, во вторник вечером думала, что позвоню ему и скажу: мне нездоровится, не заходите за мной. И не звонила. И в среду после полудня послушно ждала его у двери в удобных ботинках и с рюкзаком за плечами.

Наши прогулки продолжались чуть более года, потом его неожиданно перевели в другой приход.

Из моего рассказа у тебя может сложиться впечатление, что отец Томас был надменным человеком, что в его словах сквозили нетерпимость и фанатизм. Напротив, мне за всю жизнь не довелось встретить более спокойного и умиротворенного человека, нетерпимость не была чертой его характера. Он верил в высшие силы, но ощущал их присутствие в самых обыденных событиях; он любил повторять: «Не забывайте, мы живем здесь и сейчас».

Прощаясь, он оставил мне конверт. В нем была открытка с видом горных пастбищ и на их фоне надпись по-немецки: «Царствие Божие внутрь вас есть». А с обратной стороны твердым почерком были выведены слова: «Когда сидишь у дуба, будь не собой, но дубом, в роще будь рощей, на лугу - лугом, среди людей – человеком».

«Царствие Небесное среди вас», помнишь? Эта фраза запала мне в душу, еще когда я жила в Аквиле, в доме Августо. Тогда, закрывая глаза, вглядываясь в себя внутренним взором, я не могла ничего увидеть. После знакомства с отцом Томасом что-то изменилось, я по-прежнему ничего не видела, но слепота оставила меня, вдалеке показался проблеск - пусть на краткие мгновения, но порой мне удавалось отрешиться от себя самой. Огонек был маленьким, дрожащим, крохотным, он мог потухнуть от легкого дуновения. И все же, он горел, и от этого мне было невероятно легко – и радостно. Не счастье, нет - никакого ликования, бурных чувств. Мне не стало вдруг казаться, что я мудрей других или выше. Просто во мне росло спокойно-радостное осознание того, что я живу.

Луг на лугу, дерево в лесу, человек среди людей.

20 декабря

Сегодня утром мы с Баком оправились на чердак. Сколько лет я не открывала эту дверь! Кругом лежала пыль, и густая паутина свисала по углам с балок. Перекладывая картонки и ящички, я обнаружила пару гнезд сурков - они так крепко спали, что даже не пошевелились. В детстве мы любим забираться на чердак, но старикам там бывать тяжело: все, что когда-то было овеяно тайной, сулило открытия, приключения, теперь приносит лишь боль воспоминаний.

Я искала фигурки рождественских персонажей, и покуда нашла их, перерыла гору ящичков и два больших сундука. В одном из них, завернутые в газеты и тряпочки, хранились детские игрушки Иларии, ее любимая кукла.

Еще глубже я нашла снаряжение для отлова насекомых, лупу Августо и всю его коллекцию в превосходном состоянии. Рядом в старой жестяной коробке из-под конфет лежали, перевязанные алой ленточкой, письма Эрнесто. Твоего там ничего нет - ты молода еще, полна жизни, твоим вещам на чердаке не место.

Заглядывая в мешочки, в одном из сундуков я нашла те пожитки, которые удалось спасти из развалин моего родного дома. Они были подпаленные, почерневшие. Я вынула их бережно, будто сокровища. То была большей частью кухонная утварь: эмалированный тазик, керамическая бело-голубая сахарница, несколько столовых приборов, форма для выпечки, разрозненные страницы какой-то книги без обложки. Какой книги - я не могла припомнить. Я осторожно взяла ее в руки, взглянув на первые строчки – и тогда я все поняла. Невероятно: огня избежала не просто книга, а именно та, которую в детстве я любила больше всего, которая увлекала меня мечтами о будущем, - научно-фантастический рассказ под названием «Чудеса двадцать первого века» - история незатейливая, но богатая на выдумки. В конце девятнадцатого века двое ученых, желая узнать, какие чудеса принесут человечеству достижения науки, соглашаются на то, чтобы их усыпили и заморозили до наступления третьего тысячелетия. Ровно сто лет спустя их оживляет некий ученый, внук их коллеги, и на борту маленькой летающей платформы они втроем отправляются в путешествие по всему свету. В книжке нет ни слова об инопланетянах и летающих тарелках, речь идет лишь о судьбах человечества, о том, что люди создали своими руками; но если верить автору, они сотворили немало чудес. В мире не осталось уже голодных и бедных, потому что наука и техника превратили каждый уголок планеты в цветущий сад, и потому что, самое-то главное, дары природы распределялись поровну между всеми обитателями Земли. Разнообразнейшие машины освободили человека от монотонного труда, и у людей появилось много свободного времени, так что каждый мог развивать в себе самые благородные и светлые стороны души: повсюду лилась музыка, звучали стихи, велись мирные ученые беседы на философские темы. В довершение ко всему, летающая платформа могла перенести вас менее чем за час с одного континента на другой. Двое старых ученых остались весьма довольны: все что они предсказывали, свято веря в науку, так или иначе сбылось. Листая книгу, я нашла и свою любимую картинку: два толстячка с дарвинскими бородками, оба в клетчатых жилетах, восторженно глядят вниз с летающей платформы.

В надежде развеять остатки сомнений, один из ученых, наконец, решился задать вопрос, волновавший его больше всего: «А как насчет анархистов и революционеров? – спросил он. – Разве они исчезли?» «Разумеется, нет, - ответил с улыбкой их провожатый. – Они живут сами по себе глубоко подо льдом, в городах на Северном и Южном полюсе, так что при всем желании они не могли бы никому навредить».

«А что с армией? – спросил тогда другой ученый. – Почему не видно ни одного солдата?»

«Вооруженные силы упразднены», - ответил юноша.

Тогда двое ученых издали вздох облегчения: наконец-то человек одумался и оставил путь греха; но провожатый, словно прочитав их мысли, поспешно добавил: «О нет, дело вовсе не в том, что человек не утратил страсть к разрушениям. Увы, он лишь научился держать себя в руках. Солдаты, пушки, ружья безнадежно устарели. Им на смену пришло маленькое, но невероятно мощное устройство - именно поэтому теперь нет войн. Стоит всего лишь взобраться на гору и уронить его с большой высоты - и весь мир разнесет на клочки».

«Анархисты», «революционеры» - какой ужас несли в себе эти слова в годы моего детства! Тебе, наверное, это покажется странным, но не забудь, что мне было семь лет, когда случилась Октябрьская революция. Из перешептываний взрослых я понимала: творилось что-то страшное; одна моя одноклассница сообщила, что вскоре казаки доберутся до Рима, и лошади их будут пить воду из фонтанов у Собора Святого Петра. Дети впитывают ужас, как губки, и эта картина поразила мое воображение: по ночам, засыпая, казалось, я слышала топот копыт где-то вдали, на Балканах.

Кто бы мог тогда подумать, что мы увидим совсем иные ужасы, и куда страшней, чем лошади на улицах Рима! Прочитав ту книжку в детстве, я принялась считать, сколько лет осталось ждать: может, и я увижу своими глазами чудеса двадцать первого века? Дожить до девяноста лет мне казалось хоть и непростой, но вполне посильной задачей. Эта мысль немножко пьянила, я словно бы ощущала превосходство над теми, кого в двухтысячном году уже не будет на свете.

Теперь осталось всего несколько лет, но я знаю, что и меня не будет на свете. Меня это печалит? Я тоскую о прошлом? Вовсе нет. Просто я очень устала. Из всех обещанных чудес на моем веку люди сотворили лишь одно: маленькое и мощное устройство. Не знаю, может в конце жизни так происходит со всеми, может, каждый чувствует, что жил слишком долго, слишком много повидал на своем веку. Не знаю, так ли было в древние времена. И все же, когда я думаю о нашем столетии, большая часть которого прошла на моих глазах, у меня возникает чувство, что каким-то образом время ускорилось. Конечно, в сутках по прежнему двадцать четыре часа, и если день растет, то ночь убывает, или наоборот, в зависимости от времени года. Точно так же было и в каменном веке. Солнце садится и встает. С астрономической точки зрения может и поменялось что-то, но едва ли существенно.

И все же я чувствую, что время ускорилось. В нашей жизни случается столько всего - то одно потрясение, то другое. К исходу дня ты все больше устаешь, к концу жизни ты опустошен. Взять, к примеру, Октябрьскую революцию, коммунизм. Я помню, как все начиналось: от страха, что придут большевики, я не спала по ночам. Потом коммунизм проник во многие страны и разделил мир на две половины, белую и черную, которые боролись между собой, а мы, затаив дыхание, наблюдали за схваткой: ведь маленькое устройство уже взорвалось, и его снова могли сбросить на наши головы. И вдруг, однажды я включаю телевизор и узнаю, что всего этого больше нет: рушатся стены, решетки, статуи вождей. Менее чем за месяц великая утопия столетия превратилась в динозавра. Теперь остов его, недвижим и неопасен, стоит в музее посреди зала, а люди подходят к нему и дивятся: о, как он был велик, как ужасен!